— Нет, одной больше! — Он отрубил другую — то же явление: теперь уже одиннадцать голов извивалось вокруг него. Что тут было делать? Пока он обдумывал свое положение, стараясь всячески уберечься от укусов и подставляя жадным пастям неуязвимую шкуру немейского льва, — он почувствовал острую боль в пятке левой ноги. Он оглянулся и увидел довольно большого рака, схватившего его пятку своей клешней.
— Условие поединка нарушено! — крикнул он со смехом. — Против двоих и Геракл бессилен. Нет, почтенная, так не годится: коли ты привела себе союзника, то и мне не грешно. Друг Иолай, пожалуй сюда!
В одно мгновение верный Иолай был уже при нем.
— Схвати этот факел и, когда я отрублю следующую голову, прижги рану огнем.
Иолай поступил по его словам; кровь зашипела, смрад поднялся отчаянный, но новых голов уже не вырастало. Гераклу вздохнулось свободнее. За первой головой последовала вторая, за ней третья и так далее. Когда последняя пала под ножом витязя, кольца гидры распустились, и она рухнула к его ногам.
К его великому счастью черная кровь, полившаяся из средней раны, не коснулась его тела; зато все травы, которые она забрызгала, вмиг почернели и завяли.
— Вся ее кровь ядовита, — сказал он другу, — но всего ядовитее, конечно, желчь.
Осторожным ударом ножа он рассек живот чудовищу и вынул желчный пузырь; положив его перед собой, он стал в него втыкать свои стрелы, одну за другой.
— Против этой силы никакая сила не устоит! — сказал он другу.
А средняя голова все еще продолжала жить, хотя и лежала отсеченная на земле; ее зрачки злобно вращались, язык то высовывался, то опять уходил в пасть, а в ее шипении герою почудились слова: на себя, на себя!
— Мне все-таки боязно, — ответил ему Иолай. — Ты сам, помнишь, со слов твоего отца Амфитриона передавал мне предостережение Гермеса твоему прадеду Персею: смертные гибнут не только от недостатка, но и от избытка силы. Персей послушался его — и был счастлив до конца дней своей долгой жизни.
— Не бойся! — бодро ответил Геракл. — Я поручаю себя заботам моей великодушной заступницы, Паллады. — Ты молчи.
Последние слова были обращены к пасти, продолжавшей шипеть на черной мураве. Друзья зарыли гидру под грудой камней, Геракл осторожно уложил свои стрелы обратно в колчан, и они вернулись домой.
Арголида была очищена; Геракл и Иолай круглый год наслаждались полным спокойствием у своего микенского кунака, теша себя охотой и состязаниями. Но когда год исполнился, к Гераклу опять явился глашатай Копрой.
— Под склонами северных аркадских гор, — сказал он, — стала появляться среброкопытная лань; ее крестьяне называют Керинейской, по имени города, который ее впервые увидел. Она причиняет им много вреда, разрушая их насаждения и виноградники. Аркадия нам не подвластна, но наш мудрый царь своими заботами объемлет весь полуостров от Истма до Тенара. Он повелевает тебе привести ему лань живьем и надеется, что ты оценишь его кротость: для победителя немейского льва и лернейской гидры безобидная лань — сущая игра! С этими словами Копрей ушел. У Геракла же заблистали глаза.
— Еврисфей, — сказал он Ио-лаю, — сам не имеет понятия о трудности и величии подвига, который он на меня возложил; и я вижу тут не его руку, а руку моей небесной гонительницы — Геры. Крестьяне, обратись к Деметре, перестали почитать Артемиду; за это она разгневалась на них так же, как и на Энея; это ясно. Но почему мне велено не убить лань, а привести ее живой? Я тебе скажу. До сих пор гора была недоступна для людей. Лишь под горой ютились они, в равнине и на пологих склонах; но их пугали кручи и стремительные потоки, бурлящие между отвесными берегами. Особенно страшна та горная цепь, которая отделяет Аркадию от северной приморской полосы: ни один смертный через нее еще не переходил. И вот здесь должны мы проложить себе путь, чтобы поймать чудесную лань. За нами со временем потянутся охотники, прельщаемые обильем горной дичи; за нами потянутся и пастухи, чтобы в жаркое время лета променять на сочные горные пастбища выжженные солнцем луга подгорья; за нами потянутся и поэты, а зачем, это ты сам увидишь. Я предполагаю, что мы пойдем вместе!
И они пошли. Вместо ненужной палицы Геракл взял с собой топор, пилу, лом и нож; лук с колчаном тоже взял, но стрелы простые, не отравленные.
