Октавиан Стампас - Проклятие

— Тардье!

Спустя мгновение явился секретарь Его святейшества, одновременно куратор его тайной службы. За ним виднелся служка-камердинер с кувшином подогретого вина, на случай если бокал на кипарисовой подставке опустел.

— Слушаю, Ваше святейшество, — ниже, чем обычно, кланяясь, сказал секретарь.

— Пошел вон! — крикнул ему папа. И в смущенно удаляющуюся спину добавил, — бездельник.

Потом Климент V опять обратился к кардиналу.

— Когда умер? Неделю назад?

— Да, Ваше святейшество.

— Это невообразимо, никто ничего не хочет делать. Они думают… Ладно де Прато, это мы оставим. Теперь вот о чем. Надежные ли у вас источники?

— Более чем.

— Более чем что?

— Генрих Люксембург отдал богу душу у меня на руках. И вот я здесь.

Папа заныл как от зубной боли.

— Вы правы, Ваше святейшество, все сначала, но вы ошибаетесь, думая, что все будет как в прошлый раз.

Климент V поморщился.

— А теперь объясните, что вы имели в виду.

— Последний месяц я провел при императорском дворе, но отнюдь не оставлял своим вниманием двор королевский.

— И?

— И могу с уверенностью сказать, что расклад сил и интересов там совсем не таков, как пять лет назад.

Папа все же отхлебнул вина.

— А каков?

— Процесс — вы понимаете о чем идет речь — процесс, который я считал топчущимся на месте…

— Что с ним случилось, с этим процессом?

— С ним ничего, Ваше святейшество, — улыбнулся едва заметно де Прато, — все изменения произошли вокруг него.

— Не ходите вокруг, да около.

— Даже неистовый Ногаре счел нужным отстраниться от прямого ведения дела. А ведь он, как цепной пес, держал своими клыками Орден за глотку.

— Это мне известно.

— Теперь все полномочия переданы церковному суду и главным куратором стал архиепископ Парижский.

— Брат этого выскочки Ангеррана де Мариньи?

— Да, ваше святейшество.

— Эти Мариньи не много ли власти там себе взяли?

— Примерно также думает и брат короля Карл Валуа. И если еще вчера мало кто поддерживал этого крикуна и вертопраха, то теперь он находит все новых сторонников. Многие владетельные лица недовольны засильем простолюдинов. Их раздражает сама идея городских ассамблей. Я получаю подробные отчеты на сей счет. От Жерара де Лендри и Гуго де ла Селя.

Климент снова отхлебнул вина.

— А Филипп, он какую роль играет во всей этой истории? Сейчас.

— Это самая большая загадка, ваше святейшество.

— То есть?

— Король живет почти безвыездно — только на охоту — в замке Мобюиссон под Понтуазом.

Папа нервно рассмеялся.

— Филипп Красивый удалившийся от дел — скорее я поверю в горячий снег, или в то, что человек может летать по воздуху.

Кардинал кивком головы показал, что он придерживается такого же мнения.

— Тем не менее, несмотря на усилия всех моих людей, а это в основном люди наблюдательные и умные, не удается выявить того направления, в котором устремлены новые интересы Его величества. Если, правда, таковые имеются. Не видно никакого его участия в деле тамплиеров. Ему словно бы, все равно. Здесь главный показатель — Ногаре, Пес лучше других чувствует настроение хозяина.

— И чем же, например, это грозит нам? — рассеяно спросил его святейшество.

— Очень может быть, повторяю «может быть», ибо не знаю точно, таким своим поведением Филипп просто хочет устраниться из тамплиерской истории и целиком переложить всю ответственность на церковные власти.

То, что он шесть лет назад арестовал де Мола, забудется, история запомнит тех, кто поставит свою подпись на вердикте о смертной казни Великого Магистра и других генералов Ордена.

Климент V на некоторое время задумался.

— Надо ли это понимать так, что в ходе следствия выявилась полная невиновность тамплиеров?

— Не думаю, что это можно было уверенно утверждать. Впрочем, вы ведь сами читали бумаги.

— Целые горы бумаг.

Де Прато хмыкнул.

— Верно, в них легко запутаться, но обобщая, следует сказать: кое в чем рыцари Храма признались, но вина вытекающая из этих признаний не столь велика, чтобы оправдать тот лютый разгром, который был учинен над ними. Мне кажется Филипп оценивает положение именно таким образом.

— Ну да, вы уже говорили. Хочет уйти от ответственности Его величество.

