– Обычно барышни так со своими шарфиками носятся, – подтрунивала Малка. – А у Шендл вместо шарфика любимый автоматик.
Шендл пришла к выводу, что Пальмах ей оружия не выдаст. «Просто погонят нас, как стадо на ярмарку. Проход через колючку, скорее всего, сделают с северной стороны. Там нет построек, темно и меньше охраны. Оттуда – бегом через поля к грузовикам или автобусам, а оттуда...»
Размышления о том, что ждало их впереди, снова заставили сердце Шендл нестись вскачь, будто она уже проползала через дыру в заборе, бежала вслед за незнакомыми людьми в безлунную ночь. Она кое-что умыслила в побегах.
Их отряд помогал евреям пробираться через темный лес, причем всегда в самую отвратительную погоду. Ей запомнилось одно семейство с семилетними мальчишками-близнецами. Они пришли во время жуткого снегопада, перепуганные, буквально обезумевшие от страха. Чтобы добраться до лагеря, нужно было перейти замерзшую реку, и партизанам пришлось тащить их на своих шинелях.
Шендл вспомнила, как тогда разговаривала с ними – свысока, словно они были глупее ее, словно ей был неведом страх, исходивший от них, подобно пару от кипящего чайника.
Шендл принялась чистить плиту, двигая рукой вперед-назад – раз-два, бе-жим, та-дам, та-дам, – и так погрузилась в это занятие, что не заметила, как вошел Гольдберг.
– Эта кухонька не заслуживает такого самоотверженного труда, честное слово, – сказал он.
– Это я чтобы хоть чем-то заняться. А то так можно с ума сойти. Ждать уже сил нет.
Он отобрал у нее щетку и распорядился:
– Иди на улицу. Подыши воздухом. Сегодня такой чудесный день.
На улице выяснилось, что Шендл не знает, куда себя девать. Она вернулась в барак, чтобы сменить рубашку, насквозь пропитанную потом.
У нее была единственная блузка на смену, поношенное бежевое уродство с пятном на рукаве» «Зато у меня хорошие ботйнки», – подумала она, с нежностью глядя на крепкие грубые башмаки, которые получила от Красного Креста. Шендл решила, что в ночь побега наденет бриджи. Из всей своей одежды она больше всего любила их, потому что там были глубокие карманы спереди и сзади, а еще потому, что они когда-то принадлежали мальчику, которого звали Марвин Орниш. На поясе была метка с именем. Мама Марвина крепко- накрепко пришила ее крошечными аккуратными стежками.
Шендл окинула взглядом чемоданы, торчащие из-под кроватей, висящие на стропилах мешки. Раньше она завидовала тем, кому удалось сберечь семейные реликвии, но не теперь. По крайней мере, не надо волноваться и решать, что взять с собой и тащить на своем горбу, а что оставить.
У Шендл было кое-что из одежды и кожаный рюкзачок, однако имущество, представлявшее для нее истинную ценность, хранилось в конверте под матрацем. Она медленно, одну за другой, принялась вытаскивать фотографии.
Вот Малка улыбается прямо в объектив, отлично зная, как она хороша. Хотя, надо признать, снимок вышел не ахти. В жизни ее волосы были намного светлее, а карие глаза в зеленую крапинку. Под мешковатой курткой и шерстяными брюками скрывались аппетитные формы.
Вольф никогда не смотрел в объектив. Нарочно отворачивался, устремляя взгляд в пространство, чтобы продемонстрировать свой выразительный профиль.
Необъяснимое тщеславие в человеке, который так мало заботился о своей внешности и прекрасно знал, что он самый заурядный еврей, даже немного странноватый: левый глаз чуть выше правого. Но в профиль Вольф, с его темно-каштановыми волосами, прямыми и тяжелыми, нависавшими над орлиным носом, выглядел эффектно.
Вот фотография, где они втроем стоят на булыжной мостовой возле церкви. Вольф посередине, разумеется. «А я, – подумала Шендл, – похожа на их младшую сестренку. Потому-то все и были уверены, что у них роман, а я – третья лишняя». Она дотронулась до губ Вольфа.
«Почему я так улыбаюсь? Он сказал что-то смешное? Или это снимавший нас Шмули рассмешил?»
Шмули был в их компании шутом, а в тот день пребывал в особенно благодушном настроении. Он только что оправился от жестокого приступа диареи. Неделю они не могли двинуться с места, отрезанные от внешнего мира обледенелыми дорогами и отчаявшимися, обезумевшими от голода дезертирами. Шмули был так плох, что Малка потребовала найти врача. Она даже поругалась с Вольфом, но тот сказал, что это слишком опасно, и уломать его не удалось.
Шмули выздоровел без врача. Но погиб всего через месяц после того, как был сделан снимок. Снайпер. Как гром среди ясного неба. И ни одной сохранившейся фотографии.
