Спустившись к Сене анжуец не смог не отметить, что она, вопреки его ожиданиям, всё же не хуже Луары, хотя не греет душу как родная река. Оставив за спиной сноп башен Пти-Шатле он направил коня в узкий лабиринт, меж островерхих домиков, коими был застроен многострадальный Малый мост и, протиснувшись сквозь людскую толпу, добрался до Сите.
Когда копыто его верного Фринца ступило на твердь булыжниковой мостовой острова, в Еврейском квартале, ударили колокола. Неистовый звон, обрушившись со всех сторон на голову бедного провинциала, ознаменовал полдень. Луи, вертясь в седле, в некоторой растерянности, крутил головой пытаясь разглядеть, откуда доносится сей чистый, ровный и протяжный звук, оглушивший его и повергший в изумление. Тщетно, полуденный набат, катившейся с колоколен двадцати одной церкви, разместившейся на тесном пространстве острова, казалось, лился прямо с неба. Сие, звенящее медью, многоголосие, словно издаваемое всеми колокольнями королевства, почудилось анжуйцу чем-то невероятно благостным, неземным.
За спиной церковь Святой Эвелины перекликалась с колоколами, изливающиеся набатом, доносившимся слева, со стороны, где за старой церквушкой Сен-Жермен, возвышался ажурный шпиль восхитительной Сен-Шапель, высочившей над часовней Сен-Мишель. Справа, на фоне величественного Нотр-Дам де Пари, маячили кресты церквушек Сент-Женевьев и Сент-Кристоф, чуть поодаль, ближе к Сене – виднелась колоколенка Сен-Ландри, зазвучали Сен-Дени-дю-Па и Сен-Пьро-о-Беф, под сей сладостный звон, шевалье и добрался до моста Нотр-Дам.
Переправившись на правый берег, он влился в людской поток улицы Сен-Мартен. Великолепие и помпезность зданий, размах площадей, величие соборов оказало на анжуйца впечатление прямо противоположное тому, что он испытал в Сен-Марсельском предместье. Луи, на мгновенье стушевался, потеряв прежнюю уверенность, но стряхнув с себя обольстительность прекрасного города, надвинув на глаза шляпу, он сжал повод и пришпорил коня. Остановившись возле церкви Сен-Жак-ла-Бушери, залюбовавшись её белой колокольней, он справился у оказавшегося поблизости мещанина как проехать во дворец Пале-Кардиналь, чем вызвал неодобрительный ропот окружавших его горожан. Прохожие, кто с опаской, а кто с ненавистью подозрительно оглядели измученного путника, но, не рискнув отказать в любезности человеку со шпагой, указали незнакомцу в сторону кладбища «Невинно убиенных младенцев».
Оказавшись возле стен кладбища, де Ро испытал, пожалуй, самое сильное потрясение, за время столь рискованных, а порой смертельно опасных приключений. Перед ним разверзся, встал на пути, безжалостный, неукротимый и нечестивый Шампо. Огромной неистовой волной накрыла его помойка, являвшаяся центральным рынком, завладевающая душами алчущих наживы мирян, заманивая и затаскивая простаковатых филистеров в царство жирной жижи, переливающейся золотым блеском слизи и смрада, накрывая всё и всех мрачным зловонным балдахином низости, порока и греха, откуда единственный выход – пекло. Многочисленная толпа, кого пьянит звон пистолей и экю в чужих кошельках, кто чтит лишь Бельфегора1, подобно мутным водам, выступающим из берегов, вздымалась вдоль стен.
Людской поток захлестнул вместе с конем, неосмотрительно въехавшего в проулок всадника. Что-то выкрикивающие торговцы, давшие волю зубоскальству и озорству, возникающим из-за пустячных ссор, закружили молодого шевалье разом с рысаком, тесня и подталкивая меж рядов телег, карет и повозок, расталкивая и опрокидывая незадачливых зевак, праздно шатающихся по торговым рядам вблизи рынка, извергая из своих пропитанных желчью сквернословия недр, бранные нечистоты. Де Ро отбросив благодушие и урезонив мятежность, словно скифский катафрактарий2, на исполинском коне, проявил решительность и безоглядную храбрость, выхватив шпагу, несколькими точными ударами поверг в бегство, ошалевших от пляски золотых тельцов, барыг. Его скуластое лицо, покрытое потом и припавшее пылью дорог, искривила гримаса неистовой ненависти, глаз задергался. Луи похлопал по холке взволнованного жеребца, сим миролюбивым жестом успокаивая не только верного друга, но и намереваясь совладать с собой, прилагая немалые усилия, чтобы направить всколыхнувшиеся эмоции в русло снисходительности и благочестия.
Умерив пыл, анжуец выехал на Сент-Оноре, одну из главных артерий столицы, что пролегла с востока на запад, улицу, где располагался кардинальский дворец, а людской поток, после Шампо, казался безобидным ручейком. Таким образом, последний отрезок пути увенчался приятнейшей прогулкой, которая, впрочем, вскоре закончилась у ворот Пале-Кардиналь.
