Борис раз за разом твердил эту фразу, стоя напротив картонной стены. Толстушка Ричардсон после каждого повтора горестно всплескивала руками:
– Мистер Залесский, эти идиотки (она имела в виду покупательниц) ничего не понимают. У них, мистер Залесский, отсутствует мозг. Для них любое дополнительное действие – слишком сложно. Они ведь курицы, мистер Залесский! Открыть, причесаться, сложить и только потом заколоть то, что у них на голове, это слишком сложно, если внутри головы пустота.
Так она его успокаивала. Джефф молча наблюдал за диалогом, сложив руки на животе и ожидая своей очереди высказаться.
Борис наконец предоставил ему эту возможность:
– Джефф, это немыслимо. Это заговор. Это конкуренты.
Каждое новое предположение он произносил тише предыдущего. И закончил совсем тихо:
– Джефф, черт тебя побери! Это ты не остановил меня, говнюка, надо было дать мне по морде, надо было позвать Роланда, он бы послал меня, он хорошо умеет это делать. Как я мог заказать столько дерьма? И, наконец, какого черта ты молчишь? Давай, «Гарвард», ваши предложения?
Джефф поправил галстук, откашлялся и поинтересовался:
– Вы позволите?
Он прекрасно понимал, отчего так бесится Залесский. Все на совете были против этой сложной заколки. Мелани просто повторила на свой лад те доводы, которыми они пытались его отговорить от этой дорогостоящей затеи.
Борис махнул рукой:
– Давай, Джефф, не тяни!
– Пятьдесят процентов скидка и вся партия уходит в Европу.
Мелани захлопала в ладоши:
– Верно, верно, в Европе живут умные женщины, они имеют вкус, они оценят французский товар, это вам не наши американские…
Борис не дал ей закончить:
– Отлично! – Он повеселел. – Так и поступим. Мелани, сделайте все, как сказал Джефф, он умный парень, не то что я.
Залесский любил такие моменты, он сам себе устраивал порку, и это заряжало его новой энергией. Ему вспомнилась русская поговорка из далекого детства: «И на старуху бывает проруха», но разве объяснишь суть этих слов американцам?
На душе потеплело, и он снял трубку у себя в кабинете уже в хорошем настроении.
Звонила его дальняя родственница, Ханна Раевица, из Рио-де-Жанейро. Она еще до войны, девчонкой, вместе с родителями переехала в Бразилию. Отца пригласили на работу как хорошего специалиста по выделке кож. Ханна нашла Бориса по статье в местной газете, перепечатанной из журнала «Vogue».
Статья называлась «Миллионы, сделанные из тени». Она была посвящена бизнесу солнечных очков, которые под брендом «Ривьера» распространялись в Бразилии партнерами компании. Там пространно описывался бизнес «Ривьеры» и история Бориса Залесского. После вручения ему Ордена Почетного легиона корреспонденты модных журналов, нескольких центральных газет и телеканалов брали у него интервью. Его фотографии появились на страницах некоторых печатных изданий, одна из них и попала в почтовый ящик особняка Раевицей.
С тех пор они созванивались, Ханна дважды приезжала в Нью-Йорк по приглашению вновь обретенного родственника, и в этот раз она звонила накануне Рош-a-Шана, еврейского Нового года, с поздравлениями.
– Да знаешь, Борис, – уже после пожелания всяческих благ, закруглялась словоохотливая Ханна, – меня разыскал сын близкого друга моего отца из Тель-Авива, и он прилетит завтра на какое-то важное мероприятие по приглашению Министерства обороны. Он, кажется, большая шишка в Израиле, наверное, даже генерал. Может быть, вы были знакомы, он до войны жил в Риге.
К Борису в этот момент зашла секретарша с ежедневной сводкой продаж, и он извинился перед Ханной, пообещав вскоре перезвонить. Она только успела добавить, что этого гостя, которого она ждала, зовут Менахем.
Залесский около часа занимался с документами, и лишь на краю сознания крутилось это имя – Менахем. Менахемов в его окружении было немало, имя распространенное, но близко знакомых с таким именем, да еще из Риги, он не припоминал.
Сэмюэль принес кофе с круассаном, и Борис набрал номер телефона Ханны Раевицы.
– Ханна, – он начал без подготовки, – как фамилия этого Менахема?
Но, уже задавая вопрос, он почувствовал, как на голове зашевелились волосы.
– Шерман.
Он выронил трубку на чашку с кофе. Встал и подошел к бару. Налил полный стакан русской водки и выпил залпом.
В трубке вибрировала мембрана: «Алле, Борис, алле, куда ты пропал?».
Он ответил:
– Его зовут Миша, Мишка Шерман, вот как зовут Менахема! Я вылетаю джетом немедленно. Я сам встречу его в аэропорту, и, если он еще успеет позвонить, ничего ему не говори.
