— Согласен с вами. Черт бы побрал торгашей из северных штатов! А если я устрою ему свидание с тайпинскими генералами — да где нибудь подальше…
— Вы сошли с ума, Генри! Каким образом вы устроите ему свидание с противником?
— Джонс, перестаньте разговаривать со мной на языке флотского устава ее величества. «Противник»! Противник — это тот, кто не платит!
— Разве Уорд не заплатил вам жалованья?
— Наивный голубок! Мы могли бы быть миллионерами! Он все кладет в собственный карман. Послушайте, Джонс, у меня нет времени, потому что меня ждут. Устраним Уорда и поделим доходы поровну!
— Я не буду стрелять в моего начальника.
— Осел! Вам не придется стрелять в него. Он придет на переговоры с тайпинскими царями, и его захватят в плен.
— Тайпины этого не сделают.
— Об этим я у вас не спрашиваю. Я спрашиваю, за кого вы стоите: за меня или за Уорда?
— Я стою за свой собственный счет в банке, — мрачно отвечал Джонс.
— Тогда ступайте к дьяволу, жалкий английский лимонщик!
— Может быть, я и несчастный моряк, но я не стану шептаться с заговорщиками за спиной моего начальника! — запальчиво сказал Джонс. — А вам советую выбирать слова, бродяга из какой-то Каролины!
Вслед за этим темный двор осветился вспышками нескольких выстрелов.
Стрельба из револьверов была таким привычным делом в отряде Уорда, что никто не обратил на нее внимания.
И тут Ю решил, что настало время привести свой план в исполнение.
Он вскочил верхом на одну из лошадок и погнал упряжку по кривой и грязной улочке к сараю, где помещались ящики с патронами.
На том же дворе под бамбуковым навесом стояли бочки со спиртными напитками. Никто из караульных «манильцев» не удивился, увидев, что явился «виночерпий». Ю дождался, когда караульные отошли от навеса.
Он обложил бочки рисовой соломой, поджег солому в нескольких местах и погнал своих лошадок в обратную сторону. Не успел он отъехать и на полкилометра, как за его спиной поднялось пламя, раздались вопли и на весь Сунцзян отчаянно зазвенел гонг.
Мальчик гнал лошадей к мосту. Вдали трещали выстрелы и взрывы. Патроны уордовского отряда взлетали на воздух. На каждом шагу Ю встречал бегущих на пожар «манильцев», но никто, не останавливал повозку «виночерпия». Только одна рука ухватила под уздцы лошадей Ю — это была рука Фына.
— Лодка есть? — спросил мальчик, еле дыша.
— Нет, угнали, — уныло сказал Фын.
— Господин отец здесь?
— Нет. Вероятно, господин отец не мог бежать. Стража…
— Стража должна быть на пожаре!
Фын покачал головой и глубоко втянул в себя воздух:
— Ты не знаешь Маканайя!
— Маканайя пьян!
— Пьяный он еще хуже, чем трезвый… Но тише! Там два всадника за мостом.
— Какие всадники?
— Один из них капитан Бэрджвайн. А второго я не знаю. Это офицер Небесной Армии, он приехал с запада на лодке. Пока они не уедут, ничего нельзя сделать.
— Наоборот, — возразил Ю, — мы уедем с этим офицером на его лодке.
Он энергично соскочил с облучка и двинулся было на мост, но тяжелая рука Фына легла ему на плечо.
— Потише! Бурджвайн тебя застрелит. Послушай раньше, о чем они разговаривают.
Ю уже не первый раз приходилось поневоле быть свидетелем чужих разговоров. На берегу канала, возле лодки, беседовали два человека.
«Бэрджвайн здесь, — подумал Ю. — Неужели Джонс убит?»
— Я не понимаю ни слова из того, что они говорят, — шептал на ухо Ю его сообщник, — Это не по-нашему…
Люди возле лодки говорили на «пиджин-инглиш»[39], который Ю отлично понимал.
— Если б вы собрали двадцать тысяч человек, — говорил Бэрджвайн, — мы могли бы вместе взять Сучжоу.
— Моя дивизия пойдет со мной, куда я захочу! — отвечал другой человек.
Ю едва удержался от восклицания. Он знал этот голос!
Это был голос Чжан Вэнь-чжи, бывшего владельца закладной конторы в Долине Долгих Удовольствий. Теперь на нем была тайпинская одежда, и, судя по его словам, он командовал дивизией.
— Двадцать тысяч хорошо обученных человек, — продолжал Бэрджвайн, — с нашим новым оружием. Этого вполне хватит, чтобы взять Пекин.
— Зачем мне брать Пекин? — досадливо возразил Чжан Вэнь-чжи. — Я приехал, чтобы спросить, что мне будет, если я перейду с моими людьми под команду мистера Уорда.
— Уорда? — недовольным голосом переспросил Бэрджвайн. — Вам нужен Уорд? Он заберет все ваши доходы. Он нас ограбил. Мы все ничтожные бедняки!
