Александр Западов - Опасный дневник

Но дело сделано, воротить нельзя.

Будь что будет…

— Что ж, извольте слушать свою повесть, ваше высочество, — сказал Порошин и взял со стола тетрадь.

Он перевернул несколько страниц, пробежав их глазами, и прочитал записи последних дней:

— «Государь великий князь изволил встать в осьмом часу. Одевшись, сел было учиться, но вдруг занемог, сделалась дрожь и позевота. Его превосходительство Никита Иванович, пришед в это время с половины ее величества, приказал великого князя раздеть, и он лег в опочивальне на канапе. Его преподобие отец Платон при том был, и тут происходили у нас некоторые рассуждения».

— Верно, — сказал Павел, — все так позавчера и было. Я не учился, и мы проговорили до обеда.

— «Кушать великий князь изволил один в опочивальне за маленьким столиком. После обеда зашла у нас речь о крестьянском житье, и я его высочеству рассказывал, как живут наши крестьяне, как они между собой в невинности увеселяются и какие между ними есть разные обряды. Его высочество прилежно просить меня изволил, чтоб я оное рассказал ему подробно».

Читая следующую фразу, Порошин поглядывал на мальчика — «Таковое желание удовольствовать не нашел я ни малой противности; напротив того, почел сие за нужное, чтобы его высочеству сведомо было, как люди в разных званиях жизнь проводят и чем обязаны отечеству».

— И за это спасибо, братец, — небрежным тоном бросил великий князь. — Читай дальше.

— «Ввечеру была сегодня, — продолжал Порошин, — на придворном театре русская комедия „Лекарь поневоле“, балет ученический, маленькая пьеса „Завороженный пояс“. В сие время изволил его высочество смотреть со мною эстампы в энциклопедическом лексиконе. Там, между прочим, дошло до конских уборов. Я его высочеству рассказывал, как все части у хомута по-русски называются, и государь изволил после сам все то переговаривать».

— И сейчас про хомут все помню, — перебил чтение Павел. — Надевается через голову лошади ей на плечи, и к нему крепятся постромки или оглобли. Главная часть — хомутина с деревянными клещами, внутри обшита войлоком, чтоб не набивала шею лошади. Хомутина связана ремнем, это супонь…

— Завидная у вас память, ваше высочество, — похвалил Порошин. — Все в точности запомнить изволили! Однако дочитаем ваш день. «Упомянул я и о пословице старинной: коль взялся за гуж, так не говори, что не дюж, и объяснял, что оная пословица значит».

— И это помню! — воскликнул Павел.

— Ну и хорошо, — сказал Порошин. — И тут настал конец этому дню: «В девять часов изволил государь лечь опочивать».

— А что было завтра?

— На следующий день болезнь у вас прошла, занятия велись, как обыкновенно. Дальше у меня записано так: «После учения сели за стол. Из посторонних был только граф Александр Сергеевич Строганов. За столом по большей части разговаривали о театре и о комедиантах. Как говорили с восхищением, что в Париже самый лучший театр во Франции и что здешний театр и сравнить с тем нельзя, то его высочество весьма основательно сказать на то изволил:

— Это и натурально. Где ж во Франции лучшему театру быть, как не в Париже? У нас здесь, в Петербурге, есть русский театр, в Москве театр, в Ярославле театр, а здесь все лучший! А что французский здешний хуже парижского, и тому, кажется, дивиться нечего: если б король французский захотел иметь у себя русский театр, конечно б, тот театр никогда не мог сравниться с петербургским русским театром.

Сие рассуждение его высочества весьма мне понравилось, и я после показывал ему свое о том удовольствие».

— А про собачек есть? — спросил Павел.

— Есть и о них: «Его высочество ввечеру собачками долго изволил забавляться».

— Мы их отдадим егерю в ученье, — сказал Павел, — я буду с ними охотиться.

— Вы уже изволили приказывать о егере, и за ним послано. Не угодно ли дослушать? «Его высочество сей вечер на меня несколько изволил коситься. После ужина, невзирая на сие, добрую я ему проповедь проговорил о нетерпеньи и обладании самим собою, когда государь стал часто на часы поглядывать, чтобы улечься поскорее. В сие время изволил только, повеся головушку, взад и вперед по комнате расхаживать, ничего не говоря. В девять часов с четвертью изволил лечь опочивать».

