Особое внимание правители Персии уделяли земледелию, поощряли насаждения садов, мечтая превратить бесплодную каменистую землю в цветущий край. Многие цари Персии сами размеряли и распределяли посадки дворцовых садов и парков, называемых парадисами. Любил этим заниматься Камбиз, сын великого Кира. Жестокий с людьми, он нежно любил цветы.
Отсюда вполне понятны чувства, которые испытывали трудолюбивые персы к диким разбойничьим ордам степняков-кочевников, в один миг превращавших цветущие сады, поля и нивы в пустошь.
Многовековая ожесточенная борьба оседлых земледельцев Персии с воинственными кочевыми племенами, населявшими просторы степей, своеобразно отразилась и на религиозном мировоззрении персов. Царством благого начала считалась возделанная земля, а земледельцы — носителями добра, царством же злого начала были объявлены степь й пустыня, где пребывали племена кочевников, угрожавших мирным земледельцам смертью и разорением. Зло олицетворяло чудище мрака — Ангра-Манью.
"Велик бог Ахурамазда, создавший сию землю, создавший это небо, создавший смертного, создавший благодать для человека",— так возносили персы мольбу к своему главному божеству. Персы не воздвигали алтарей и храмов. Если кто-нибудь пожелает принести жертву богам, то он приводит жертвенное животное в "неоскверненное" место я, принося жертву, молит о даровании благ не только себе, но и всем персам и своему царю. Жертвоприношение совершается обязательно в присутствии мага, который во время обряда распевает священные гимны.
Покойников персы погребали не сразу. Вначале труп выставлялся на пищу хищникам. Если покойника по частям растаскивали птицы, то — отлично! Если же дикие собаки, шакалы, то — неплохо. Но если труп оставался целехоньким — никуда не годилось, и покойник признавался плохим человеком.
Несмотря на то, что династия Ахеменидов царствовала в Персии с незапамятных времен, она всецело зависела от знати, и царь считался лишь первым среди равных. Наиболее знатные персы из рода Ахеменидов имели свободный доступ к царю и были его сотрапезниками. Но так было до Кира.
Долгое время Персия играла малозаметную и скромную роль в мировой политике. Ранее она выплачивала дань великой Ассирии, а потом стала одной из провинций великой Мидии. Однако исподволь, преследуя далеко идущие планы, знать и жречество стали внушать персам, что они особый народ — арии, то есть чистые, что персы лучше всех, выше всех, а потому должны господствовать над всеми народами и странами. Постепенно персы прониклись этим сознанием и стали презирать другие народы: одних за нищету и дикость, других за роскошь и изнеженность. Впоследствии персы превзошли всех в роскоши, изнеженности и сибаритстве.
Поверив в свою избранность, персы стали тяготиться своей зависимостью от Мидии и при деде Кира II, при царе Кире I, поднялись против мидян. Но суровый воитель царь Мидии Ки-аксар преподал персам жестокий урок, потопив восстание в крови. На некоторое время персы присмирели. Но иго Мидии становилось для них все невыносимее и невыносимее. Персия представляла собой тлеющий костер — достаточно было дуновения, чтобы запылал пожар. Но добрый и слабый Камбиз мало годился на роль вождя в борьбе против индийского владычества. Персия ждала вождя, и он явился!
Весть о приезде чудом воскресшего Кира разбудила надежды и взбудоражила всю Персию. На всем пути следования народ восторженно приветствовал юного царевича. Такая встреча произвела большое впечатление на Кира.
* * *
Камбиз со свитой выехал навстречу Киру, а Мандат металась по опустевшему дворцу, не находя себе места. Всеми мыслями и сердцем она была там, где сын. Странно, во она до , сих пор не верит своему счастью. Ведь однажды она похоронила его. Получив известие о смерти сына, она, вскрикнув, рухнула без памяти на пол. Долго, очень долго она приходила в себя. Пришла, но в сердце осталась ноющая боль. И вдруг смутные слухи, что Кир жив. Это было пыткой. Не знала — верить, не верить. Наконец — гонец от отца, едет Кир! Сын! Каков он? О боги, как тянется время!
Снаружи донесся шум. Он! У Манданы подкосились ноги.
* * *
И вот Кир в Пасаргадах, во дворце своего отца. Улегся шум от праздничной, сумбурно-бестолковой встречи. И Кир остался наедине с родителями. Если доброго Камбиза, столь отличного от нелюдимого и сурового Митридата, он легко признал отцом, то с Манданой у него было посложнее. Спако он не мог забыть и, называя Мандану матерью, часто запинался, несколько раз обмолвился, назвав ее — Спако...