Как они странствовали, что совершили — об этом можно написать целую книгу. Главною трудностью было проложить себе путь. То приходилось рубить ступени в неприступной скале, то сооружать висячие мостики из деревьев вдоль стен ущелий, то проходить среди лета снеговые поляны, то прыгать в воду шумящих потоков; ночевали они на голой земле, питались кореньями, или желудями, или настрелянной и зажаренной дичью. Зато что это был за восторг, когда они встречали восход солнца на вершине, смотря вниз, на окутанную туманом долину, или слышали под собою громы свесившейся с их горы грозовой тучи, имея над собой безоблачную синеву неба! Тут Иолай понял слова Геракла о том, что и поэты пойдут по их следам. И им казалось, что и пламя их дружбы ярче пылает в этом чистом воздухе гор, что яснее блистают их очи над загоревшими от горна солнца щеками. Лань при этой их работе то появлялась, то вновь исчезала; словно понимая, чего они хотят, она, уходя, вызывающе на них смотрела из-за выступа скалы, быстро скрываясь при первом их движении. Охотиться за ней было немыслимо, пока гора не стала доступной на всем ее протяжении. Но вот наконец после года тяжелой работы день охоты настал. Сговорившись с Иолаем, Геракл осторожно пошел, карабкаясь и скользя, в том направлении, в котором он рассчитывал найти чудесную лань. Действительно, он увидел ее, насмешливо смотрящую на него с вершины скалистого бугорка. Она подпустила его, безоружного, довольно близко и затем бросилась бежать, причем ее серебряные копыта звонко стучали по поверхности скалы. Но вдруг она остановилась как вкопанная: на другом конце узкой тропинки стоял перед ней Иолай. Мгновенно она повернула, мчась между крутизной и пропастью — и попала прямо в объятия Геракла. Он обвязал ей вокруг рогов заранее заготовленную веревку — и оба друга, ведя с собою красивое животное, собрались уйти из пустынного царства опять к душным жилищам людей.
Все же это им удалось не сразу. При одном из поворотов им внезапно вышла навстречу женщина выше человеческого роста, одетая по-охотничьи, с луком в руке и колчаном за плечами; глубокая грусть была запечатлена на ее лице. Геракл узнал Артемиду.
— Ты ликуешь, — укоризненно сказала она ему, — ликуешь, что изгнал покой и тайну из их последней обители на Земле! Зачем ты это сделал? О ненасытные смертные! Ужели вам мало было тех огромных пространств, которые вы уже заняли на равнинах широкогрудой Земли? Надо вам было проникнуть и в чистую пустыню моего заповедного царства?
— Прости нас, богиня, — сказал Геракл, — но твои опасения напрасны. Не для жадности и разврата открыл я этот край: их не прельстят твои заповедные высоты. Они по-прежнему будут гнездиться на долах жизни; сюда же взойдут только те, чья душа будет так же чиста, как и ветер твоих полян. О, не бойся: на горе нет и не будет греха!
Взоры богини участливо покоились на лике юноши, так и горевшем пламенем вдохновения; она улыбнулась.
— О да, ты чист, как ветер моих полян, — сказала она ему, — и любишь ближних до забвения самого себя; а знаешь ты, в чем награда этой любви? Так же и Прометей любил людей; а вот он и поныне прикован к угрюмой кавказской скале, и орел каждодневно пожирает его отрастающую печень.
— Знаю, богиня, — восторженно воскликнул Геракл, — но знаю также, что время кары и злопамятства скоро кончится и что мне суждено положить ему конец и открыть век примирения и любви! Тиресий мне открыл будущее: я убью хищного орла, я освобожу благородного друга Зевса и человечества!
— Тиресий тебе открыл не все. Прометей уже был жильцом подземного царства; Аид его отпустит на свободу лишь тогда, если другой бог согласится променять свое вечное блаженство на вечное пребывание в его безрадостном царстве. А как ты думаешь, найдется ли такой?
Легкая мгла покрыла чело Геракла, но ненадолго; оно вскоре прояснилось опять.
— Не знаю, как это будет, но слово Тиресия необманно.
Богиня все более и более любовалась на него; она подошла к нему и положила свою руку на голову лани.
— Бедный друг, — сказала она ей, — недолго было тебе суждено наслаждаться чистым воздухом наших гор. Но не бойся: твоя душа вернется ко мне, и мы увидимся в рощах нашего гиперборейского рая!
С этими словами она исчезла, простившись с обоими юношами ласковым кивком головы.
Придя в Микены, Геракл, по особому желанию Еврисфея, показал ему свою добычу — лани трусливый царь не боялся — затем принес ее в жертву Артемиде. Несколько времени его оставляли в покое, — по крайней мере, люди; но не давали ему покоя мысли, которые в нем всколыхнуло откровение Артемиды. Освободить Прометея было его давнишним пламенным желанием; но какой бог согласится променять свое бессмертие на безрадостную обитель Аида?
