В полночь, когда прошли селение, прискакали из охранения казаки.
— Доставили, ваше превосходительство, офицера. Сказывают, к вам ехал.
— Где он? Пусть доложит, с чем приехал?
— Адъютант командующего 2-й армии князь Меншиков, — отрапортовал прибывший. — Имею честь доставить от его сиятельства пакет.
— От Петра Ивановича? Где он? Далеко ли?
— С частями армии.
Главнокомандующий, поддерживая связь, аккуратно посылал и просьбы, и распоряжения, и просто адъютантов, через которых сообщал Матвею Ивановичу важные вести и получал сведения о неприятеле и обстановке.
— Что пишет князь Багратион? — вскрыв засургученный пакет, генерал поднес к фонарю бумагу.
Багратион писал, что по достижении корпусом местечка Мир следует занять его и непременно удерживать. На помощь казакам подойдет с отрядом генерал-адъютант Васильчиков, у которого три конных и два пехотных полка. Полки Иловайского и Сысоева тоже остаются в подчинении его, Платова. С этими силами и следует дать французам бой. Далее князь требовал захватить крайне нужного ему пленного. И еще писал, что если силы противника будут весьма превосходными, тогда можно ретироваться.
— Ретироваться? — генерал недовольно хмыкнул. — Мы и так уж какой день ретируемся. Это какая была станица? — По казачьей привычке он называл деревни и селения станицами.
— Это и есть местечко Мир, — ответил полковник Шперберг. (Он числился при Багратионе, но тот направил его к Платову для выполнения обязанностей дежурного офицера.)
— Ну, стало быть, здесь и дадим французу бой.
— А рядом с нами деревня Симаковка, — посмотрел на карту Шперберг. Свет упал на его длинное, с запыленными бакенбардами лицо.
— Вот-вот. Как раз и поставим вентерь.
— Как изволили назвать? Вентерь? — уставился полковник.
— Вентерь. Ну да потом поймешь.
Прочитав распоряжение Багратиона, Платов неторопливо свернул лист, вложив в конверт.
— Нужно Петру Ивановичу незамедлительно отписать. Я продиктую. А пока передайте в полки, чтоб располагались на местах и ждали указаний, пока не получат диспозиции. Князь Меншиков ее доставит назад.
— Дозвольте просить, ваше превосходительство, остаться здесь, — заявил тот.
Матвей Иванович повернул голову на голос:
— Ну-ка, покажись, князь, каков ты.
Казак-ординарец поднял фонарь, осветил лицо Меншикова, русоволосое, моложавое, с открытым взглядом.
— Что так? — сощурил глаз генерал.
— Хочу в деле побывать. Уважьте.
— В деле? Ладно. Оставайся. С донесением другого отправим. А сейчас, полковник, приготовьтесь отписать Петру Ивановичу.
Худой, слегка сутуловатый Шперберг с карандашом в руке поднес к фонарю лист.
— Я готов.
— Стало быть, пиши… Рапорт князю Багратиону… предписание вашего сиятельства я получил… И имею долг донести, что все предписанное вами исполнено мною будет в точности.
Уставившись в одну точку, что было признаком глубокого раздумья, Матвей Иванович щурил глаза и пощипывал коротко стриженный ус.
— Пиши далее. Я теперь нахожусь по сию сторону местечка Мир… близ оного, а в Мире с полком полковник Сысоев…
— Совершенно точно, ваше превосходительство, — заметил подъехавший адъютант. — Полковник Сысоев там.
Генерал недовольно посмотрел на адъютанта, однако не выговорил тому за неуместное вмешательство. Продолжал диктовать:
— Впереди Мира по дороге к Кареличам поставлена в сто человек застава… как для наблюдения за неприятелем, так и для заманки его оттоль ближе к Миру.
Карандаш бойко бегал по бумаге, едва успевая за словами генерала. На листе с трудом читались каракули недописанных слов.
— А по сторонам, направо и налево, в скрытых местах сделаны засады… Каждая по сто отборных казаков… называемая вентерь… Чуешь теперь, полковник, что это за вентерь? И еще пиши: ежели удастся сим способом заманить неприятеля, тогда будет не один пленный в руках наших.
— Каким числом означить рапорт? — закончив писать, спросил Шперберг. Начиналась уже вторая половина ночи.
— Двадцать шестым. Пусть знает князь Багратион, что наши ответы идут ему незамедлительно. Перепиши, полковник, набело, а я поморокую над картой.
Когда диктовал рапорт, он мысленно наметил план засады, и теперь нужно было назначить для дела опытных есаулов, которые бы возглавили казачьи сотни.
— Ваше превосходительство, отдохнуть бы, — подал неуверенный голос адъютант. — Хату нашли подходящую.