Невзирая на все случившиеся с шевалье злоключения, он был раздавлен величием Парижа. Но дворец, в котором располагалась резиденция Ришелье, просто ошеломил его. Луи даже не обратил внимания на башни Лувра, возвышавшиеся за спиной. Он спешился, снял шляпу, с восхищением разглядывая архитектурный шедевр, когда услышал недоброжелательный окрик.
– Эй, деревенщина, куда тебя занесло? ! Не видишь куда прешь? !
Столь дерзкое обращение, сопровождаемое смехом, всё же заставило де Ро отвлечься, оторвав взор от великолепия фасада. На крыльце Пале-Кардиналь, в десяти туазах от распахнутых ворот, где остановился анжуец, он заметил трех гвардейцев кардинала, с насмешкой наблюдавших за провинциальным невежей. Их алые плащи, с вышитыми золотом крестами, сверкали на солнце. Пышные, кроваво-красные плюмажи, красовавшиеся на черных шляпах, поддавшиеся трепету от легкого ветерка, были просто восхитительны, а высокие ботфорты, поблескивающие пряжками и шпорами, изумляли лоском кожи и изящностью покроя. Это были, казалось, не люди, а полубоги в великолепии и богатстве своих роскошных одеяний.
Луи не выдав и тени восторга, наполнившего его душу, собрав в кулак все силы, с фальшивой непринужденностью ответил:
– Очевидно, господа гвардейцы поставлены здесь для насмешек над добрыми людьми, которые проскакали пол-Франции, чтобы сообщить Его Преосвященству известия государственной важности.
С лиц часовых исчезли надменные улыбки, и один из них, уже совсем серьезно, спросил:
– Вы, сударь, полагаете, что любой, кто считает свои сведения важными, может рассчитывать на аудиенцию Его Высокопреосвященства?
– Я, месье, не смею даже надеяться на встречу с Его Преосвященством, но знаю наверняка, что если бы сержант Констан де Самойль был жив, он бы иначе отнесся к моим словам.
Гордо произнес анжуец, расправив широкие плечи. Гвардейцы переглянулись. Один из них проницательно оглядев на незнакомца, впоследствии так и не соизволив отвести тяжелого взгляда, промолвил:
– Хорошо, ожидайте.
Он не поворачивая головы, словно опасаясь потерять из вида молодого человека, негромко обратился к товарищу.
– Бикара, потрудитесь вызвать господина де Жюссака.
Через некоторое время на крыльце появился человек в сержантском плаще в сопровождении Бикара. Он, приблизившись к незнакомцу, придирчиво оглядев его, задал вопрос.
– Кто вы?
– Моё имя шевалье де Ро, из Анжу.
В глазах сержанта появилась заинтересованность, он ещё раз, с головы до ног смерил юного дворянина, после чего кивком предложил следовать за ним. Поднявшись на крыльцо, де Жюссак обратился к одному из стражей:
– Немедленно найдите Рошфора, мы ожидаем внизу.
****
Тем временем, во втором этаже дворца Пале-Кардиналь, в кабинете Его Высокопреосвященства, граф де Рошфор, капуцин Отец Жозеф и Ришелье склонились над картой города Ла-Рошель. Рошфор, недавно вернувшийся из предместий мятежного города, главной цитадели восставших гугенотов, высказывал свое мнение о пригодности фортификаций и готовности фортов к ведению боевых действий, когда доклад графа прервал лейтенант Ла Удиньер, доставивший кардиналу пакет из Сен-Жермен-ан-Ле, от монарха. Ришелье взволнованно развернул свиток с гербами и печатью короля и впился глазами в строки, написанные лично Его Величеством.
ПИСЬМО: « Ваше Преосвященство, желаю заверить вас в моей привязанности, которая всегда будет такой, какой вы бы желали её видеть. Я полностью вам доверяю и не смог бы найти никого, кто служил бы мне лучше вас. Прошу вас не удаляться от дел, иначе они пойдут прахом. Я вижу, что вы ничего не щадите на службе королю и что многие вельможи держат на вас зло, ревнуя ко мне; будьте покойны: я буду защищать вас от кого бы то ни было и никогда не покину.
Милостью Божьей король Франции Людовик Бурбон»
Кардинал прибывал в скверном расположении духа после того злосчастного, последнего разговора с Людовиком, который мы имели удовольствие наблюдать в королевской резиденции Сен-Жермен-ан-Ле. Его одолевали страхи и сомнения, не отпускавшие даже ночью, лишив министра сна и аппетита. И лишь теперь, после прочтения королевского послания, каждая буква которого была пропитана реабилитацией, он позволил себе, надменно улыбнувшись пренебрежительно произнести:
