Избранное - Гор Видал

— И что на это сказал Будда? — спросил принц Джета: очевидно, он раньше не слышал этой части учения или это было недавним дополнением?

— Я процитирую ответ Будды, — сказал Ананда и, закрыв глаза, прочел нараспев: — «Вот так благодаря созданию высшего божества люди становятся убийцами, ворами, распутниками, клеветниками, оскорбителями, болтунами, завистниками, злобными и непостоянными во взглядах. И поэтому те, кто предпочитает опираться на придуманного бога, как первопричину, не имеют ни желания, ни необходимости совершать или не совершать те или иные поступки».

— Хорошо, — прошептал принц Джета.

— Чепуха! — рассердился я. — Это не все. Когда Мудрый Господь сотворил себя и свою тень — порок, он создал человека и дал ему выбор: служить Истине или Лжи. Те, кто служит Лжи, в судный день понесут наказание, а те…

— О, как запутанно! — сказал Ананда. — И как типично для этих высших божеств. Вся эта злоба, вся эта наивность! В конце концов, если он верховный бог, зачем же он позволяет существовать злу?

— Чтобы у каждого человека был выбор.

— Нет, если бы я был высшим божеством, я бы не связывался ни с сотворением зла, ни человека — ничего вообще, что мне бы не нравилось. Боюсь, что когда дело дойдет до объяснения сути вашего высшего божества, вы попадете впросак. Зло существует. И вы не можете объяснить зачем. И поэтому превращаете своего творца в какого-то игрока, играющего человеческими жизнями. Послушаются или не послушаются? Придется или нет их мучить? Дитя мое, это слишком примитивно. Вот почему мы давно отказались от учения о высшем божестве. И так же, насколько я понял, отказался и ваш друг Конфуций. Он понимает, как и мы, что признать такое чудовище — значит одобрить зло, поскольку зло — его творение. К счастью, мы смотрим дальше Брахмы, дальше Мудрого Господа. Мы смотрим на природу Вселенной и видим в ней кольцо без начала и конца, и тот, кто следует середине, может взглянуть сквозь кольцо и понять, что все — иллюзия, как и вечность. В конечном итоге, рассуждая практически, мы думаем, что человек лучше ведет себя в мире, где нет высшего божества, утверждающего зло и запутывающего простое. Как мудро сказал ваш Конфуций, «небеса далеко, а человек близко».

Я не стал продолжать спор. Атеисты всегда переговорят верующего в Мудрого Господа. Мы знаем, что истинно. Они нет. Конфуций нашел во мне понимание, потому что пытался удалить небеса сверху. Он принимал то, чего не мог понять. Но Будда с безразличием отвергает небеса. Не думаю, что на земле был когда-либо еще столь высокомерный человек. Ведь что он заявлял: «Я существую. Но когда я перестану существовать и меня больше не будет, то не будет ничего и нигде. Что другие принимают за существование — лишь иллюзия». От такого захватывает дух.

Демокрит говорит, что у него дух не захватывает.

Он думает, что Будда имел в виду нечто иное. Мир остается, говорит Демокрит, и единственная аномалия в нем — это несовершенная личность, наблюдающая его. Удали эту личность, и материя останется неизменной, вечно неизменной. Вечно неизменное? Не могу слушать ничего подобного. Для меня что существует, то существует.

Следующие несколько недель я вел переговоры с разными купцами, желающими торговать с Персией. К тому времени я сам стал вроде купца. Я знал, что и почем можно продать в Сузах, и мне доставляло удовольствие часами торговаться в шатрах на главном базаре. Само собой, когда я оказывался в обществе видных купцов или казначеев гильдий, всегда упоминалось имя Эгиби. В каком-то смысле эта контора являлась вселенским монархом. Куда ни поедешь, ее агенты уже там и делают деньги.

Мне оказалось нелегко с сыновьями. Сначала они дичились меня. У меня было чувство, что они словно обижены своей непохожестью на других и обвиняют в этом меня. Тем не менее доверие старшего мне удалось завоевать. Он чрезвычайно гордился своим дедом-царем.

— Это будет первый владыка всего мира! — сказал мальчик, когда мы шли через базар, где он был свидетелем того, как я брал ссуды от купеческих сообществ.

Надо сказать, он изо всех сил стремился скрыть свое презрение воина к торговцам, с которыми я вел переговоры.

— Что ты понимаешь под владыкой всего мира?

— Царь смотрит на запад. Царь смотрит на восток.

Очевидно, сын цитировал какой-то придворный текст.

— Ты думаешь, он замышляет поход на страну твоего отца? — спросил я.

Мальчик кивнул:

— Когда-нибудь весь мир будет принадлежать ему, потому что еще не было на свете подобного царя. Раньше не было владыки над всей Индией.

— Всей Индией? А Личчхави? А царство Аванти? А наша провинция Индия? А юг?

Он пожал плечами:

— Это мелочи. Когда Аджаташатру выезжал на площадь — я был тогда ребенком, но помню это зрелище, — он был подобен солнцу! И народ приветствовал его, словно в самом деле вышло солнце после долгих дождей.

Я не стал разубеждать сына, люди ведь могли быть просто напуганы новым правителем — летнее солнце может и сжечь поля, превратив их в пустыни.

— Он любит тебя?

— О да! Я его любимец.

Ростом мальчик был уже с воина, каковым ему скоро предстояло стать. Несмотря на мои глаза — глаза фракийской ведьмы Лаис, — он выглядел для меня совсем чужим. Но я разглядел в нем честолюбие и энергию. Он собирался связать свою жизнь с магадхским двором, в этом не оставалось сомнений.

— Ты бы хотел увидеть Персию? — спросил я.

Его зубы были ослепительными, а улыбка чарующей.

— О да! Моя мать много говорила мне о Сузах, Вавилоне, Великом Царе. И когда приходит старый Карака, он тоже рассказывает мне разные истории.

— Ты хотел бы поехать со мной?

Я не посмел взглянуть на него. В стране, где все смуглые, ощущаешь странность, когда две пары голубых глаз смотрят одна в другую, как в зеркало… Правда, одно из зеркал выступает из темноты.

— Я должен закончить учиться, отец. Потом я отправлюсь в университет в Таксилу. Я не хочу туда ехать, но дед велел мне изучать языки. Я должен повиноваться.

— Возможно, он воспользуется тобой, как послом. Вроде меня.

— Это было бы двойной честью.

Мальчик уже был придворным.

Мой младший сын был мечтательным и застенчивым. Когда мне наконец удалось сблизиться с ним, он попросил рассказать о драконах и русалках, и я постарался угодить ему своими сказками. Он также интересовался Буддой.