— Да. Но папский капитул так или иначе вынужден будет оценить деятельность Ордена с точки зрения религиозного идеала. Мы не сможем не признать, что она была не вполне приемлема. Таким образом, наше, даже мягкое церковное порицание, станет оправданием всех мирских погромов.

Климент V взял с подставки серебряную палочку и постучал ею по бокалу. Влетел камердинер с кувшином и наполнил бокал.

— Все казалось бы стройно в ваших размышлениях, де Прато. Хотя и сложно выражено, — глоток вина. — А другой причины королевского затворничества вы не допускаете?

— Чтобы допускать это, надобно иметь хоть какие-то, пусть самые мелкие факты. Или хотя бы безумные соображения. Ни того, ни другого у меня не имеется.

Папа сделал, с видимым наслаждением, несколько глотков из своего бокала.

— Да, а тут еще Генрих умер. Не выскочит ли Филипп, как черт из болота, из своего Понтуаза, когда до него дойдет известие об этой смерти?

— Эта мысль явилась ко мне первой, Ваше святейшество, после того как я вложил свечу в пальцы умершего императора. Но мне не кажется, что эта опасность всерьез грозит нам.

— И откуда у вас эта уверенность?

— Я не сказал, что уверен, я сказал, что мне кажется.

— И все же.

— У него нет денег. Их намного меньше сейчас у Филиппа, чем пять лет назад. А аппетиты наших уважаемых электоров отнюдь за это время не стали меньше.

— Почему?

— Потому что не стали меньше их долги.

— Но, насколько я понимаю, большие деньги получил Филипп от ломбардцев два года назад.

— Да, избегая разгрома, подобного тамплиерскому, ломбардцы предпочли откупиться и суммы собрали немалые. Но не забывайте, что это было два года назад. Что такое два миллиона ливров для королевской казны — несколько женитьб и небольшая война во Фландрии.

Климент V поднес бокал к губам, но пить не стал, вернул бокал на подставку и некоторое время сосредоточенно созерцал биение пламени в одной из жаровень. Металлическое устройство, перегреваясь, начало тихонько гудеть. Тут же появился камердинер с ведерком ароматического уксуса и плеснул его в огонь. Раздалось свирепое шипение. По залу пополз запах, который лишь с большой натяжкой можно было признать приятным.

— Ну, так значит тамплиерского золота он все-таки не нашел, грабитель.

— Это неудача, если таковое имеется в природе, и это трагедия, если золота никогда и не было.

Климент V выпятив губы глядел на серенького старичка кардинала де Прато.

— А вы-то сами какого придерживаетесь мнения?

— Я не считаю нужным иметь мнение по этому поводу, Ваше святейшество.

— Что ж, разумно.

Что-то зачесалось вдруг у папы в районе левой лопатки, морщась, он отправил правую руку наводить порядок.

— После того, как вы сообщили свои известия, у меня было впечатление, что мы должны развивать какую-то бурную, немедленную деятельность, теперь же я не вижу необходимости предпринимать что бы то ни было.

Де Прато улыбнулся.

— Все верно, Ваше святейшество. Уподобимся Филиппу. Хотя бы внешне. Удалимся от дел. Природный порядок их протекания наиболее выгоден для нас.

— Порядок протекания этого вина по моему пищеводу, вот что меня радует больше всего в такую погоду.

— Но одно послание, Ваше святейшество, составить все же придется.

Просветлевшее было лицо наместника Бога на земле снова нахмурилось.

— Что еще?!

— Надо намекнуть его преосвященству архиепископу Парижскому, что слишком активное и заинтересованное участие в разграблении тамплиерских богатств, их церковной утвари в частности, не представляется Вашему святейшеству делом желательным, ибо ставит его преосвященство в слишком большую зависимость от результатов следствия и последующего процесса. Другими словами, архиепископ постепенно утрачивает способность быть объективным. Он будет добиваться обвинительного приговора сильнее, чем этого будет требовать истина.

Климент V недовольно вздохнул.

— Ну что ж, составьте такое письмо.

— Зачем вы убили его? — спросил Симон, когда пламя в костре разгорелось.

Лако подбросил в огонь несколько веток и поправил вертел с нанизанной на него тушкой молодой косули.

— Почему? — задумчиво переспросил Арман Ги.

— Да, зачем это было делать?

Бывший комтур протирал пучком травы лезвие своего германского меча. Потом проверил, как оно отблескивает в пламени костра. Отблескивало едва-едва.

— Я убил его потому, что он спас тебе жизнь.

Мрачный взгляд исподлобья был ему ответом. Мрачный и непонимающий.