— Этого можно бы не писать. — Павел был недоволен услышанным. — Зачем ты стараешься меня порочить? Если другие прочтут, они обо мне худо подумают. Зачеркни!

Порошин, улыбаясь, покачал в знак несогласия головой и закрыл тетрадь.

Четвертого апреля умер Ломоносов.

Без малого два с половиной десятилетия трудился он в Петербургской академии наук как поэт и ученый на благо российского просвещения, в пользу отечественной промышленности, сельского хозяйства, мореплавания. Оды его содержали отклики на все важнейшие события царствования Елизаветы Петровны. Когда вступал на престол Петр Федорович, Ломоносов воззвал к нему от имени науки и объяснил, чего она ждет от монарха и на что надеется. Его советы и предупреждения не помогли полупьяному голштинцу царю, через полгода жена свергла его с трона, а караульные офицеры задушили. Новая императрица Екатерина Алексеевна в длинных манифестах перечислила вред, принесенный России бывшим государем, и пригласила подданных выразить радость по поводу того, что она избавила страну от опасного недоумка.

Ломоносов напечатал оду, посвященную Екатерине, — и не угодил. Императрица не хотела, чтоб ее учили, чтобы говорили о немецком засилье при дворе, в армии, гражданской администрации, требовали от нее соблюдения законов и при этом восклицали:

Она подписала указ об отставке Ломоносова, которую назвала «вечной», но привести его в исполнение не сумела. Ломоносов был прав тысячу раз, когда говаривал, что этого сделать невозможно: «Разве Академию от меня отставите?» — прибавлял он.

Ломоносов остался работать в Академии, но тяжко болел и почти не писал стихов. Екатерина была достаточно умна, чтобы не продолжать ссору. Ломоносов получил звание статского советника и прибавку к жалованью, за что благодарил государыню в оде на новый, 1764 год. Однако больше ничего Екатерине приятного не сказал.

А теперь он умер.

Порошин услышал эту печальную весть вечером того же дня в доме Краснощекова, она тотчас облетела трудовой и торговый Петербург. И оказалось, что говорившие знают о Ломоносове довольно много, причем полны сочувствия к нему и сожалеют о ранней смерти.

На следующее утро Порошин принес траурное известие во дворец. Там о кончине Ломоносова еще не слыхивали да, кажется, и узнав о том, не придали значения горестной утрате. Тимофей Иванович Остервальд, которому Порошин сказал о Ломоносове, не вымолвил ни слова, только посмотрел на говорившего и отошел от него.

Великий князь отнесся к сообщению с участием, пожалел покойного и спросил, велика ли у него семья.

Порошин рассказал о жене и дочери Ломоносова, о большом горе, охватившем всех сотрудников ученого.

— Еще узнал я, — сказал он далее, — что на столе рабочем Ломоносова осталась собственноручная записка и там есть слова такие: «За то терплю, что стараюсь защитить труд Петра Великого, чтобы выучились россияне, чтобы показали свое достоинство. Я не тужу о смерти; пожил, потерпел и знаю, что обо мне дети отечества пожалеют». А все бумаги Ломоносова граф Григорий Григорьевич Орлов собрал, велел в пачки связать, печатью запечатал и отвез к себе, чтоб сохраннее были.

— Наверное, государыня так распорядилась, — заметил Павел.

— Граф и сам уважал Ломоносова, не раз наблюдал его опыты и с ним беседовал. Он и стихи его любил, ничего, что Ломоносов стихотворец веку вашей бабки, государыни Елизаветы Петровны. Стихи поныне живут и долго жить останутся. Дай боже, чтобы в век вашего высочества такие же были бы стихотворцы.

— Может быть, Богданович таков будет, — сказал Павел по-видимому серьезно представив себе, как необходим будет его царствованию порядочный стихотворец.

— Сердечно того желаю, — ответил Порошин. — Однако этакие люди не растут, как грибы из-под земли.

Надобны для того хорошие учреждения, ободрения и покровительство. А голов годных много в России, хотя такие головы, какова Ломоносова, и реденьки несколько.