Опомнились – ужаснулись. Кинулись друг от друга в беспамятстве.
Андрей по-лосиному вломился в чащобу и пер, покуда ели не сомкнулись перед ним, не уперлись ему в грудь колючими лапами и толкнули прочь от себя. Бросился в другую сторону. Озерцо мелькнуло. Лес помельчал. Вышел Андрей на берег, сел на корягу, глядит в воду, а вода черная. Чистая как слеза, но черная. От глубины черная. Тотчас комарики запищали, впились. Вскочил Андрей на ноги: отвык в Москве от комаров.
– Так ему и надо! – крикнул. – Ишь, Карачаров! Матушку чуть по миру не пустил… Я ему еще ой как насолю!
И опять кинулся по лесу. Выбежал на поляну, поймал коня и галопом домой. Натянул мундир, саблю прицепил, пистолеты зарядил.
– В поход уже? – ахнула матушка.
– К соседу нашему в гости!
И ускакал в Карачары.
3А Любаша топиться бегала. Прибежала на омут, на крутой бережок, да и раздумалась. А ну как приедет нынче по вечеру поручик Андрей к батюшке со сватами, а она уже и бездыханна, да и не нашли ее, за корягу зацепилась, раки по ней ползают. Фу! Не стала топиться. Стала Андрея ждать. И тут девки ее, служанки, бегут, в глазах отвага, из ушей аж пар валит. Прискакал-де сосед в немецком платье, в немецкой шляпе, на боку сабля. Королевич! Ой, всполошилась Любаша, отца, как всегда, дома нет, на охоту умчался… А тут вдруг чего-то в колокол ударили. Андрея нет и нет. Служанки прыснули за новостями – одна нога там, другая здесь: поручик мужиков на службу царскую зовет. Всем обещает по пять рублей, по ружью, казенную одежу и казенную волю.
Кинулась Любаша в чулан на мешках с мукой плакать. Пропала жизнь!
Наплакалась, уснула. Проснулась, умылась, замкнула сердце и душу, а подружки – вот они, еле ноги уже таскают от беганья. Поручик-де избрал двенадцать молодцов, посадил на телегу – и тю-тю. А тут батюшка, сам Кудюм Карачаров. Услыхал о дерзости соседа, помчался с охотниками в погоню – мужиков отбивать. Услыхала Любаша тараторок, так и ударилась без памяти.
Догнал Кудюм Карачаров царского драгуна.
– Стой! – кричит. – Растерзаю!
– Поезжайте к моему дому, там и ждать меня будете, – приказал Андрей вознице и своему воинству. – Да смотрите не оглядывайтесь назад.
А сам повернул коня навстречу свирепому дворянину. Хорошей рысью наезжает. Осадил свою лошадь Кудюм Карачаров, плеть распустил. Ждет, улыбается.
– Засеку.
И вдруг – бах! Конь под Кудюмом Карачаровым заскреб копытом да и рухнул, придавил ногу седоку. Дворня – свора разбойничья – коней в разворот да и улетела.
– Хорошая была кобыла, – сказал Андрей. – Жалко.
Спешился, помог соседу выбраться из-под туши. А тот и стоять не может, не то что идти. И ногу повредил, и уж очень испугался. Впервые с ним этак обошлись.
– Ты меня прости, батюшка! Я на царской службе. А царь приказал мне людей в армию набирать… Да и должник ты мой. Совсем ограбил матушку.
Кудюм Карачаров молчит, на пистолет поглядывает.
Андрей, чтоб не смущать пожилого человека, сунул пистолет за пояс да и повалился ошалевшему дворянину в ножки:
– Прости, батюшка! Прошу руки твоей дочери! Грех у нас с ней приключился.
Подскочил Кудюм, нашел свой арапник да и огрел Андрея по спине. Еще замахнулся, а Андрей саблю наполовину из ножен вынес.
– Один раз – поделом. А второй раз – это уже по злобе будет. Садись, батюшка, на моего коня, а я пешком пойду. Сегодня же пусть и обвенчают нас. Мне поутру на службу скакать.
И – диво дивное! – в тот же день повенчали Андрея и Любовь и свадьбу им сыграли. Привезли Матрену Ниловну, сели за столы дубовые. Кудюм Карачаров сначала волком глядел на незваного зятя, а потом отошел:
– Весь в меня! Сокол!
А Любаша так лепесточки все и распустила. Разлука с первым лучом солнца, но – цвела! Как мотылек!
4Чтобы за долгую отлучку перед Кондыревым на коленях не ползать, вымаливая прощение, поручик Лазорев принялся рыскать по селам и деревенькам. Сманивал молодых мужиков в казаки. Прельщал деньгами, волей, кафтаном. Спроса у бродяг дорожных не спрашивал, забирал с собой. В Елец Лазорев пришел с двумя сотнями. Городишко едва-едва оживал после двухсотлетнего небытия, а ведь когда-то Батый приступом на него ходил и хромоногий Тимур. Накормив с грехом пополам свое воинство, еду пришлось силой взять, Лазорев обиделся на горожан и решил очистить Елец от лишних людей. Да таковых не сыскалось, но зато в городе была тюрьма. Приступился поручик к целовальнику:
– Сколько у тебя сидельцев?
