Наталья Харламова - 300 спартанцев

— Таким образом, мы выставляем войско эквивалентное трём тысячам греков и тридцати тысячам персам.

— Триста спартанцев, — задумчиво повторил старший эфор, — вся Эллада будет возмущена, они решат, что мы издеваемся над ними. Припомнят нам снова Марафон. Что верховный стратег скажет им в наше оправдание?

— Что остальные силы подойдут позже, что это передовой отряд, и когда понадобится, эфоры пришлют ещё людей. Война только начинается. Мы не можем рисковать сразу всеми нашими силами.

Приступили к голосованию. Совет утвердил решение отправить с Леонидом в Фермопилы отряд в триста спартанцев.

— Они посылают тебя на смерть! — сказала Горго. — Триста человек! Против мириад персов! Это немыслимо! О, Леонид!

Она, казалось, окаменела от горя. Руки бессильно упали на колени. Их счастье было таким коротким! Ещё раз ей было суждено осиротеть. Больше никогда не обнимет её любимый, никогда не услышит она ласкового голоса, окликающего её: «Горги, моя маленькая рыжеволосая Горги, иди скорей, встречай своего мужа!» Так он всегда окликал её весёлым голосом, когда входил в дом. И несчастный их сын, малютка Плистарх, вырастет, не узнав отца. От этих мыслей, которые вихрем пронестись в голове, у неё стало мутиться сознание, в ушах послышался звон, лоб покрыла испарина, внезапно она упала как подкошенная.

— Горги, моя маленькая Горги! — бросился к ней Леонид.

Он плеснул ей в лицо воды, стараясь привести в чувство. Она открыла глаза, попыталась что-то сказать, но губы отказывались ей повиноваться. Она беззвучно что-то шептала. Леонид, низко наклонившись, смог разобрать, как она повторяла: «Они посылают тебя на смерть, на верную смерть». Он решил, что не будет говорить ей об оракуле. Нельзя лишать надежды любящее сердце.

— Перестань меня хоронить раньше времени. Никто не знает своей судьбы. Не печалься так сильно, — говорил Леонид, стараясь успокоить её, но у самого сжималось сердце от жалости к ней и Плистарху. — Помнишь в «Илиаде» сцену прощания Гектора с Андромахой? В школе нас заставляли зубрить её наизусть. Тогда я и не думал, что однажды окажусь в таком же положении. Для пущего сходства надо принести мой шлем, — попытался пошутить он, но шутка не получилась. — Я не собираюсь умирать. Наши судьбы неведомы никому.

процитировал он по памяти строчки из Гомера. — Эфоры правильно делают, что посылают малое войско. Мы не можем рисковать всем.

— Я понимаю, почему они так поступили. Потому что они отлично знают — всё, кто пойдут с тобой, обречены. И ты это тоже знаешь! Почему они посылают тебя? Разве не может отправиться Левтихид? Это ему не мешало бы смыть свой подлог кровью.

— Ты права, и он очень бы хотел отправиться, но он потерял уважение спартанцев. А вождь, которого не уважают, — плохой стратег, к тому же эллины уже избрали меня — предводителем всех объединённых сил.

Они оба замолчали, она подняла на него большие глаза, полные слёз, обняла его за шею и прижалась влажной щекой к его груди.

прошептала она, обливаясь слезами, не в силах сдержаться, сколь она ни пыталась. Не отрываясь, она вглядывалась ему в лицо, будто бы старалась впитать в себя каждую чёрточку, каждое движение. Она складывала всё это глубоко в сердце, чтобы потом долгими ночами в воображении воспроизводить вновь и вновь. Теперь эти драгоценные воспоминания будут её единственным сокровищем. Только это ей осталось.

— Торги, ты спартанка, ты не должна так сильно отчаиваться. Нас всех с детства воспитывали в готовности в любой момент умереть за отечество, когда это понадобится. Наша жизнь — ничто, главное — Спарта, без неё все наши усилия и вообще всё становится бессмысленным.

Он заговорил строгим, несколько отчуждённым голосом. Оба они знали, что ему не вернуться.

— Леонид, я не могу представить тебя мёртвым, по ночам я вижу один и тот же кошмар — ты лежишь в зарослях дрока, весь изрубленный и окровавленный. Мне не вынести этого!

