— Сам доберется, не маленький! Я все равно тебя не пущу.
— Ну как ты можешь меня не пустить? — вздохнула Шелонь.
Волх посмотрел на нее, обиженно оттопырив губу. Он вернулся спустя пять лет. Он пять лет ждал этой встречи — уже не верил в нее, но все равно ждал. Он мог замерзнуть в зимнем лесу, мог умереть от рук наемников. Почему же мать… Нет, она ему, конечно, рада… Но смотрит на него, как будто сквозь мутное слюдяное стекло. Как будто ее восхождение в Вырей уже началось… Какое право она имеет уходить сейчас, когда он вернулся? Он ревновал ее к отцу, и к ее всепоглощающей вдовьей грусти, и к самой смерти.
— Сядь, Волх…
Он упрямо мотнул головой. Все в нем протестовало против ее покорности. Что за дикий обычай! Все иноземцы так говорят — и Бельд, и Ильмерь… Ему хотелось схватить мать за плечи и трясти, пока та не придет в себя.
— Сядь…
Нет, не мог он бунтовать против этого тихого голоса. Он снова опустился у ее ног, обнял ее колени, прижался к ним щекой. Откуда-то сверху лился ее воркующий голос.
— Голубчик мой… Значит, услышала меня мать Мокошь… Связала твою судьбу серебряной нитью… И великий змей принял мою жертву… Теперь все у тебя будет хорошо…
Слова падали, словно капли на воду. Уходили минуты. Солнечный свет в окне превратился в рыжее полыхание заката. Наконец Шелонь легонько оттолкнула от себя Волха.
— А сейчас иди, сынок. Мне надо побыть одной.
Волх судорожно сжал ее колени. Заколдованный материнским бормотанием, он позабыл о том кошмаре, который должен вот-вот случиться.
— Ступай, ступай, — нахмурилась Шелонь, но губы ее при этом хранили ласковую, нездешнюю улыбку. — У нас еще будет минутка проститься. Что-то они долго не идут за мной, уже вечер…
Она едва заметно поёжилась.
Она ведь боится смерти! — мгновенно понял Волх. Хочет, чтобы побыстрее, ей страшно ждать.
— Мама!
Покачав головой, она крепко закрыла ему ладонью рот. Волх встал и, пошатываясь, вышел из светлицы.
В потемках сеней он прислонился к стене. Ему было плохо, тоскливо и одиноко — при этом он никого не хотел видеть. Битва еще не началась, а Словенск уже наносил ему поражение. Отец мертв, мать уходит за ним… Что же теперь делать?
— Волх…
Волховец робко позвал брата. Он действительно был очень рад, что Волх вернулся. Никакие мысли о соперничестве за город не смущали его детскую голову. Он тоже был совершенно потерян. Он оставался совсем один, рядом с этим страшным Хавром, которого терпеть не мог. А старшего брата Волховец любил. Издалека Волх казался ему еще более великолепным — и в потешном бою, и в жестоком противостоянии с отцом. А теперь брат еще и вернулся героем — пахнущим лесом и опасными приключениями.
— Ты ее отговорил? — спросил Волховец. Волх мотнул головой.
— Нет.
Они помолчали. Потом Волх насмешливо спросил:
— Так ты теперь князь?
Волховец смутился.
— Не знаю… Хавр сказал, что это так… что все слышали, как отец меня… Но ты вернулся, значит княжить будешь ты!
Волх холодно усмехнулся. Может быть, этот дурачок думает, что делает ему одолжение, уступая княжеский титул? Как будто если он не захочет уступить, то бедный Волх не солоно хлебавши покинет город? Не дождетесь!
А может, мальчишка вообразил, что сможет самостоятельно управлять городом? Волх подзабыл, что сам он был всего двумя годами старше Волховца, когда ушел с дружиной в лес.
— Слушай-ка, — нахмурился он. — А что Хавр? Где он сейчас?
— У крады, — шепотом сообщил Волховец. — Распоряжается. Он вообще здесь всем… распоряжается. Когда вернулись наемники, он так страшно на них орал… Грозил им смертью… Волх, ты…
Шум шагов на нижнем этаже заставил обоих братьев вздрогнуть. Глаза у Волховца расширились.
— Это идут за мамой! — отчаянно прошептал он. Волх уперся руками в стену. Все в нем протестовало против нелепости, на которую согласилась мать. Зачем множить смерть? Как можно добровольно лишать себя жизни? Ведь жизнь — это то, за что дерешься зубами и когтями. Но как бы Волх не бесился, он понимал, что не посмеет удерживать мать силой. Надо ее уговорить. Надо подсунуть ей Туйю. Конечно, как же он раньше не догадался? Женщины любят детей. Шелонь обязательно захочет повозиться с внучкой. Отцу придется добираться в Вырей самому!
