– Спасибо, хозяин… Но только меня, Митенька, золотить не надо, я уж давно позолоченный… Ты слушай и не перебивай. Сам бывал богат, да не один раз… Только не за богатством гонюсь, а оно за мной по пятам шляется… Бывали такие дела! Золотишке я давно настоящую цену знаю! Мы с отцом не один год в глухой тайге, как звери, жили. Сверкнуло – намыли. Как-то надо было идти семьсот верст по непроходимым местам. Отец не выдержал – умер от голоду и лишений…
И рассказал Суханов Митьке, как он, похоронив отца, чуть живой пришел в ближайший порт на Енисее и сел на пароход «Пермяк».
Восемнадцатилетний золотоискатель прошел прямо в буфет. На нем были огромные, растоптанные валенки, косматая шапка из черного енота. Поставь такого на бахчу заместо чучела – птицы за версту будут облетать.
– Жрать! Да побыстрее! – прохрипел изголодавшийся Тараска.
– Сию минуточку-с! – Официант торопливо вытирал тарелки и ставил их на стол; наклонившись к уху, трепетным голосом спросил: – Какими-с платить будете?
– Как какими? Обыкновенно! – Сунул руку под шубу и высыпал на тарелку, как горох, целую горсть желтеньких «таракашек». – Всех угощай! Поминки справляю: отца в тайге оставил.
– Пожалста… слушаюсь… – ворковал официант, гремя бутылками и подносом.
Пили все, начиная с поваренка и кончая капитаном. Пили день, пили ночь и весь следующий день. Допились до того, что капитан разрешил Тараске командовать пароходом.
Тараска знал одну-единственную команду: «Отдать якорь!» – которая и была моментально выполнена.
Под истошные крики «ура» «Пермяк» остановился напротив какой-то деревушки. Разгулье продолжалось. Над рекой висело медноголосое эхо пьяных выкриков и пароходных гудков. Сначала труба лениво дымилась, но к вечеру машина заглохла. На пароходе к этому времени все спали мертвецким сном.
– Что это пароход посреди реки стоит? – спросили у мужиков приехавшие в деревню стражники.
– Стало быть, надо, коли стоит, – уклончиво отвечали мужики, успевшие побывать на пароходе и угоститься.
Стражники сели в лодку и отправились на пароход – узнать, что случилось.
На палубе раздавались храп и пьяное бормотанье.
– Это што ж такое, а? – спросили стражники у проснувшегося поваренка.
– Упились вдрызг, – тараща глаза на представителей власти, промычал поваренок. – Вот он якорь велел отдать, – поваренок указал рукой на Тараску, спавшего полусидя в камбузе.
– А капитан где? – спросил стражник.
– В ванне… Заснувши… – виновато ответил поваренок.
Капитана вытащили из ванны.
– Не резон, господин капитан, – помогая ему одеваться, укоряюще говорил стражник.
– Ни шиша! Выпил, да и все… Ну и помянули! Еще выпьем, а потом поедем, – оправдывался капитан.
– А мы думали, тут все померли.
Тараске вылили на голову ведро воды.
– Вина хошь, дядя? За отца моего выпить хошь? – кричал он толстоносому стражнику.
– Нет, ты уж, любезный, не тратился бы, – отнекивались стражники нерешительно. – Уж вы поезжайте…
– Шабаш! Гуляем! – орал Тараска.
Через час и стражники были пьяны. Что было потом, Тараска помнил смутно. Кто-то его бил, он кого-то колотил, потом ему скрутили руки, спустили вниз по трапу, и ему казалось, что он проваливается в бездонную пропасть…
Очнулся Тараска в холодной этапной, без единого «таракашка» в кармане… А ведь когда садился на пароход, под шубой было не меньше тридцати фунтов золота…
– Все, брат, взяли, – продолжал Тарас Маркелович. – Вот так же и тебя ограбили… Кому ты золото продал? Иностранной компании. Это похуже тех стражников. Ты, брат, знаешь, кто такой Хевурд…
– Я ему ничего не продавал, – возразил Митька.
– А кому продал? Эх ты, парень! Мне один добрый человек все твои похождения описал… Вот оно, письмо-то! Ты ведь и сам не знаешь, что натворил… Наше золото перекупщики сцапали… Хевурд больше половины тебе недоплатил!
– Неужели обманул? – изумленно спросил Митька. – Никак бы не поверил: такой вежливый, обходительный, можно сказать, простецкий человек…
– Мало того, можно тебя под суд закатать! Ты закон нарушил. Все золото мы обязаны казне сдавать.
– Я ефтих законов не знаю, – хмуро произнес Митька. Самым удивительным было для него то, что золото попало английской фирме и господин Хевурд оказался обманщиком и мошенником.