— А я вижу другой кошмар — как толстый перс мечом разрубает нашего Плистарха, затем хватает тебя и кладёт поперёк седла. Я не могу этого вынести. Теперь не время думать о себе.

— Леонид, пройдут годы, долгие годы. Они будут длиться и длиться — бесконечно, в холодном одиночестве, не согретом лучом любви.

— Если со мной что-нибудь произойдёт, — сказал он безучастным голосом, — то после положенного траура ты можешь вступить в другой брак. Ты ведь ещё так молода. Только выбери себе благородного человека и рожай благородных детей.

— О, Леонид! Я буду всегда тебя помнить, я буду верна тебе всю жизнь, — пылко ответила она. — Где бы ты ни был, я буду сердцем следовать за тобой — в сраженье, в мрачном безутешном Аиде. Здесь останется только моя тень, а душа будет рядом с тобой.

Леонид молчал, не поднимая глаз, потрясённый глубиной её горя.

— Береги Плистарха, — наконец выговорил он, — воспитай его настоящим спартанцем и царём.

— Будь спокоен, он будет достоин своего отца.

Она уже справилась с собой, лицо её стало строгим и твёрдым. Ей можно было дать сейчас на десять лет больше. От прежней беспечности не осталось следа. Она прощалась в этот момент со своей юностью, счастьем, любовью. Отныне её уделом будут вдовья холодная постель и воспоминания. Жизнь остановилась. В этот момент она отдавала Спарте, своему любимому отечеству, самое дорогое, что у неё было.

Отряд не мешкая вышел в туже ночь. Леонид отобрал в поход наиболее опытных и крепких бойцов. Это были люди молодые, но женатые — те, кто имел сыновей. Греки считали самым большим несчастьем — умереть, не оставив потомства, поэтому в опасные предприятия всегда отправляли отцов семейств.

Леонид решил выйти ночью — специально, чтобы отправиться в путь незаметно, не привлекая внимания, ему не хотелось тревожить граждан. Но ничего из этого не получилось. Хотя уже вечерело, на дороге, идущей к Истму, на окраине города собралась значительная толпа граждан. В глазах некоторых стояли слёзы. Это поразило Леонида. Непривычно было ему видеть суровые лица своих сограждан, залитые слезами. Он понял: они заживо оплакивают его. Все знали, что никому из отряда не вернуться назад. Весть об оракуле разнеслась уже по городу.

— Прощай, Леонид, — говорили они тихо, — мы будем помнить о тебе, наш благородный царь.

Вдали за толпой он различил женскую фигуру с ребёнком на руках. Ему показалось, что это была Горю, но, возможно, одна из жён уходящих воинов пришла в последний раз взглянуть на мужа. Они шли быстро, не отвечая на реплики, размеренным чётким шагом, в полном вооружении. Лица солдат были суровы и не выражали никаких чувств, кроме сосредоточенности. Всем хотелось поскорее уйти и прекратить тягостный момент прощания. Наконец дорога круто свернула направо, Леонид оглянулся и на миг задержался, окидывая взглядом родной город и свой дом на высоком пригорке, ещё шаг — и Спарта скрылась из глаз навсегда. Больше не было видно огней домов. Их обступила темнота ночи. Только крупные звёзды смотрели им вслед. Так среди звёзд начинался их путь в бессмертие.

На Истме была назначена встреча всех пелопонесских отрядов. Всего собралось четыре тысячи воинов, самой многочисленной частью войска были аркадцы и тегеаты, но его костяк составляли триста спартанцев во главе с царём Леонидом. Довольно значительный контингент выставили Коринф и Мегары. Аргосцы же так и не пожелали принять участие в общем деле сопротивления Варвару. В первый момент пелопоннесцы были в шоке, увидев, какой малочисленный отряд послала Спарта против персов. Союзники начали роптать. Тогда Леонид, встав, обвёл глазами полемархов и сказал твёрдым голосом:

— Если сражаться числом, то не хватит и всего эллинства, которое составляет малую часть по отношению к необъятному варварскому миру. Если же полагаться на доблесть, то моих воинов вполне достаточно. Поэтому не станем терять время на бесполезные разговоры и препирательства, но отправимся в путь.