Волх повернулся, готовясь преградить дорогу пришедшим. Но вместо кого-то из дружинников Словена он увидел Бельда. Задыхаясь, отчаянно вращая глазами, сакс с трудом выговорил:
— Ильмерь… Быстрее… Может, еще успеешь… Она собирается уйти за Словеном.
— Что? — нахмурился Волх.
— Что ты не понял? — закричал Бельд. — Ильмерь хочет, чтобы ее, а не Шелонь, сожгли на погребальной краде. Она говорила об этом с Хавром… Что ты застыл, как пень? Быстрее!
Волх заревел, как раненный лось. Едва не сбив Бельда с ног, он опрометью бросился вниз по лестнице, выбежал на пустую улицу, потом — к реке, к площадке между холмами, на которой словене предавали огненному погребению своих мертвых.
Дура, в бешенстве думал он. Да, он словно позабыл о ней, вернувшись в Словенск. Но он считал, что должен побыть с матерью. А она тем временем вон чего надумала. Неужели она все-таки любит Словена? А с ним просто играла, как с мальчишкой? Или захотела быть первой княгиней, хоть в чем-то обойти Шелонь? Но ничего, уж эту-то он посмеет остановить.
Спускаясь с холма, Волх поскользнулся на глиняной тропинке и упал. Сухая трава до крови впилась в ладони. В ноздри ударил запах — знакомый и мерзостный. Черный дым стелился над рекой. Нет, он успеет, успеет…
Волх выбежал к краде, не глядя на стоящих вокруг — отцовых дружинников, русов, своих друзей, сбившихся плотной стеной. На Хавра, только что опустившего тлеющий факел. Волх изо всей силы пнул горящую поленицу, не замечая покатившихся дров. Он полез в самое пламя руками, не чувствующими боли, и столкнул с крады тело Ильмери. В голове мелькнуло: ну вот, он второй раз спасает ее из огня!
Пламя еще не тронуло нежную кожу и богатые одежды, на которые она успела сменить рванину. Только от волос немного пахло гарью, да черная полоска сажи уродовала лицо. Губы Ильмери были алыми, как кровь. В темных кудрях запутались какие-то травинки. Огонь не успел ее убить. Почему же она не открывает глаза?
Волх тряс ее тело и, кажется, что-то кричал, и отталкивал тех, кто, трогая его за плечи, пытался с ним заговорить. Чьи-то лица мелькали у него перед глазами, но Волх отворачивался от них, снова и снова припадая к ее единственному, прекрасному лицу. Чьи-то голоса с лживым сочувствием несли отвратительную ложь…
— Поздно… Ее уж неживую на краду положили… Никого живьем не сжигают…
— Волх Словенич, я пытался ее отговорить, а она сказала: ступай прочь, холоп…
— Она пришла сюда и села возле крады. И плакала тихо-тихо… А потом сказала, что никому это право не уступит… И пусть Хавр поторопится, пока ей не успели помешать… А Хавр сказал: как пожелаешь, княгиня…
— Нож под сердце… Это была легкая смерть…
Волх заорал в ответ — чтобы не слышать эти голоса. Он ненавидел их всех — Бельда за то, что слишком поздно его предупредил. Клянчу за то, что не сумел отговорить Ильмерь. И он все равно ничего не понимал. Его сознание выстроило неприступную стену, чтобы уцелеть, чтобы спасти хотя бы крохи перед натиском страшного горя. Прежде чем картина сложилась, Волх успел окаменеть сердцем. Окаменел всем телом — его нельзя было сейчас убить, только разбить вдребезги.
Он встал, забыв, что держит на коленях тело Ильмери. Мертвая скатилась на траву ничком. Волх не заметил этого. Он был страшен, и взгляд его был страшен — таким его не видели даже в бою.
— Ты… — зарычал он. И бросился с мечом на Хавра.
Русы загородили своего воеводу. Друзья схватили Волха. Он вырывался, крича обезвоженным ртом:
— Ты убил ее!.. Ты!..
— Ничего подобного, — сказал Хавр. — Княгиню Ильмерь убил ты.
Сделав красивую паузу, глядя Волху прямо в глаза, рус продолжил:
— Знаешь, я ведь тоже пытался отговорить княгиню Ильмерь от этого поступка. Но она объяснила, что очень виновата перед мужем. Что Словен умер потому, что она, — рус выразительно усмехнулся, — его предала. Ты случайно не знаешь, что она имела в виду?
Волх тяжело дышал. Перед глазами плыли красные круги. Его душу заполняло чувство неизбывной вины.
— Вы, — презрительно бросил рус молодым дружинникам. — Заберите своего приятеля и уходите отсюда подальше. Сегодня печальный день, мы прощаемся со своим князем. Не надо нам мешать. Завтра будем думать, что с вами делать.
— Словен, между прочим, отец Волха. Почему это мы должны уходить? — задиристо выкрикнул кто-то из молодых дружинников.
— Он мне не отец, — мертвым голосом отозвался Волх.
— Словен считал так же, — снова усмехнулся Хавр.
