- Погоди тут. Чай, место сыщется.
- Так ведь не один я. Люди со мной.
- И людям найдём место!… Эй, кто там? - девушка перевесилась через перильца, глянула на двор. - Овдоха, крикни девок - пускай обед готовят дружинникам! - окликнула она бабу, высунувшуюся на шум.
- Благодарствую, - коротко поклонился Иван. - Как звать тебя, не ведаю…
Девушка расправила плечи, став сразу взрослее. Взглянула так, что у Ивана ёкнуло сердце.
- Ольга Юрьевна, - и сразу будто межа пролегла между княжьей дочерью и князем-изгоем.
Шёл Ольге в ту пору семнадцатый год. Большинство боярышень и княжон в это время уже замужем. Но после того, как умерла матушка, половецкая княжна Аеповна, совсем ещё юная девушка взяла в свои ручки княжий терем. Стала она сестрой и матушкой младшей сестрёнке, которой тогда было всего семь годков. Когда же Юрий женился вторично, его новая жена, византийка Ирина, с падчерицей общего языка не нашла. И жила Ольга словно цветок полевой - и княжна, и никому не нужна. Только недавно стал заботиться Юрий поискать жениха для старшей дочери, да достойного найти не мог. А пока сидела Ольга в девках, и её младшая сестра, обручённая с Олегом Святославичем, оставалась при отце - покуда старшая не сговорена со двора, младшей о свадьбе думать нельзя!
Исподтишка Иван разглядывал княжну. Пошла она статью в старую родню - в отцову мать, английскую принцессу, а видом в деда Мономаха. И русая коса, и сине-серые глаза, и черты лица - разве что скулы были широкие, половецкие, да отцовы брови вразлёт.
- Ты… ступай, - негромко молвила Ольга, вскинув глаза. - Не ровен час, увидит кто…
- Чего ж стыдиться? - неожиданно воскликнул Иван, сам кляня себя за несдержанный язык. - Аль забедно княжьей дочери на крыльце со слугой отца своего стоять? Языков злых боишься? Так я сам княжьего рода и тебе ровня!
- Князь? - она по-детски удивлённо захлопала ресницами.
- Князь. Берладский… Меня так и зовут - Берладником.
- А это где такое?
Иван усмехнулся. Ему вдруг стало легко и весело.
- Далече, - он поднял голову, вглядываясь в даль, словно надеялся за рекой, посадом и подступающими к нему лесами и полями разглядеть родную Червонную Русь. - На Дунай-реке.
- А это дальше, чем Киев?
- Дальше. У самого моря Русского. Там всё по-другому.
- Скажи, - попросила Ольга.
- Так не песенник я. Ладно сказывать не умею, - упёрся было Иван, но девушка глядела так внимательно, что он вздохнул и послушно стал вспоминать.
- Города там другие… Галич, Звенигород, Плесненск, Перемышль… В Перемышле сперва отец мой княжил, а как он помер, так стрый-батюшка отослал меня в Звенигород и сам князем надо всей Червонной Русью стал. Города наши… они совсем, как здесь. Только каменных домов поболе.
- Вы дома из камня делаете? Леса, что ли, нету совсем? - Ольга улыбнулась шаловливо.
- Леса есть, а только не такие, как тут. У нас всё больше буки растут, дубы и тополя. Аеще - каштаны…
- А это что такое?
- Навроде вашего явора [17], только лист побольше и орехи висят колючие. Смерды их варят и едят, а я не пробовал. А сосен и елей нет совсем. И зимы не такие лютые, как тут. Рядом же Русское море, а за ним Византия. До неё рукой подать! Наши купцы в Олешье. как к себе домой, ходят и в Византию тоже. Наш род ведь с ихними императорами в родстве - императрица Ирина мне родная тётка… А рыбу к столу ловят не только в реках, но и в море… А ещё там горы есть - Угорские их зовут, потому как за ними угры живут. Прабабка моя оттуда родом, дедова мать. А к северу поскачешь - к ляхам попадёшь. Ляхи деда моего, Володаря, один раз ловили. Я тогда только народился, не помню, а отец сказывал. Он в посольстве к тамошнему князю ездил, выручал родителя. Выкуп богатый заплатили - никак со всей Руси золото и серебро собирали.
Увлёкшись, Иван не сразу заметил, что Ольга Юрьевна опустила глаза и отвернулась. Испугавшись, что обидел княжну, Иван коснулся её локтя:
- Ты чего? Аль сказал что не то? Так прости - не со зла я…
Она подняла ставшие печальными глаза.
- Ничем ты меня не обидел, Иван Ростиславич, - молвила тихо и попыталась улыбнуться. - Ты про Византию сказал… что родня у тебя тамо… Три зимы назад из Византии приплыла батюшке новая жена, братцу Святославу мать, а мне мачеха. Тоже должна быть родней, а не лежит сердце.
Девушка вздохнула, отводя глаза, и Иван мягко взял её за руку.
- Не печалься прежде времени, - сказал он. - Авось судьба твоя ещё переменится и будешь счастлива.
