– Может, братья Ярославичи уже вовсю восвояси удирают, покуда мы тут немцев ждем! – возмущался трусоватый Гудим Кербет. – Куда нас загнали, братья-новгородцы! Растопчут нас здесь конные рыцари иль к крутому берегу прижмут! К Узмени отходить надо и обозными санями огородиться.
Обеспокоенные сотники окружили воеводу Судислава, но тот велел им возвращаться в строй, а на Гудима Кербета накричал, стыдя его перед простыми воинами. Гудим насупился и примолк, как пришибленная собака.
– Что, воевода, страшно? – с усмешкой обратился к нему Бедослав. – Ты сухарик пожуй, враз робости поубавится.
– Вот сам и грызи свой сухарь! – огрызнулся Гудим.
Он протолкался в другую шеренгу, чтобы быть подальше от Бедослава.
Ледовая гладь озера расстилалась перед взорами русских ратников, подобно бескрайней голубовато-белой равнине. Низкие рыхлые облака, затянувшие небо, не позволяли ни единому солнечному лучу пробиться сквозь эту плотную пелену, отчего пробуждающееся утро казалось хмурым и неприветливым.
Бедослав, борясь с зевотой, то встряхивал головой, то переминался с ноги на ногу.
– Спать надо было ночью, а не лясы точить с Вышеславой! – проворчал Семен Куница, стоящий рядом с Бедославом.
Семен и не скрывал того, что ревнует к другу Вышеславу, которая ему далеко не безразлична.
Бедослав промолчал, будто не расслышал сказанного Семеном.
Неподалеку от Бедослава в той же шеренге стояли бок о бок Пятунка Евсеич и кузнец Онисим. При построении полка они не заметили Бедослава среди такого множества ратников, но он узнал их сразу. Узнал Бедослав и оружейника Листрата, который оказался в шеренге перед ним. За спиной Бедослава, где-то в глубине строя, явственно прозвучал сердитый окрик сотника Славуты Никитича, который что-то выговаривал молодым воинам, затеявшим толкотню.
Внезапно тишину разорвал грозный рев немецких труб, это гудение ширилось и росло, надвигаясь издали, как что-то страшное и неотвратимое.
– Вон они! – выкрикнул какой-то зоркий ратник из самой первой шеренги.
И сразу по плотным рядам новгородской рати прокатилось волнение, ратники вытягивали шеи, толкались и привставали на цыпочки, стараясь разглядеть в смутной дали приближающееся ливонское войско.
Бедослав, как ни вглядывался, ничего не мог увидеть. Вдали гудели вражеские трубы, но и только. Ни малейшего движения у белесого горизонта не было заметно.
– Видишь их? – Бедослав толкнул локтем Семена.
Тот ответил не сразу.
– Вижу! – пробормотал Семен, опираясь на копье. – Конница надвигается! Вон знамена с черными крестами.
Теперь и Бедослав и многие другие стоящие в строю ратники разглядели вдалеке некую колыхающуюся белую массу с черными вкраплениями. Смутная неопределенность этого далекого видения длилась минуту или две. Затем явственно проступили очертания далеких всадников в белых плащах с поднятыми длинными копьями. Среди частокола копий колыхались большие и маленькие стяги, белые, желтые и красные, украшенные черными крестами. Еще через несколько мгновений стало видно, что и рыцарские кони тоже укрыты длинными белыми саванами, закрывающими их от головы почти до самых копыт. На этих саванах, как и на треугольных щитах ливонских всадников, красовались все те же черные кресты.
Конный строй ливонцев приближался неспешным аллюром. Это был клин, на острие которого двигались вытянутые в шеренгу восемь рыцарей, позади которых следовали еще десять закованных в латы конников, за ними была еще шеренга уже в двенадцать всадников, за которыми находилась замыкающая шеренга в четырнадцать рыцарей. Задняя часть клина состояла из удлиненного четырехугольного построения, по краям которого двигались по двое в ряд конные ливонцы, а в середине находились пешие кнехты в легких доспехах, с небольшими щитами, с мечами, копьями и арбалетами.
Такой боевой строй на Руси назывался «свиньей».
Позади ливонской ударной «свиньи» надвигались пешие и конные отряды данов, немцев и эстов-наемников, развернувшись широким фронтом. Этот вытянутый вражеский строй выглядел внушительно и угрожающе благодаря идущим впереди щитоносцам с большими прямоугольными щитами, конным копейщикам в белых плащах и множеству знамен с крестами.