— Кинь охапку сена да бурку дай. В такую ночь только и спать под небом.
Утром вместе с казачьими начальниками Платов выехал за местечко Мир, в сторону неприятеля. Проехав деревню Кареличи и версты две, поднялся на придорожный холм, с которого открывался широкий вид с уходящей вдаль дорогой и перелесками по сторонам от нее.
— Вот здесь и будем замышлять, — оглядевшись, объявил он.
— Отменное место, Матвей Иванович, — высказался за всех генерал Иловайский.
Платов будто и не слышал одобрения: уставился вдаль, оценивающе вглядываясь в лежащие впереди холмы и лесные опушки. Остальные выжидательно молчали.
— Есаул Зазерсков! — позвал он командира сотни из атаманского полка.
— Слушаюсь, ваше превосходительство! — рявкнул рыжеусый есаул.
— Твоей сотне, Зазерсков, — наитруднейшая задача. Как ты самый сметливый — тебе и задача хитрая. Заманить французов нужно.
— Это мы зараз, — произнес тот, явно польщенный.
— Поедешь с сотней вперед версты на три, а может, и боле. Выберешь позицию на месте. И станешь там заставой. Как покажется неприятель, так по нему пали из ружей. Останови и не подпускай, пока поболе француза не накопится. А как соберутся, так начинай по этой дороге отходить. В схватку не ввязывайся. Выжди до поры, и казаков на сей счет предупреди. Ваше дело — заманить. Понял, Зазерсков? — генерал уважительно поглядел на есаула.
— Все понял, — отвечал тот.
— Ну то-то! Да не забудь вестового прислать, как дело начнется.
— Непременно! — в ответе слышалось не только удальство, но и готовность сделать все в точности, как требовал начальник.
— А теперь очередь Санджи Бадмаева. Эй, Санджи!
— Слушаю-с, — подал голос калмык на низкорослой, гривастой лошади.
— Твоей сотне укрыться во-от в том лесу, — указал генерал на видневшуюся справа от дороги опушку. — Сидеть там и ждать. И не обнаруживать себя прежде времени. А время твое — когда французы спустятся в ту балочку. Тогда и обрушивайся на них лавой. Твои молодцы умеют это.
— Ха! — воскликнул калмык. — Сделаем обязательно так!
— А ваш полк, генерал Иловайский, ударит по хвосту французов слева. А до того находиться в укрытии, там есть балочка.
Тут выступил адъютант Меншиков:
— Дозвольте ехать с сотней есаула Зазерскова?
Платов испытующе поглядел на офицера.
— С Зазерсковым не пущу. Тут нужна казачья хватка, а ты не казак. Вот в полк Сысоева — извольте.
— Благодарен и на том.
— Только будь осторожен, сударь, не рвись. Уж я-то знаю, как в первый бой скачут.
Высланная для заманки сотня заняла позицию на гребне небольшого перевала. Часть казаков спешилась и укрылась, а другая выбралась на гребень и залегла, чтоб удобней было целить из ружей. Четырех же казаков Зазерсков направил вперед дозором. Старший урядник Сивков — казак дородный, неустрашимый в бою. В одной схватке турецкий ятаган оставил на его щеке след.
Вместе с Сивковым поехал усач Андрей Кругалев — земляк урядника, еще Семен Борода — с черной окладистой бородой — и молодой казак Гаврила Карнаухов. В бою он еще не бывал, однако же в дозор сам напросился.
— Поезжайте не шибко далеко, вот до того дерева, — указал есаул на видневшийся вяз. — Если хранцуза не узрите, поезжайте трохи дале. А у дерева оставьте одного. Завидите неприятеля, шапкой дайте знать. Вот так. — Есаул Зазерсков сдернул с головы казачью фуражку, насадив ее на пику, поднял над головой. — А еще, Анисим, помни: от хранцуза сразу не тикай, помани его маленько, притяни на себя поболе сил.
— Само собой, — отвечал Анисим Сивков.
У вяза дозор, как требовал есаул, осмотрелся и, оставив Семена Бороду, поехал дальше.
Первым заметил всадников Гаврюха Карнаухов.
— Дядя Андрей! Никак хранцуз…
У лесной опушки ехали трое. Даже издали по незнакомой форме казаки безошибочно признали в них неприятельский дозор.
— Поедем трохи еще, будто бы не заметили, — решил урядник Сивков.
Но не проехали они и полусотни сажен, как на дороге показался в строю эскадрон.
— Вот теперь и начнем игру. — И урядник, засунув в рот пальцы, свистнул так, что его лохматый конек шарахнул в сторону. — Эге-гей! — закричал он и замахал фуражкой. И тут же направил в сторону неприятельского дозора.