Ольга медленно подняла голову, взглянула Ивану в лицо… румянцем вспыхнули её круглые щёки, и она, пролепетав что-то, вырвала руку из его ладони и опрометью бросилась вон.
4 Осенью пришла с юга злая весть. Не гонец принёс её - прискакал на худом жеребце, без дружины, без казны и бояр, бросив в каком-то городце жену и детей, княжич Ростислав Юрьич. Не желая дробить свой удел, Юрий Долгорукий не выделял сыну отдельных городов в кормление, не хотел, чтобы подросшие сыны становились слишком самостоятельными, - вот и взбунтовался старший. Ещё прошлой зимой ушёл он в Киев, стал подручником Изяслава Мстиславича, получил от него пять городов на границе с Волынской землёй. А летом дошли до великого князя слухи, что, обидясь на разорение Суздальской земли и на то, что великий князь спустил черниговским Давидичам измену и бегство Святослава Всеволодича, задумал Ростислав крамолу против Киевского князя. Не разберись, что к чему, Изяслав повелел Ростиславову дружину посадить в поруб, туда же отправить его бояр, казну отписать на себя, а самого Юрьича со словами: «Каков отец, таков и сын!» - на худой лодке с тремя ратниками отправил в Суздаль.
Иван встретил весть о возвращении Ростислава, воротясь из похода - посылал его Юрий Владимирич потревожить окраины Булгарии, а на обратном пути пройтись по Муромским и Рязанским землям, поглядеть, не готовят ли тамошние князья похода против Суздаля. Зайдя на княжье подворье в Кидекше, Иван увидел привязанного к коновязи худого, с грязными ногами и брюхом, чалого жеребца и от холопов узнал о возвращении старшего Юрьевича.
Тот в те поры сидел у отца, жаловался на свою горькую долю.
- Жену да сыновей пришлось оставить в деревне - Ярополку третий месяц всего, боялся, что малец не сдюжит, - говорил он, сутулясь под тяжёлым взглядом отца. - Худо было - в простых избах ночевали, как смерды, ели, как смерды, спали… И это я, князь из Мономахова рода!
- Ярополк, что, там родился? - Юрий сидел, развалясь, ещё потолстев с зимы и неприязненно смотрел на сына.
- Там… В Бужске. Который тебе Изяслав дал?
- Угу…
- А ты и рад был… щенок сопливый! - Юрий сердито засопел. - Куды ты бег? Мало тебе было тут места?
- Удела я хотел, - Ростислав смотрел на свои кулаки. - У Глеба Курск, а он моложе меня!
- Андрей, брат твой, тоже моложе тебя, однако удела у него нет, хотя тоже сыны есть…
- Андрея ты к себе приблизил. Ты его любишь больше, чем меня! - прорвало Ростислава.
- Да как у тебя язык повернулся такое сказать? - тихо рыкнул Юрий, но в этом тихом рыке было столько гнева, что Ростислав невольно подался назад. - Все вы мои сыны. Глеб Курск в бою добыл, Андрей мои полки водит. А ты… ты моё дело чуть не предал. К врагам моим перебежал… Но я на тебя за то зла не держу, - мягче добавил он, к удивлению Ростислава. - Ты всё-таки сын мой. И обида тебе - обида мне. За сыновнюю обиду Изяслав поплатится… Понял ли теперь, кто тебе друг, а кто враг?
Переменчив был нрав Юрия Долгорукого, как погода по весне. Ростислав выдохнул осторожно:
- Понял, батюшка.
- А раз понял, то отправляйся-ка по городам Залесским - собирать рать на Киев!
Легко сказать - нелегко сделать. Не спешил Юрий Владимирич сесть в боевое седло. Сперва он проверил, како возводятся города и рубятся пограничные крепости. Потом послал сызнова Ивана Берладника в окрестности Торжка - пошарить там по дорогам, пощипать данщиков новгородских. Тем временем помчались гонцы в Новгород-Северский к Святославу Ольжичу и в Дикое Поле, к родне покойной жены.
Святослав Ольжич обрадовался случаю расквитаться с Изяславом. Больше года уже лежал в могиле брат Игорь. Смерть его осталась неотмщённой, Святослав был уверен, что ежели не сам Изяслав, то меньшой брат его Владимир нарочно науськивал киевлян убить Игоря. Он в свой черёд отправил послов половцам и уведомил сидящего в Курске Глеба - мол, будь готов.
Шила в мешке не утаишь. Не успела встать распутица, как забеспокоилась Русь. Готовилась новая усобица, а ведь не успели затянуться раны от прежней. Давидичи наотрез отказались быть союзниками суздальского князя, припомнив ему разорение собственных вотчин. Испугался и Ростислав Смоленский. Будучи союзником Изяслава, он был уверен, что и на него падёт удар. Стремясь обезопасить себя от войны, он прислал Святославу Ольжичу сватов, прося его дочери Манефы в жены для своего сына Романа. Манефе было всего двенадцать лет, но девочку увезли в Смоленск - и ничего не изменилось…
