– Я вам больше не нужен? - осторожно спросил Абу-л-Хасан.
– Мне было бы интересно узнать, зачем вернули ал-Фурата? - глядя в сторону, сказал вазир.
– Вы это узнаете, господин, - поклонился Абу-л-Хасан.
– Можешь идти, - разрешил вазир.
Вернувшись в диван, Абу-л-Хасан потребовал к себе агента, находившегося в аудиенц-зале. Это был один из хаджибов.
Новостей было две. Первая плохая - разговор шел об Али ибн Иса. Когда спросили мнение ал-Фурата, он упрекнул своего коллегу в том, что тот, заботясь о морали людей, подсчитывает, не воруют ли корм у государственных гусей, живущих на багдадских прудах, и в тоже время странно слеп в отношении мизерных налогов, поступающих из Сирии и Египта.
Вторая новость была еще хуже. Говорилось о дееспособности дивана тайной службы. За последний год ни одного раскрытого заговора. Может быть, враги перевелись? Или не засыпают шпионов Кордова и Кайруан? Диван тайной службы проспал заговор 296 года. А ведь эта служба курируется Али ибн Иса.
"Ах, как это нехорошо", - подумал Абу-л-Хасан. До поры он с величайшим уважением относился к ибн Фурату. Это был очень богатый человек. Говорили, что все его движимое и недвижимое имущество составляло сумму порядка десяти миллионов динаров. Жил он на широкую ногу, выплачивал пенсии, ежегодно выдавал поэтам двадцать тысяч дирхемов жалования. От своих агентов Абу-л-Хасан знал, что среди девяти тайных советников, садящихся за стол ал-Фурата, есть четыре христианина. Для огромного количества своих подчиненных вазир держал кухню, которая ежедневно поглощала сотню овец, три десятка ягнят, по две сотни кур, куропаток и голубей. Пища в его дворце готовилась день и ночь. В специальном зале был резервуар с холодной водой и любой пехотинец или кавалерист, полицейский или служащий, появившийся в этом доме мог получить еду и питье.
В день его вступления в должность вазира в Багдаде подскочили цены на бумагу, так как всякому, кто приходил поздравить, он распорядился выдавать свиток мансуровской бумаги.
К тому же он был умен. Правда, ум его был особенного рода. От него не было пользы государству, но ал-Фурат так ловко управлял запутанным финансовым хозяйством, что никто не мог понять, как в данный момент обстоят дела. Он сумел внушить многим мысль о своей незаменимости. Абу-л-Хасан помнил слова Фурата, когда тот еще был министром: "Для правления лучше, когда дела идут с ошибками, чем когда они правильны, но стоят на месте". В ту пору Абу-л-Хасан и ал-Фурат были примерно одного ранга. При встречах приветливо раскланивались и подолгу беседовали. Абу-л-Хасан не мог сказать, как в действительности относится к нему ал-Фурат, так как Абу-л-Хасан был обычным писарем, сделавшим карьеру, а ал-Фурат происходил из знатной семьи, из поколения в поколение наследовавшей государственные посты.
Нынешнюю свою должность ал-Фурат получил, сменив брата. Абу-л-Хасан же получил свое место при содействии вазира Ал-Аббаса ибн ал Абу-л-Хасана, погибшего при дворцовом перевороте 296 года. С тех пор диван тайной службы формально был в ведении Али ибн Иса. По всему выходило, что ал-Фурат хочет прибрать к рукам тайную службу и поставить туда своего человека.
Придя к такому выводу, Абу-л-Хасан отправился домой. Был поздний вечер, и служащие его ведомства изнывали на своих местах. Никто не мог уйти с работы раньше начальника. Это был порядок, который Абу-л-Хасан ввел с самого начала.
Шеф тайной службы жил в квартале знати Баб ал-Маратиб. У него был двухэтажный дом с внутренним двориком и садом.
Имран подошел к незнакомцу, тронул его за плечо и сказал:
– Братец, подавальщик говорит, что якобы ты требуешь, чтобы я заплатил за твою еду и питье. Так ли это?
– А почему бы тебе ни заплатить за меня, - не оборачиваясь, сказал незнакомец, - кажется, задолжал ты мне предостаточно.
Услышав ответ, Имран сказал подавальщику: "Принеси вина" - и сел за стол напротив новоявленного кредитора, который в этот момент добывал мясо из бараньих ребер.
– Приятного аппетита, - вежливо сказал Имран.
Кредитор кивнул.
– Как здоровье, как идет торговля? - продолжал Имран.
Кредитор положил кость, вытер рот и сказал:
– Как ты думаешь, может идти торговля у человека, который покупает рабов, а потом отпускает их на волю?
– Я не просил вас, вы сами так поступили.
Ахмад Башир похлопал Имрана по руке.
