жизни не слышал ее смеха. Так смеялся Дарий или Кир? В последние дни Атосса напоминала мужчину или, точнее, Великого Царя.
— Ксеркс поощряет встречи Аместрис с государственными советниками, законниками, начальниками стражи — со всеми, с кем нужно бы встречаться самому. Но он предпочитает посылать вместо себя ее. Так не управляют империями! Во всяком случае, долго. Он влюбился, ты знаешь? Представь себе! Мой отец, братья, Дарий — ни один из них не принимал женщин всерьез. Женщины были для них удовольствием, не более — все женщины, кроме меня. Не то чтобы я не доставляла большого удовольствия — мне просто не было необходимости. Я — часть государственной власти в Персии. А Ксерксу всегда надо быть влюбленным. Заметь: я говорю по-гречески, чтобы лучше описать эту любовную лихорадку, которой персы не страдают. Или не должны страдать.
Атосса так нахмурилась, что белая штукатурка у нее на лбу вся потрескалась, как дно пересохшей летом реки. Царица заговорила рваными фразами: не хватало дыхания.
— Жена Масиста. Его сводного брата. Ксеркс увидел ее у Аместрис. В гареме. В Сардах. Случайно, конечно. Женщины болтали. Вдруг появляется Ксеркс. Видит жену брата. Влюбляется. Посылает письма. Все знают. Какой позор!
— И она ответила?
— Нет. Она умная женщина. И скромная. Не пойму что Ксеркс в ней нашел. Видимо, захотел неприятностей. Что ж, он их получил. Аместрис пришла в ярость. Масист в ужас. Женщина оказалась хитрой. У нее была прекрасная дочь. Тринадцати лет. Ксеркс собрался выдать ее за наследника трона. Он думал, мать из благодарности ему отдастся. Кир Спитама, мой сын лишится трона. — Атосса приподнялась на ложе. Усилие было титаническим, но и Атоссина воля ему не уступала. — Он всех нас погубит. Масист — сын Дария. Он сатрап Бактрии. Его любят. Ксеркс вынудит его на мятеж.
— Что нужно сделать?
— Не знаю. — Атосса нахмурилась. Казалось, мягкий свет лампы слепит ей глаза. — Он теперь редко ко мне приходит. Он знает, что я не одобряю его поведения. И знает, что скоро я буду лежать на каменной полке в священных Пасаргадах. Поэтому меня можно не замечать. — Атосса открыла глаза и задумчиво посмотрела на меня. — А ты еще можешь поговорить с ним. Молю богиню, чтобы он тебя выслушал. И также молю Мудрого Господа, — добавила она. — Но будь готов к неожиданностям. Ксеркс уже не тот человек, которого ты знал. Это не тот сын, которого родила я.
Внешне Ксеркс мало изменился. Он несколько раздался от питья, а бороду выкрасил в красный лисий цвет, как обычно красил Дарий. Обращался он со мной так же, как в юношеские годы.
Должен сказать, что прибытие двора из Сард напоминало вражеское нашествие. Гарем занимал столько места, что дорога с северо-запада оказалась на десятки миль запружена фургонами с мебелью, сундуками золота и серебра и, конечно, женщинами, евнухами и прислугой. Поскольку Лаис всегда путешествовала со своими верными — верными ей, если не кому-нибудь еще, — греками, она должна была приехать одной из последних.
Вскоре после прибытия Великого Царя была устроена первая аудиенция. Когда меня ввели, он в изумлении широко раскрыл глаза. Потом, подняв золотой скипетр, объявил о своей радости по поводу успешного завершения моего посольства. Позже, тем же вечером, Великий Царь пригласил меня к себе в спальню.
Несмотря на годы, проведенные при дворе, я никогда еще не видел обстановки в царской спальне, о которой ходили легенды. На этот раз легенды совпали с явью. Сто лет назад самосский золотых дел мастер Теодор отлил из золота изящную виноградную лозу, обвивающую ложе со всех сторон, создавая впечатление металлического виноградника, в гроздьях которого растет не виноград, а драгоценные камни. Напротив ложа стоял знаменитый золотой платан. Он был ниже человеческого роста, и я ощутил разочарование: все говорили, что в его тени может стоять человек. Рядом с ложем на табурете слоновой кости стояла огромная золотая чаша с благовонной водой.
Ксеркс возлежал на ложе. Стол рядом был уставлен бутылками гельбонского вина. Я заметил два золотых кубка. После того как я выразил свою покорность, Великий Царь сказал:
— Встань. Подойди. Дай посмотреть на тебя!
Он страстно обнял меня левой рукой, а правой тем временем налил в кубки вина.
— Думал, никогда уже тебя не увижу. Садись. На ложе. Забудь протокол. Нас никто не видит, кроме шпионов Аместрис. Они подсматривают через дырки в стенах. Раз в месяц я заделываю эти дырки. Раз в месяц она их проделывает снова. Ей хочется знать, с кем я делю ложе. На этот раз она призадумается.
Ксеркс осклабился. Несмотря на одутловатость вокруг глаз, он выглядел моложе своих лет. Если не считать легкого дрожания пальцев, Ксеркс казался здоровым, и уж во всяком случае моложе меня.
— Ты должен воспользоваться моим цирюльником, — сказал Великий Царь после долгой паузы. — Покрась волосы. Все знают, что мы ровесники. И ты выставишь меня дураком, если будешь разгуливать с этой сединой.
Мы выпили. Поговорили о былом. О Мардонии.
— О, это была победа! Мы захватили всю Грецию, кроме Пелопоннеса. «Подожди, — говорил я ему до своего отъезда, — спартанцы или сдадутся, или придут в Аттику. Тогда ты сможешь их купить. Или разбить их войско». Что он и сделал. Но Мардонию было мало. Нет, он хотел стать всемирным героем. И потерял голову. И они убили его. Героев всегда убивают, — добавил он туманно. — А мы упустили возможность уничтожить все спартанское войско. Потом эти дела у Микале…
Голос угас. Я гадал, кто это всегда убивает всемирных героев, но не посмел спросить.
— Но мы еще вернемся!
При этой мысли Ксеркс расцвел — буквально. Такому эффекту способствует гельбонское вино. В те дни щеки Ксеркса, когда он пил, становились красными. К концу его жизни они перестали такими становиться, потому что постоянно сохраняли цвет свежей крови.
— Спасибо моему спартанскому регенту Павсанию, победителю при Платеях. — Ксеркс осушил второй кубок. — Он хочет стать царем всей Греции. Другими словами, стать мной. И он попросил у меня помощи. По секрету, конечно. Сейчас он в Византии. Хочет жениться на моей дочери. А потом с моей помощью захватить Афины. И так далее.
— И ты ему веришь?
— Конечно нет! — Настроение Ксеркса улучшалось на глазах. — Но он будет нам полезен. Он уже прислал мне множество персидских пленных, как жест доброй воли. Как говорится в старой пословице? Бойтесь данайцев, дары приносящих. Что ж, я и не верю, но подозреваю, он сможет доставить немало бед своим собратьям-грекам. А теперь, — озорно