Мандана обезумела от радости. Неистово ласкала Кира. Ходила за ним по пятам, словно боясь потерять его снова и убеждаясь всякий раз, что перед ней действительно ее сын, живой и невредимый. Не доверяя глазам, она приобрела привычку постоянно касаться его рукой. Она оглохла и ослепла от счастья и долго ничего не замечала, но, когда заметила отчужденность Кира, ужаснулась. И не благодарность к доброй, неведомой женщине, вырастившей ее ребенка, охватила ее, а злая ревность.
Ее месть выразилась своеобразно. Она стала рассказывать всем, что своим чудесным спасением ее мальчик обязан... собаке!
— Его вскормило своим молоком священное животное! Кира ждет необыкновенная судьба!
* * *
Живому и деятельному Киру не сиделось во дворце, в Пасаргадах. Камбиз ни в чем не перечил своему вновь обретенному сыну, предоставив ему полную свободу действий, и Кир пропадал подолгу, то путешествуя, то охотясь. Охота особенно поощрялась персами в целях воспитания. Они полагали, что охота приучает вставать рано, учит переносить холод и жару, закаляет тело, воспитывает мужество и является лучшей школой для воина. Охота была завершающим этапом воспитания персидской молодежи. К гордости родителей, Кир, выросший в пастушеской хижине, познавший тяжелый труд, холод, голод, лишения, сражавшийся с волками, оберегая отары, ходивший с ножом в руке на дикую рысь, не только не уступал своим сверстникам — сыновьям знатных персов, но и превосходил их во всем: в смелости, ловкости, мужестве и умении. В эту пору ему было чуждо зазнайство, и когда, следуя обычаям персов, обнимался при встрече со своими молодыми друзьями, то целовался не в щеки, как с нижестоящими по положению, а в уста, как с равными. Смущался, когда простые люди падали перед ним ниц и целовали ему ноги.
Красивый, смелый и ловкий, простой и доступный, Кир за- воевал сердца персов, никто уже не замечал Камбиза, и с юным царевичем связывали надежды на освобождение от ненавистного ярма. Но сам он, словно вырвавшийся на свободу шаловливый жеребенок, ни о чем не думая, предавался играм и забавам, веселился с друзьями.
Одно событие перевернуло его жизнь.
* * *
Однажды на охоте, преследуя лисицу, Кир отделился от своей свиты. Лисица юркнула в какую-то щель, и Кир только тогда заметил, что остался в одиночестве. Кир огляделся. Крикнул: "Ге-гей!" Прислушался. Далекое эхо донеслось слабым ответом. Кир тронул коня, и вдруг из-за пригорка выбежал человек и направился прямо к нему. Кир схватился за длинный охотничий нож.
— Подожди, царевич, убивать меня. Выслушай сначала.
—Кто ты?
— Прости, царевич, но разговаривать вам некогда. Сейчас прискачет твоя свита, а я столько выжидал этого случая — остаться с тобой наедине. Все время народ вокруг тебя крутится.
А сегодня увидел, как ты оторвался от остальных, и погнал свою лошадь за тобой, да куда там! Конь у тебя — ветер! А мой пал... пришлось бежать.
— Зачем? Что тебе надо?— нетерпеливо спросил Кир, продолжая держать руку на рукоятке ножа.
Незнакомец, отвязав привязанного к поясу зайца, протянул Киру.
— Возьми этого зверька, своим скажешь, что убил. А дома, когда останешься один, распори ему живот — многое узнаешь.
— Стой, где стоишь, а зайца брось сюда!
Незнакомец усмехнулся и выполнил приказание. Поймав зверька, Кир приторочил его и, хлестнув плетью коня, поскакал прочь.
* * *
Приказав страже никого не пропускать к нему и запершись в своих покоях, Кир положил зайца на стол и внимательно осмотрел. Не обнаружив шва, удивился. "Или зашивал искусный мастер, или этот незнакомец солгал мне",— пробормотал Кир и вспорол живот зверьку. Незнакомец не солгал. Кир жадно схватил послание. По мере чтения Кир менялся в лице. Послание гласило:
"Сын Камбиза! Прости, что таким способом я отправляю тебе свое послание, но подозрительность твоего деда, царя Астиага, наводнившего все свое царство шпионами и лазутчиками, принуждает к этому. Как прочтешь, уничтожь послание. А теперь слушай! Еще до твоего рождения твоему деду приснилось, что ты отнимешь у него власть. Когда ты родился, он замыслил тебя убить и поручил это сделать мне. Но боги хранят тебя и благодаря мне, не исполнившему злую волю царя и поплатившемуся за ослушание самой жестокой карой — смертью собственного ребенка, пастуху Митридату и его жене Спако, похоронившим вместо тебя своего мертвого сына, ты остался жив.
