Кингстон обладала миллионами; с водворением в Poccию она внесет с собою великое богатство. Где, когда и кто богатому не рад? — Такого места на свете нет, человека от сотворения мира не рождалось.
Гарновский, как выше сказано, отправился в Лондон; кроме повелений государыни о Гарновском послу ея в Лондоне, графу Воронцову, императрица снабдила Гарновскаго собственноручным письмом к Фоксу. По прибытии в Лондон, Гарновский явился к герцогине, был у Фокса.
В короткое время Кингстон не могла быть без Гарновскаго, она страстно в него влюбилась. Гарновский сделался Фоксу более, нежели хороший приятель, и успел Фокса привлечь совершенно на сторону Российской державы.
Может быть Екатерина и Россия единственно обязаны дружеской связи Гарновскаго с Фоксом в том, что во время войны со Швециею, когда министерство английское готово было и предлагало объявить России войну, послать флот в Балтийское море и соединенно со шведским действовать противу России, Фокс один сему предложению противился и, наконец, в последнем заседании парламента, когда должно было решиться— воевать против России или нет. Фокс прочитал письмо Гарновскаго, в котором Гарновский писал ему, что государыня изволила приказать ему уведомить г-на Фокса о том, что если английское правительство объявит ей, — всегдашней союзнице Англии, войну, то и в таком случае ея величество, уважая взаимныя пользы обеих наций, уважая связи, между двух народов существующия и временем целаго столетия освященныя, повелит пропустить английские купеческие корабли с товарами безпрепятственно, среди двух сражающихся флотов, во все гавани ея империи.
Предложение объявить России войну в парламенте было отринуто.
Екатерина повелела бюст Фокса воздвигнуть в Эрмитаже.
С помощию Фокса, с содействием хитраго, пронырливаго священника при российском посольстве Самбургскаго, герцогиня Кингстон, в сопровождении Гарновскаго, бежала на корабле из Англии, и тем только могла спастись от смертной казни на эшафоте.
По прибытии Кингстон в Петербург, Екатерина приняла ее дружески; (дружба герцогини) с Гарновским была уже известна в Петербурге.
Гарновский употребил всю власть любовника на то, чтобы герцогиня осталась жить навсегда в России. Все шло — как нельзя лучше желать.
Кингстон час от часу влюблялась более в Гарновскаго; он заставлял ее упрочивать навсегда оседлость свою в России; герцогиня купила большое имение в Лифляндии, начала строить огромныя палаты в Петербурге (Ныне казармы л.-г. Измайловскаго полка), наделяла Гарновскаго сотнями тысяч талеров, бриллиантами, жемчугами и считала себя счастливейшею из смертных! Но счастие смертных на земле подобно облаку тонких утренних паров, которое от слабаго дуновения зефира раздробляется и исчезает.
Умнейший, образованный, опытный, дальновидный Гарновский, друг Потемкина, удостоенный высокаго благорасположения и милостей государыни, любимый страстно и облагодетельствованный герцогинею Кингстон, взглянул в балете на прелестную танцовщицу Матрешу—и все забыто.
Герцогиня в отчаянии, терзаюсь любовною страстию, изменою любовника, не хотела долее оставаться в России, уехала во Францию, где не могла забыть страстно любимаго ею Гарновскаго, через несколько времени умерла,—но перед выездом своим из России все имение недвижимое и движимое, все драгоценныя вещи свои, серебро, словом—все укрепила Гарновскому. Государыня на Гарновскаго изволила прогневаться.... Гарновский через три дня после того увез танцовщицу, и в имении князя Потемкина, Островках, за пороховыми заводами, в 40 верстах от Петербурга, с Матрешей обвенчался. Объявлена Гарновскому опала, запрещено являться к государыне. Гнев Екатерины был непреклонен. Потемкин неоднократно писал императрице о прощении Гарновскаго, но не получил удовлетворения. Однако же Гарновскому Екатерина делала поручения, чрез него посылала письма свои князю Потемкину, принять же его попрежнему не хотела (Об отношениях М. Гарновскаго ко двору императрицы Екатерины см. в „Рус. Старине", в его Записках, „Р. Ст." 1876 г., томы XV и XVI. Ред.).
Густав, король Швеции, готовился неожиданно, без объявления войны, посетить столицу Екатерины, явиться к ней в гости с 50-ю тысячами товарищей, вооруженных штыками.
