- Допустим. А детей нет?
- Каких детей?
- У вас с женой детей нет?
- Нет.
- А "Жигули" купили?
- Купили.
- Итак, вы не возражаете, что "Жигули" купили, а детей нет?
Гриша смотрел Конкретному в рот, откуда вылетали эти бессмысленные вопросы, и поймал себя на мысли, от которой у него даже зачесалось на языке.
- Слушайте, товарищ Конкретный, - не удержался он от искушения немедленно поделиться своей мыслью, - а где рот у человека?
- Рот? - оторопело посмотрел на него Конкретный. - Какой рот?
- Ну, тот, которым мы едим борщ, а потом разглагольствуем. Где он? На голове или где?
- Ну, допустим, на голове.
- А голова думает?
- Допустим.
- Тогда почему же не думает рот?
- Конкретно, что вы хотите?
- Конкретно ваш рот. Что из него вылетает? "Жигули" с детьми? И это вся ваша демография? На чем же она базируется? На каком-то Шпугутькале и "Жигулях"? А хотите - я к "Жигулям" еще цветной телевизор добавлю?
- Телевизор?
- "Электрон-724". Сам купил, сам домой привез, сам антенну сварил в мастерской Сельхозтехники.
- А детей нет?
- Нет. А еще - веранду стеклянную, двадцать квадратных метров к дому пристроил.
- А детей нет?
- Да нет же. Теперь видите, до чего мы можем договориться.
Конкретный скоростным методом поскреб у себя в голове, сначала с одной стороны, потом - с другой, но ничего не выскреб, посмотрел на Гришу немного растерянно.
- Но я же должен составить справку!
- Составляйте хоть сто штук! Если хотите - могу засвидетельствовать и подписать.
- Допустим, мы сами.
- Сами так сами. А я поехал.
Прощались в духе взаимопонимания. О взаимоуважении промолчим. Не было надлежащих оснований.
Крикливца Гриша не разыскивал. Сообщить ему, что Левенца не сгрызут, как мягонький пирожочек? Гай-гай! Жаль усилий. Посмеяться вместе с ним? Если все время смеяться, то уже вроде и не смешно. Мог бы, мог бы товарищ Крикливец разобраться и сам и не позорить его, Левенца, перед людьми, так нет же - умыл руки. На нем весь район висит! А что висит на тебе?
Гриша гнал мотоцикл по дороге и незаметно для себя начал разговаривать с мотоциклом, с дорогой, с полями, с небом, с облаками и птицами. Этот Шпугутькало, или как там его, хотя и негодяй, а попал в больное место. Как спастись от жгучей боли в душе? Ой, красный бурячок, зеленая ботва... Газануть бы со зла так, чтобы мотоцикл сорвался с пригорка и полетел куда глаза глядят. Приземлишься в автоинспекции. Пути неисповедимы... И коровы могли бы летать над фермами, помахивая розовыми крыльями. А с кем придется иметь дело Дашуньке? Тут чудеса нужны другие. Чтобы просо само становилось пшеном; чтобы помидоры росли в скорлупе, как грецкие орехи, и не гнили, ожидая транспорта; чтобы в сахарной свекле сахар собирался в комочек, как косточка в абрикосе, чтобы... Каждому хотелось бы научиться летать в пространстве, жить без еды, узнавать будущее и вообще... А за кого выходить девчатам замуж в селе? За трактора и комбайны? "Ой, знав, нащо брав таку невеличку, мене мати годувала, як перепеличку". Чужую любовь ненавидят, когда своей не имеют. Пахать поперек поля. Школьников на поля, школьников на поля! А в раю дети были? Где-то там города и городки объявляют себя безъядерными зонами. Капля в море. А у нас все степи безъядерные и безракетные, только пшеница да кукуруза, свекла да гречиха. А память? Почему мало детей родится в степях? Факты действительно имели место. "Мои кони, твоя бричка, жена моя химеричка". Вопрос надо обсуждать. Принимать конкретные меры. А детей мало и в степях украинских, и в лесах белорусских, и в Прибалтике. Считаем критику правильной. Горькая память войны, закодированная в сознании молодых матерей. Взяли повышенные обязательства. А детей мало. "Бешиха[10] колючая-болючая, тут тебе не стоять, кости не ломать..." Все, как один. "Мы - эхо, мы - эхо, мы - нежное эхо друг друга..." А может, я не председатель, а самозванец. Как тот Лжедмитрий? И на меня все валится, будто снег на голову. Положение горькое, как желчь. "Жигули" уже без очереди. А детей мало. "Иди себе в краски[11], там будешь пить и гулять и выгоду получать..." Твердая порода украинская! Муж говорит: ячмень, жена говорит: гречка. Мужья руководят, а жены царствуют. Хор наивных напевал: "Ой, кто в лесу, отзовись-ка!" А он был в степях, и не было у него никакого намерения менять их на все соблазны и богатства мира. Гремел на черном мотоцикле, в черном дыму, в черных думах памяти и разлада. Не знал модных внутренних монологов и архетипов словесных структур - обращался к себе самому и к степи, к небу и к солнцу, и слова сплетались старые и новые, а душа рвалась мимо них и над ними, хотела безбрежности и силы, как у этой степи, как у этой всеплодящей могучей земли с ее мощной грудью и щедротным лоном, с изгибами-перегибами, всплесками-перелесками.