Они встретились утром следующего дня в аэропорту Галеан. В течение десяти минут не могли начать разговор, звучало только «Ты жив, ты жив?» – на иврите, на идише, на русском, на латышском. В конце концов, английский уравновесил их. Они стояли, обнявшись, не сдерживая слез, не обращая внимания на оборачивающихся на них зевак.
Шерман выжил под той бомбежкой, которая разлучила их на десятилетия. Он вышел разгружать машину с еще двумя заключенными как раз в тот момент, когда бомбы стали падать на остатки цехов. Взрывной волной его отбросило на деревянный борт грузовика, и он очнулся уже в подвале какого-то здания, куда его оттащили собратья по лагерю. Им посчастливилось находиться с другой стороны машины и остаться невредимыми. У них хватило благородства и сил, не бросить своего товарища на произвол судьбы. Этот подвал находился всего в нескольких сотнях метров от того убежища, в котором провел сутки Борис. Но судьбе было угодно развести их в разные стороны и в разные жизни.
Шермана подобрали волонтеры еврейского агентства «Сохнут», которые разыскивали уцелевших в концлагерях еврейских детей и привлекли Мишку, как старшего группы. Детей отправляли кораблями, зафрахтованными агентством, в Палестину. Сначала он попал на Кипр, в лагеря за колючей проволокой, на этот раз устроенные англичанами. Туда под конвоем вооруженных, словно для боя с армией противника, «Томми» отправляли тех, кому, несмотря на отчаянное сопротивление Даунинг-стрит, удавалось достичь заветного побережья.
Но в начале сорок шестого года Шерман с группой таких же ребят сумел вырваться из кипрского лагеря и добраться до Тель-Авива, где он тут же вступил в Хагану, и с тех пор уже не снимал военную форму. Как и все, кто оказывался на земле обетованной, он заменил свое прежнее имя на ивритское: Мишка стал Менахемом. Участвовал во всех войнах с арабами, дослужился до полковника. Перед самой поездкой в Рио был назначен на должность начальника отдела гражданской обороны при генеральном штабе. И должность эта была уже генеральской.
Они стали встречаться по несколько раз в год. Борис постоянно останавливался в «Хилтоне» Тель-Авива, и там, в его номере, решались многие вопросы, связанные с его отношением к этой стране, в которой до встречи со своим старым другом он не бывал. Залесский посещал вместе с Шерманом воинские части и жертвовал солидные суммы на улучшение бытовых условий солдат. Он испытывал удовольствие от того, что мог, минуя бюрократические проволочки, тут же выполнять просьбы этих мальчишек в военной форме, которым приходилось находиться в более чем спартанских условиях.
Однажды они с Менахемом приехали в пустыню к самой границе с Египтом. Солдаты жили в бетонных домиках при сорокаградусной жаре, охраняя территорию, прилегающую к расположению вертолетного полка. После построения перед высоким начальством Борис попросил сержантов собрать их в одном из помещений и задал вопрос, что бы им хотелось иметь из незапрещенных вещей? Ему пришлось уговаривать их, не стесняясь, рассказать о том, что больше всего поможет скрасить их нелегкую службу. Очень скромно прозвучало несколько пожеланий: магнитофон, кассеты с музыкой, телевизор, фотоаппарат… Они имели в виду, что все перечисленное они получат по одной штуке на всех.
На следующий день в подразделение приехал микроавтобус, доверху заполненный техникой. Для каждого домика свой телевизор, свой музыкальный центр, несколько фотоаппаратов и фотокамер, несколько коробок с пленками, фотоувеличителями и реактивами.
Благотворительность стала для Залесского важной статьей расходов. Эта деятельность давала ему огромное моральное удовлетворение, а для его бухгалтерии – серьезное снижение налогов. Разумеется, не это было его целью, но когда его бухгалтер сообщила о тех цифрах, которые ей удалось в связи с благотворительной деятельностью сэкономить, он посчитал это заслуженной благодатью.
Как-то Шерман рассказал о том, что при центральной больнице Тель-Авива «Ихилов» собираются строить новый корпус.
– Вот где можно оказать реальную помощь стране!
Высоким слогом Менахем закончил шутливый разговор с Залесским о том, как неоднозначна поддержка американской диаспоры, когда вопрос касается материальной помощи. Борис ничего на это не ответил, но на следующий день его начальник финансового отдела связался с руководством больницы, и компания перечислила в фонд ее развития четыре миллиона долларов. После завершения строительства у входа в новый корпус руководство «Ихилов» установило бронзовую табличку, на которой было написано «ЭТО ЗДАНИЕ ПОСТРОЕНО ПРИ ФИНАНСОВОЙ ПОДДЕРЖКЕ БОРИСА И ДЖЕККИ ЗАЛЕССКИХ».