Как была его фамилия?
– Господи, – прошептала Шендл, ужаснувшись, что не может вспомнить.
Она аккуратно убрала снимки в потертый рюкзачок. Когда отец подарил его ей, мама была недовольна.
– Он же совсем не женский, – выговаривала она. – Отдай его Ноаху.
– Зато в нем она сможет держать порох сухим, — отвечал отец, любивший донимать их сложными каламбурами.
В бараке было тихо. Ритмичная барабанная дробь превратилась в глухое пульсирование чуть пониже пупка. Бежим. Бежим. Бежим.
Шендл отправилась посмотреть, как на площадке перед столовой Ури проводит урок. День выдался ясный, теплый и сухой, но Теди была вся мокрая, лицо ее раскраснелось. Она стояла перед Ури, сжав кулаки.
– Это не для девушек! – кричал он сердито. – Это жесткий вид борьбы. Рукопашный бой, понимаешь? В кибуце тебя научат обращаться с оружием, и достаточно.
– Почему я не должна знать, как защитить себя? – возмущалась Теди. – Покажи мне то, что ему сейчас показывал.
Шендл проскользнула за спину Леони и спросила:
– Что тут у вас происходит?
– Он учил их, как обороняться, если кто-то нападет сзади.
– Не нужно тебе это. Любой из наших мужчин тебя всегда защитит, – пообещал Ури.
– А если я одна буду?
– Такая красавица – и одна?
– Покажи ей, – велела Шендл, приближаясь к Теди.
– У нас времени нету, – запротестовал Ури.
– Слышишь, ты, мешок дерьма. – Шендл подошла к нему вплотную. – Попробуй-ка на мне свой приемчик, а я им покажу, как легко мужика вырубить.
– Шла бы ты на кухню, – огрызнулся он.
– Я свою работу уже сделала. А если ты не хочешь выполнять свою, я сама Теди научу. Леони, подойди сюда, пожалуйста. Встань вот тут и схвати меня за руки как можно крепче. А теперь, Теди, самое главное – не раздумывать и не сомневаться. Следи за мной.
Шендл выпустила из груди весь воздух и как-то внезапно обмякла, будто собралась упасть в обморок. От неожиданности Леони ослабила хватку настолько, что Шендл не составило труда быстро повернуться и вонзить локоть ей между ног.
– Не надо быть большой и сильной, чтобы сделать по-настоящему больно, – ухмыльнулась Шендл. – Рухнет как подкошенный, это я обещаю. И тогда беги. Быстро. Изо всех сил.
Никто не проронил ни слова.
– Сама попробуешь? – спросила Шендл у побледневшей вдруг Теди.
– Нет, – едва слышно пролепетала та. – Я поняла.
Все смотрели на Шендл. Или пытались не смотреть.
– Еще кто-нибудь хочет? – спросила она. – Нет? Ну и ладно.
И с этими словами она удалилась. Раз-два, раз-два, раз-два.
Леони догнала ее:
– Ты была великолепна.
– Не стоило, наверное, так Ури унижать, но он сам напросился. – Шендл поморщилась и схватилась за живот.
– Что-то не так?
– С утра болит, а сейчас здорово прихватило.
– Может, месячные? – прошептала Леони.
– Нет, нет! Только не сегодня.
Тогда в лесу Шендл испытала колоссальное облегчение, когда у нее все прекратилось. Сущая морока – следить за гигиеной, когда переползаешь от укрытия к укрытию, где ни помыться толком, ни постирать. Кроме того, теперь можно было спать с Вольфом, не боясь забеременеть.
Малка однажды призналась, что боится никогда не забеременеть.
– Я сыновей хочу, – сказала она. – С девчонками столько возни.
Шендл хихикнула в ответ:
– Кто же тебе гарантирует, что родятся именно мальчишки? Зато теперь можно любиться в свое удовольствие. Выходит, это даже к лучшему, если у тебя больше месячных не будет.
Малка вздрогнула и остаток дня упрямо молчала. Однако она была не из тех, кто долго дуется, и на следующее утро вела себя так, будто ни о чем таком ^>ни вообще никогда не говорили.
Шендл бросилась в уборную и, опустившись на сиденье, уронила голову на руки.
– Chérie? – Леони осторожно заглянула в кабинку и протянула Шендл ватную прокладку: – Держи. Это из лазарета. Я еще взяла про запас.
– Спасибо, – прошептала Шендл.
– Болит? – спросила Леони, когда они возвращались к бараку.
– Нет, не очень. Я просто забыла, как это бывает. И крови не так уж много, слава Богу.
– Но ты, похоже, сильно расстроилась.
– Да мешает это, – сказала Шендл.
– А я все жду, – сказала Леони. – У меня еще не было месячных.