Дашуньку нашел на ферме, хотел рассказать ей все, но сказал только одно слово:
- Думография!
- Ты уже, вижу, скоро с ума сойдешь на этой работе, - сочувственно взглянула она на Гришу.
- Уважения еще не заработал, а издевательства сами сыплются! - вздохнул он.
Грише приснилось, будто он главный министр или визирь фараона, и вот он следит за строительством и украшением царской столицы, наблюдает за сооружением дома вечности фараона, то есть гробницы, наслаждается видом коров, восторгается ведением полевых работ, а слуги кричат ему: "Принимай свежие продукты и ешь, о начальник города и визирь, счастливое начало, счастливый год, свободный от зла".
Он проснулся и немного полежал, не решаясь раскрыть глаза. К чему бы такой глупый сон? У Дашуньки не спросишь, она уже убежала посмотреть, как идет первое доение, да Дашунька в сны и не верила - она верила в идеалы. А идеалов у женщин много, и все они великие и не мельчают, а разрастаются до безбрежности и бесконечности. Скажи Дашуньке про такой сон - засмеет и затюкает. Куда, мол, тебе до визирей, если ты на должности председателя сельсовета ничем не можешь отличиться! А чем тут отличишься, если дядька Вновьизбрать оставил ему такое наследство? Все новое, все уже построено, открыто и пущено в дело, все действует, функционирует, справляется с обязанностями, выполняет свое назначение, а ты только сиди и читай законы, как подсказывает Ганна Афанасьевна.
Правда, у него все началось с неприятностей. Какие-то бессмысленные проверки, какие-то заявления, заметки, сигналы. А может, это испытание на прочность? Без неприятностей жизнь становится пресной и вообще теряет всякую ценность.
Позавтракав (чашка молока и краюшка хлеба), Гриша на мотоцикле подскочил к сельсовету, сказал Ганне Афанасьевне, что поедет в поле, где уже начали копать свеклу, и помчался к своему бывшему напарнику Педану.
Педан переживал эпоху возрождения и расцвета. Закончились времена, когда ему спихивали старую технику, теперь уже он получал и осваивал все только новое и новейшее, и уже ему красоваться на Досках почета, в президиумах собраний, на страницах газет. Что ж, заработал человек, дотерпелся и достиг. Кто позавидует - пусть попытается встать на Педаново место. Тут не знают таких конкурсов, как в техникумы гостиничного хозяйства или на юридический.
А вот Грише хотелось снова вернуться на комбайн. Зерновые убрали и без него. Там проще. А бурячок - зелье трудоемкое. Копай его - не перекопаешь.
Комбайн у Педана был новенький, только что с днепропетровского завода. Синенький, как кастрюлька, аккуратный, будто космический аппарат. Не ревет, не надрывается, только клекот от него и какое-то вроде бы облегченное воздыхание после каждой порции свеклы, добытой из твердых объятий земли. Копание еще только началось, первые дни, а уже на поле вороха свеклы, уже не успевают вывозить, уже не хватает машин. Что же будет дальше?
Педан подошел к краю загона, Гриша вскочил к нему, пристроился рядом, пожал ему локоть.
- Здоров!
- Здоров.
- Копаешь?
- Копаю.
- А вывозят?
- Плохо.
В Гришиной голове заработал механизм новых обязанностей. Ну, поговорить с Зинькой Федоровной - это ясно. А еще? Немедленно создать депутатскую группу для помощи. Он сам ее и возглавит. А для оперативного вмешательства попросится на комбайн сменным к Педану. Чтобы агрегат не останавливать.
- Пришел проситься твоим сменным! - крикнул он Педану в ухо.
- А что ж, давай.
- Зинька Федоровна не будет против?
- Уломаем.
Гриша кричал Педану в правое ухо, а слева от комбайнера уселась, неизвестно откуда прилетев, длиннохвостая сорока и застрекотала ему в левое ухо.
- А это откуда? - удивился Гриша. - Вести на хвосте приносит?
- Это Маргося, - улыбнулся Педан. - Приучена. У меня на груше гнездо, птенец выпал из него. Я подобрал, выкормил, теперь не отстает.
- А Маргося - что это?