– В Сибирь упекут тебя, голубчика, там узнаешь все законы, – продолжал Тарас Маркелович. – Это еще не все, милый человек. Слава-то какая пойдет… А зачем разболтал, как да сколько мы добываем золота? В таких делах надо тайну великую соблюдать, а ты незнамо какого инженера привез… Эх, Митрий, Митрий, широко шагаешь, сечь тебя некому… – Суханов укоризненно покачал головой.
– Инженер – человек хороший… Образование по этому делу имеет, – насупив брови, сказал Митька.
– Слов нет, может, он и хороший, да мало мы его знаем. Пока и без него могли бы обойтись…
– Без инженера нам только нельзя… Весь Шихан исследовать надо, – попытался возразить Митька, но Суханов не дал ему договорить.
– Рано об этом думать, хозяин. Прежде надо самим изучить. Где оно есть, так мы и без посторонних справимся. Дело знакомое. Ты меня, старика, послушай. Я тебе не враг и чести своей ни перед кем не запятнал. Вот ты задумал жениться, самостоятельность приобрести, несколько пудов золота ахнул… Понимаю, любовь и всякое прочее, сам был молодой… М-да… С братом теперь на ножах, мать обидел, все это не только для тебя, и для дела плохо. Вдовушка тебе приглянулась, ну что ж, твое дело. Но почему со мной не посоветовался? Я бы мешать не стал и без всяких передряг такую свадьбу сварганил бы, все черти заплясали бы! Отдельный дом тебе нужен? Будет дом. Только напополам дело сечь, как ты задумал, нельзя. Большое дело больших капиталов требует, рассечешь его, все рухнет. Думку о дележке выкинь из головы. Мой совет таков будет: иди к матери, в ноги поклонись и прощения попроси, да и с братом помириться надо. А что тобой сделано, того не воротишь.
– С Ивашкой мириться не стану! Лучше и не уговаривай, Тарас Маркелыч! – горячо запротестовал Митька.
– Надо помириться, надо! Брось, Митрий, ерепениться, – упрямо твердил Суханов.
– Разделюсь я с ними, вот и весь сказ.
– Ну что ж, коли так, твое дело… Только знай, служить я у тебя не буду. С Иваном останусь…
Это был последний довод Тараса Маркеловича. Ему было жаль молодого, необузданного парня. Ивана же он не любил за его жадность и лукавство. Но больше всего было жаль прииск, дело, в которое он вкладывал опыт, силы, знания.
Митька никак не ожидал, что Тарас Маркелович может остаться с Ивашкой. С первых дней работы на прииске он полюбил Суханова за его прямой и решительный характер, за его умение обращаться с народом. Рабочие и старатели не только боялись его, но и уважали.
– Неужели ты меня на самом деле бросить хочешь, Тарас Маркелыч? – искренне огорченный и напуганный, взмолился Степанов.
– Не послушаешься – брошу, – твердо заявил Суханов.
– Трудно мне с ним помириться, – тяжело вздохнул Митька, чувствуя, что старик не изменит своего решения.
– Знаю. Но ты меньшой и ради дела уступить должен. Ну, живите врозь, шут с вами, только сук не рубите, на который вас посадил счастливый случай.
– А мать? Она проклясть меня собиралась.
– Страшно, да не очень… Матери обидно, вгорячах всякое сказать может, обижаться тут не следует, на то она и мать. Мать я сам уговорю, но сходить тебе следует домой. Постыдят, побранят, не без этого, да и заслужил ты, удалой молодец… А свадьбу надо сыграть потише да попроще, и так, наверное, на всю округу нашумели… Я вчера на прииске двух лазутчиков поймал, из других компаний подосланы. Охрану надо покрепче иметь… Так-то, молодец, ступай и мирись…
В дверь постучали. Вошла Зинаида Петровна. Она почти насильно ввела за собой закутанную в белую шаль Олимпиаду. Вдова стыдливо опустила голову и не знала, куда девать руки.
Митька, изменившись в лице, поздоровался и суетливо стал усаживать гостью на диван.
Тарас Маркелович видел ее первый раз. Румяные щеки Олимпиады горели, утолщенная верхняя губа маленького чувственного рта чуть заметно вздрагивала.
«Экая сытая телушка», – подумал Суханов и, не желая смущать молодых людей, молча вышел. Ушла и Печенегова.
…При содействии Суханова и Печенеговой Митька Степанов помирился с родными, жить же временно остался у Зинаиды Петровны. Там же поселился и Петр Эммануилович Шпак. Тарасу Маркеловичу было поручено строить для молодых большой новый дом. Богатые новые хоромы начал строить Иван Степанов. В городе Зарецке, при посредничестве Шпака, братьям Степановым был открыт неограниченный кредит.
Митька с Олимпиадой собирались отправиться после венца в Петербург. На столицу хотелось взглянуть и себя показать.