– Ну, ну парень, я вовсе не попрекаю тебя. Ты спросил, я ответил. А ты что же, не доехал домой, решил в Багдад податься?
Имран покачал головой.
– Из дома мне пришлось бежать, - сказал он, - Убайдаллах прислал ко мне убийц.
– Почему ты думаешь, что это сделал именно он? - спросил Ахмад Башир.
Имран достал из одежды какой-то предмет и, оглянувшись по сторонам, вложил в ладонь Ахмад Баширу.
– Это я нашел у убийц.
Ахмад Башир тоже невольно оглянулся. Затем раскрыл ладонь и увидел кружок из белой глины, печать, на которой была вырезана надпись. Сдвинув брови, Ахмад Башир прочитал: "Мухаммад ибн Исмаил, имам, вали"[106].
– И что это значит? - возвращая печать, спросил Ахмад Башир.
– Это пароль, по нему исмаилиты узнают друг друга. Такая же печать была у Абу Абдаллаха, да упокоит господь его душу.
Подошел кравчий и наполнил вином чаши. Ахмад Башир поднял свою и сказал:
– Рад тебя видеть живым и здоровым.
– Я тоже, - ответил Имран.
Выпили. Имран положил в рот кусочек хлеба, а Ахмад Башир вновь взялся за свою кость.
– Что-то плохое случилось с вами? - спросил Имран.
Ахмад Башир оторвался от бараньей кости, внимательно оглядел ее и, не найдя ничего съедобного, положил ее на стол. Вытер рот и сказал:
– Я разорен.Компаньон обманул меня. У него не оказалось достаточной суммы с собой, и он выдал мне долговую расписку, а когда я пришел к банкиру, оказалось, что она не обеспечена. Вот так.
– Ах, как это нехорошо, - покачал головой Имран.
– Куда уж хуже. Это удивительно, всякий раз, когда я отпускаю тебя на свободу, на меня сваливается какая-нибудь напасть. Наверное, мне противопоказано творить добро.
Имран сказал:
– Добро не может быть противопоказано.
– Может, - уверенно заявил Ахмад Башир. - Если в мире существует свет и тьма, вода и огонь, небо и земля; значит, в противовес добру имеет право на существование и зло. А значит, кто-то должен нести зло, во всяком случае, не делать добра.
Имран пожал плечами, взялся за кувшин с вином и стал разливать. Ахмад Башир, следя за этой приятной взгляду процедурой, сказал:
– Что ты собираешься делать?
– Выпить, - коротко ответил Имран.
– Прекрасный ответ, - рассмеялся Ахмад Башир, - ответ достойный мудреца. Но я имел в виду, что ты собираешься делать вообще, как жить дальше?
– Не знаю, - замотал головой Имран.
– А где ты остановился?
– Нигде, я сегодня прибыл. А вы?
– Надо же, выходит, мы одновременно прибыли. В Багдаде есть караван-сарай, в котором я собираюсь остановиться. Мне там должны, кое-что. Хочешь, пойдем вместе?
– Пойдем, - обрадовался приглашению Имран, одиночество в незнакомом городе угнетало его.
– Только допьем вино.
– Непременно допьем.
Имран расплатился, допили вино, поднялись и вышли из кабачка. Толькотолько наступила ночь, темнота, опустившаяся на Багдад, была еще прозрачной. Они, не торопясь, пошли по набережной, слушая всплески воды. Мимо проплывали речные суда и прогулочные лодки, на которых светились огоньки, откуда раздавалась музыка, и слышались песни.
– Живут же люди, - одобрительно сказал Ахмат Башир, - умеют веселиться.
Из лодки с крытым верхом, проплывающей мимо, донеслись слова: "Не желают ли господа, прокатиться?"
– А что там у вас? - с готовностью отозвался Ахмад Башир.
– Все что пожелаете - яства и напитки, гурии из райского сада.
– Пойдем, прокатимся, - предложил Ахмад Башир
– Наверное, это дорого, - замялся Имран, - денег у меня мало.
– Я угощаю, - сказал Ахмад Башир. - Эй ты, причаливай, - закричал он.
Кормчий подвел лодку ближе, матрос спустил трап и помог нашим героям перебраться на палубу. В каюте полы были устланы коврами. Посредине стояла миловидная женщина лет тридцати и с улыбкой вопрошала: "Чего желают господа - вина с чтением стихов и пением песен или ласки наших прекрасных девушек?"
Друзья переглянулись.
– Лучше вина, - сказал Ахмад Башир.
– И того и другого, - сказал Имран.
Женщина поклонилась и вышла. Вошел слуга с огромным подносом, полным снеди и стал выкладывать все на низенький столик, возле которого и сели наши герои, подоткнув бока продолговатыми подушками. Затем появились две молоденькие негритянки в набедренных повязках и с едва прикрытой грудью.