– Целый год один Васька Барабанщик сидел, а тут наехал воронежский воевода и еще двадцать человек из горожан под замок велел взять.
– В чем вина сидельцев?
– Двое за лошадь сидят. Один продал, другой купил, а в книгу не записали, не уплатили пошлину. Остальные – ловцы бобров и выдр. Правду сказать, поделом сидят, на реках теперь пушного зверя у нас не сыскать, повыбили. Уж больше десяти лет, как указ государев был, чтоб капканов не ставили. Только наши остолопы разве чего понимают? Вот, может, посидят, так и поумнеют… Мне с ними беда. Стражи – один человек. И кормить нечем. Вот и грешу: домой отпускаю сидельцев на обед и на ужин.
– Так я ж тебя спасу! – воскликнул Лазорев. – А ну, открывай тюрьму! Всех сидельцев забираю в казаки.
– Да как же это? Им и сидеть-то кому две недели, кому месяц, а кому шесть недель. Один Васька до государева указа.
– Молчи, целовальник! У меня дело государево.
Так и увел всю тюрьму.
5Ждан Кондырев обрадовался и Лазореву, и особенно его двум сотням. Теперь в отряде было уже пятьсот человек. Не три тысячи, но уже войско.
Послал Кондырев Лазорева в Курский уезд. Тот походил по городкам, по деревенькам, набрал полсотни человек гулящего люда. На пятый день прибыли в большое торговое село. В рыбных рядах повстречал поручик мужика. Знакомый будто бы, а кто – не вспомнит никак.
– Ты чей? – спрашивает.
– Как чей? Холоп Кудюма Карачарова!
– А далеко ли отсюда Карачарово-то?
– Да верст сорок будет.
– Сорок верст! Бог ты мой – рукой подать!
И через час уже мчался поручик Лазорев в Карачарово.
Она сидела над омутом, вся в цветах, поглядывала, жмурясь, в слепящую даль заречья. Солнце стояло уже над самой землей, облака пылали, будто корочка на февральском снегу.
Она складывала цветок к цветку, взглядывала на ослепительные воды утекающего дня и думала: он примчится по заречной дороге – только вот когда? И завидовала медведям. Медведи в худое время впадают в спячку… Она опять посмотрела на солнце и увидала пятно. Это пятно было точь-в-точь всадник на коне.
Всадник дал шпоры, закричал, помчался, конь врезался в воду, поплыл, уперся ногами в берег, прыгнул…
Она и во сне такого не видала: Андрей подхватил ее с земли и держал на руках уж так бережно, словно аленький цветочек, и конь шел, куда ему вздумается, потому что им не было до него дела.
– Любушка, – шептал Андрей. – Любушка!
6С тремя сотнями веселого бродячего народа входил поручик Лазорев в солдатский городишко Воронеж. Ворота были открыты, у ворот ни одного стражника.
Лазорева охватила тревога.
– А ну, прибавим шага! – приказал он своему воинству.
Вскоре со стороны Съезжей избы стал слышен гул встревоженной толпы.
«Бунт, что ли?» – подумал Лазорев и скомандовал:
– А ну-ка, разберите, братцы, заборчик. Чтоб у каждого в руках было чем по балде угостить.
«Братцы», утомленные ходьбой, воспрянули духом: солдатская жизнь начиналась интересно.
Перед Съезжей избой, где заседал воронежский воевода, а теперь еще и Ждан Кондырев, творилось дело немыслимое. Толпа дворян, вооруженных дубьем, тузила стрельцов, пробиваясь к дверям. На крыльцо выбежал воевода, что-то покричал, но его огрели слегой, и воевода кинулся назад в Съезжую избу и юркнул в подполье, оставив Ждана Кондырева с глазу на глаз с рассерженными дворянами.
– Отдай наших мужиков! – требовали дворяне. – Сумел сманить – сумей вернуть, а не то разорвем.
В Съезжую избу уже тащили попа взять с Кондырева «крестное целование» в том, что он вернет мужиков и впредь сманивать не станет. И пришлось бы Кондыреву целовать крестик, но тут поспел Васька Барабанщик.
– Люди! – орал он. – Царь нам волю дарует, а дворяне волю воруют! Бей дармоедов!
И застрелил из пистолета дворянина, поставленного дворянами на крыльце, покуда не совершится крестное целование.
Дворянин рухнул, кровь залила ступени, Васька пальнул из второго пистолета в дверь, дворяне стали прыгать из окон, и тут на площадь примчалась ватага Андрея Лазорева.
Ждан Кондырев пришел в себя и, человек государственный, сообразил, кого казнить, кого миловать.
Схватили Ваську Барабанщика.
Поставили к задней стене Съезжей избы, и сами казаки расстреляли его из пищалей, заплатили дворянам за кровь кровью.