— Однако это все же больше того, что мне дает Чжун-ван. Мои воины давно ропщут. Им надоело служить нанкинским царям, питаться бобовой кашей и петь молитвы небесному отцу.
— Допускаю, что это бессмысленно, — заметил Бэрджвайн, — тем более, что сейчас наступило такое время, когда умные люди могут добиться многого. Неужели моему другу не хочется стать первым человеком в Китае? Захватить Пекин…
— Осмелюсь сказать, мне все говорят про Пекин. Небесный Царь хотел взять Пекин, иностранцы идут на Пекин, вы желаете утвердиться в Пекине. Но мои воины вовсе не хотят в Пекин. С меня будет достаточно получить звание губернатора какой-нибудь провинции, а моим офицерам нужно вознаградить себя за потери в течение многих лег войны. Они хотят торговать с иностранцами, богатеть и жить в мире и довольствии. Важно, чтобы нас не трогали здесь, на Янцзы. Вот почему мне и хочется договориться с военными иностранцами, прежде чем идти на поклон к старой лисице Цзэн Го-фаню… Но я утомляю моего ученого брата своими глупыми рассуждениями, не так ли?
— У вас отсутствует воображение, мой друг Чжан, — сказал Бэрджвайн. — От Уорда вы ничего не дождетесь. Ступайте к Цзэн Го-фаню. Если вы не хотите меня поддержать, то я отправлюсь за помощью к царям в Сучжоу.
— К тайпинским царям? Мой ученый брат рискует потерять голову.
— Я рисковал своей головой раз десять и ни разу ее не потерял. Мне нужна большая армия. Я не умею подчиняться. Я хочу командовать!
— Готовы ли военачальники Небесного Царя в Сучжоу подчиниться моему ученому брату? — ехидно спросил Чжан.
— Я полагаю, что им так же надоело петь молитвы, как и вам.
— Я недостаточно сообразителен, — сказал Чжан, — но мне кажется, что тайпинов не так-то легко убедить служить под командой иностранца.
— Так было когда-то, но сейчас у них столько царей, что они начали мешать друг другу. А иностранцы, по крайней мере, не лезут в цари.
— Зато они лезут в императоры! — проворчал Чжан.
— Я вижу, что у нас с вами дело не получается, мой друг Чжан, — сказал Бэрджвайн. — так что не стоит терять время. Разъедемся друзьями, и попытайтесь договориться лично с Уордом. Но не думаю, чтобы вам это было выгодно… Прощайте, друг мой!
Раздалось гулкое цоканье копыт по шлифованным камням моста. Бэрджвайн уехал.
— Что же ты стоишь? — прошептал Фын. — Проси небесного начальника, чтоб он взял нас с собой.
— Это не небесный начальник, — ответил Ю, — это изменник.
— Какое нам дело? Он довезет нас до тайпинских постов.
— Нет, Фын, я не пойду к нему. Я его давно знаю. И, кроме того, отец не пришел…
— Что же нам делать?
— Я думаю, ждать. Больше ничего не остается.
Ю взобрался на свою повозку и погнал лошадей обратно в город. Зарево стало уменьшаться. Вероятно, склад сгорел целиком. Проезжая мимо храма, в котором жили пленные, Ю увидел, как Маканайя гонит колонну бывших тайпинов по дороге. Шли они с закопченными лицами и руками и несли ведра, багры и крючья. Ю рассчитывал, что стража побежит гасить огонь и оставит храм без присмотра. Но Маканайя оказался хитрее. Он повел пленных тушить пожар. Вот почему отец не пришел…
План Ю рухнул. Но мальчик не думал об этом. Весь обратный путь ушел у него на составление новых планов побега.
«Бэрджвайн собирается бежать к тайпинам?..»
В августе войска Ли Сю-чена подошли к Шанхаю.
В городе началась паника. Английские канонерки стояли под парами на середине реки Хуанпу. Большие китайские корабли пришвартовались вдоль набережной так, что почти перед каждым домом стоял корабль, готовый к бегству. По ночам небо на западе алело от пожаров. Американские «добровольцы» в широкополых шляпах гарцевали по городу верхом, держа винтовки наготове. Круглые сутки не смолкали барабаны европейской морской пехоты. То и дело раздавались выстрелы — это «добровольцы» стреляли в подозрительных. Подозрительными большей частью оказывались крестьяне из окрестных деревень. Их сгоняли в город, а дома сжигали. Люди шагали по дорогам, толкая огромные тачки с парусами. Из тачек слышались голоса женщин и детский плач. В Шанхае начинался голод. Появилась холера.
Восемнадцатого августа город дрогнул от пушечных ударов. Стреляли европейские гаубицы по пустынной местности, пересеченной каналами. Гранаты рвались на брошенных рисовых полях и разносили в щепки и без того уже сгоревшие крестьянские дома. Кому-то почудились на западе тайпинские флажки…