В Петербурге никто о намерении не ведал; дипломаты не имели ни малейшаго подозрения о преднамерении Густава разрушить связи дружественныя. Посол наш в Стокгольме, граф Андрей Кирил. Разумовский, утопал в сладострастии и в объятиях прелестных шведок и позабыл — существует-ли царство русское.
Гарновский знал все и о всем.
Князь Потемкин, ведя войну противу турок, по какому соображению и с каким намерением требовал от Екатерины послать в Морею весь Балтийский флот, 25 линейных кораблей, и писал Гарновскому, чтобы он, как поверенный в его делах в Петербурге, содействовал скорейшему отправлению флота, грозил одним, ласкал других его именем. Гарновский отвечал князю Потемкину лаконически: „Князь, туча сильная у нас здесь над головою! не буду содействовать скорому отправлению флота, но всеми силами буду тому препятствовать".
Что препятствовало Гарновскому писать князю подробно о всех обстоятельствах—осталось навсегда для всех тайною. Славолюбивая Екатерина горела нетерпением отправить, как наивозможно скорее, флот в Морею; гневалась, бранила адмиралтейств-коллегию, адмирала Чернышева. Наконец, флот готов к выступлению; но заподряженный хлеб для флота еще не прибыл и за тем только нельзя отплыть. Государыня повелевает скупить весь хлеб, доставленный на барках для вольной продажи, и снабдить флот: „нам подвезут хлеб", говорила государыня.
Отвечают императрице, что за три или четыре дня перед сим весь хлеб, с наддачею в цене, скуплен Гарновским для отправления за границу.
Екатерина вспыхнула от гнева. Не успела еще изречь повеления своего, ея величеству подал камердинер куверт от Гарновскаго.
Государыня сорвала печать, быстро пробежала написанное, изменилась в лице, побелела, как бумага.
Гарновский писал государыне о намерении короля шведскаго, о том, что он неоднократно посылал ея величеству о сем ноты, не знает—изволила-ли ея величество их получить, и что теперь, по верноподданнической преданности его, решился, вопреки высочайшаго ея величества запрещения, являться ко двору, придти пред кабинет ея по важности происшествия: шведский король овладел российскою крепостию Нейшлотом.
Екатерина, сообщив известие окружавшим ее, получила отзыв, что, вероятно, Гарновский ищет средств дать благовидный оборот предосудительному и преступному действию своему относительно скупленнаго хлеба, и что все написанное есть его ухищренная выдумка.
Повелено генерал - адъютанту В. П. Мусину-Пушкину арестовать Гарновскаго и отвезть в крепость.
Событие не слыханное в царствование Екатерины — полковника арестовать и заключить в крепость.
Скакали по всему городу из дома в дом, говорили, пересказывали о сем происшествии друг другу шепотом, озираясь, чтобы кто не подслушал.
Приходило-ли тогда кому либо в мысли, что чрез пять, шесть лет, т. е. в 1797—1800 гг., в том же Петербурге, в той же комнате услышит он не об одном полковнике, но о сотнях полковников, генералов, заключенных в крепости, сосланных в Сибирь за то, что солдат во фронте ошибся в приеме ружья, поднял ногу правую вместо левой, отстал топнуть ногой вместе с товарищами.
Вероятно, были в числе слушавших известие о случившемся с Гарновским таковые, которые были чрез шесть лет после, в царствование Павла, посажены в крепостной каземат за то, что не успели на улице пред ним сбросить с плеч шинель или шубу, не проворно вылезли из кареты или коляски.
В 11 часов пополудни того же числа, когда государыня изволила уже ложиться почивать, камердинер доложил ея величеству, что генерал-адъютант просит дозволения быть допущен. Екатерина перетревожилась, приказала звать генерал-адъютанта. Вошел генерал-адъютант и с ним какой-то иностранец, который, упав на колени, подал государыне небольшое письмецо, говоря по французски:
— „Madame, 1'ambassadeurde Votre Majeste a Stockholm, comte Rasoumovski".
Разумовский, узнав о намерении Густава только тогда, как король отправился уже с флотом к Нейшлоту, отправил секретно француза камердинера своего, опасаясь послать курьера, что его задержат или еще убьют нарочито, чтобы не открылось через уведомление о нечаяном нападении.
Чрез два часа пришло известие из Кронштадта, чрез Ораниенбаум, о занятии шведами Нейшлота.
Государыня повелела ту-же минуту освободить из-под ареста Гарновскаго, но никогда не могла простить ему того, что он был проницательнее ея и министров ея, что сведения Гарновскаго были вернее и догадки его неошибочны,—никогда не хотела видеть его.