По мере сближения с русским войском ливонский клин все убыстрял разбег, теперь рыцари надвигались уже со склоненными копьями, закрывшись щитами. Их металлические горшкообразные шлемы с узкими прорезями для глаз были украшены либо рогами самой причудливой формы, либо когтистой орлиной лапой, либо вытянутой стальной человеческой ладонью, либо орлиной головой… На рыцарских щитах рядом с черным крестом виднелись небольшие эмблемы в виде кабаньей или оленьей головы, или в виде черного орла, или в виде руки с мечом… Рыцарские кони в передней атакующей шеренге клина были защищены металлическими нагрудниками и налобниками, а также чешуйчатой броней, защищающей бока и шею лошадей.
Эти полсотни тяжеловооруженных ливонских всадников, на копьях которых трепетали узкие белые треугольные флажки с крестами, являли собой некий сплоченный монолит, бездушный и бесстрашный, нацеленный на центр боевого русского строя. Колонна кнехтов, бегущая за рыцарями под прикрытием конных наемников и рыцарских оруженосцев, своими поднятыми к небу копьями и топотом многих сотен ног добавляла устрашающей мощи атакующему строю ливонцев. За рыцарским клином, также убыстряя движение, надвигалось основное ливонское войско. Ледяной покров озера вздрагивал и колебался на расстоянии целой версты вширь под воздействием почти пяти тысяч крестоносцев и их союзников, наступающих плотными рядами.
Ливонские трубы оглушающе ревели, им вторил громкий боевой клич ливонцев.
Новгородцы ожидали наступающих врагов в молчании.
Когда до ливонского клина осталось не более двухсот шагов, новгородские лучники принялись обстреливать крестоносцев дружными залпами. Стрелы тучами сыпались на головной отряд рыцарей, с дробным стуком ударяясь и отскакивая от лат, щитов и шлемов. Расстояние между русским войском и ливонской «свиньей» быстро сокращалось. Стрелы продолжали падать дождем на ливонских всадников, но ни один из них не замедлил движения и не вывалился из седла. Невольно создавалось впечатление, что на русичей надвигаются не живые существа, но железные неуязвимые чудовища.
Склоненные тяжелые копья-рогатины не смогли задержать стальной ливонский клин, который, врезавшись в пеший новгородский полк, с ходу смял три передние шеренги в центре и сильно потеснил следующие за ними четыре шеренги. В месте удара конных крестоносцев в первые же минуты боя образовались груды убитых и покалеченных русичей. От треска ломающихся копий, грохота топоров и мечей по щитам, воплей раненых, которых затаптывали ногами и копытами, невозможно было расслышать команды военачальников, трудно было услышать голос даже стоящего рядом ратника.
Русские знамена, поколебавшись какое-то время на месте, подались назад вместе с основной массой новгородской пехоты, на которую навалились фланговые отряды ливонцев. Наступающие в центре рыцари, орудуя длинными мечами и боевыми топорами, все дальше вклинивались в новгородский полк, рассекая его надвое.
Бедослав впервые столкнулся со столь неуязвимыми врагами. Пробившись к какому-то ливонцу, сидящему на огромном храпящем коне, Бедослав рубанул мечом сначала коня, потом рыцаря. Его меч, лязгнув по защитным вражеским доспехам, отскочил от них, словно он был выструган из дерева. Стиснув от злости зубы, Бедослав принялся наносить рыцарю колющие удары, целя ему под мышки и в шею. При этом ему приходилось закрываться щитом от тяжелого рыцарского меча, удары которого едва не сбивали Бедослава с ног. Чувствовалось, что этот ливонец в рогатом шлеме невероятно силен.
Какой-то ратник, пытавшийся подрубить топором переднюю ногу рыцарского коня, зазевался, и ливонец в рогатом шлеме мигом снес ему голову с плеч. Бедослав вздрогнул, когда безглавое тело русича свалилось ему прямо под ноги. Другой новгородец успел только замахнуться на ливонца в рогатом шлеме, как тут же был насквозь пробит копьем другого рыцаря, на шлеме которого торчала стальная ладонь.
Оступившись, Бедослав потерял равновесие, и в следующий миг на его шлем обрушился удар вражеского меча. У Бедослава зазвенело в голове, а перед глазами поплыли синие и красные круги. Он упал на колени, чувствуя, что шлем-шишак сдавил ему голову, надвинувшись на самые глаза. Рядом с предсмертным хрипеньем упал еще какой-то русич. Над головой Бедослава звенели мечи; кто-то громко ругался по-русски. Бедослав узнал голос Пятунки Евсеича.
Поправив шлем на голове, Бедослав встал на ноги и повернулся, чтобы окликнуть Пятунку, но тот уже лежал мертвый, рассеченный чуть ли не надвое сильнейшим ударом вражеского двуручного меча. Рыцарский клин продолжал врубаться в плотный строй новгородской пехоты, сминая всех на своем пути. Храбрейшие из новгородцев погибали в сече, малодушные и раненые отходили назад.
