Я забрался в седло (с каждым разом у меня получается всё лучше!) и поскакал к началу колонны, удерживая вторую лошадь за уздечку. Там передал одну Балабанову, а со второй что делать?
– За мной! – коротко бросил капитан. – Старшина! За главного! Колонне продолжать движение!
Мы поскакали в ту сторону, где на степь медленно опустился белый купол парашюта. Это оказалось недалеко – буквально в полутора километрах. Когда примчались, поднимая за собой тучи пыли, лётчик уже успел отстегнуть парашют, вытащил пистолет и занял оборону. Заметив нас, выстрелил в воздух и крикнул:
– Стой! Кто такие?!
– Артиллеристы! – крикнул Балабанов, останавливая лошадь. Затем представился, назвал нашу часть.
– Документы покажи, – недоверчиво потребовал лётчик. – Вон тот, боец, пусть принесёт. Винтовку положи на землю!
Я вопросительно посмотрел на капитана. Тот кивнул. Тогда я слез с лошади, стянул трёхлинейку и положил на землю. Взял у командира удостоверение. С поднятыми руками пошёл к летчику. Показал ему документ. Он, продолжая держать меня на мушке пистолета, ознакомился. Вернул.
– А вы своё покажете? – спросил я.
Лётчик нахмурился. Но потом полез в карман кожаной куртки, достал удостоверение и показал мне. Только теперь я озадачился. И как быть? Вдруг фальшивка, не разбираюсь же. Пришлось отнести Балабанову. Тот проверил.
– Прошу прощения, товарищ майор, – сказал он. – Порядок.
– Понимаю, – хрипло ответил лётчик, поднимаясь. Убрал пистолет в кобуру. Отряхнул кое-как пыль, подошёл к нам. – Видели, как они нас? – спросил хмуро.
– Видели, – грустно отозвались мы.
– Ничего, будет и на нашей улице праздник, – зло сказал майор. – Поехали. Мне надо в полк вернуться засветло. А то улетят ещё куда-нибудь, ищи потом.
Мы взяли майора с собой. Он сел позади меня на лошадь, так и вернулись к колонне. Она за это время недалеко уйти успела. Там Балабанов приказал мне выдать лётчику коня порезвее. «Только не забудьте вернуть», – потребовал капитан. Майор кивнул. Поблагодарил за помощь. Сел верхом и ускакал. Я проводил его долгим взглядом. Подумал, как здесь всё буднично. Летел боевой самолёт, его сбили. Лётчик выбросился с парашютом. Подобрали свои, отправили в тыл. Вскоре снова будет в строю. Столько событий за один день! А мы в обычной жизни переживаем, если нам свет отключили.
Наша колонна шла дальше, и вскоре стал слышен глухой гул – приближалась линия фронта. А я подумал, что даже не запомнил ни имени, ни фамилии того майора.
Глава 40
Лёле, если уж совсем откровенно, очень хотелось побывать у Тёмы. Только так, чтобы вдвоем, без родителей. Нет, ничего смелого она делать не планировала, хотя была мысль – уйти на фронт не глупенькой девочкой, ни разу не испробовавшей настоящей любви, а состоявшейся женщиной. Только Лёля, втайне мечтая расстаться с невинностью, не знала, как это правильно сделать.
Конечно, как всякая юная девушка, не лишенная романтики в душе, она хотела бы сначала выйти замуж, чтобы перейти в новый статус во время первой брачной ночи. Ей это представлялось так. Гости ещё гуляют на свадьбе, а они с Тёмой уже уехали к нему домой. Здесь тихо, только потрескивают дрова в печи. Идут в комнату. Останавливаются. И вот она стоит перед мужем в белоснежном платье. Трепещет от предвкушения того, что будет между ними дальше – таинство первой брачной ночи. Супруг подходит к ней, поднимает фату с лица двумя руками, опуская позади. Потом берёт её голову в свои мягкие горячие ладони и нежно целует…
Дальше мечты Лёли никогда не заходили: девушка смущалась. А кроме того, не представляла, что бывает между мужчиной и женщиной в постели. Кое-кто из однокурсниц уже вкусил запретного плода и был готов поделиться, и даже хотел рассказать, но Лёля всегда спешно уходила. Ей становилось неприятно. Она всегда считала, что подобными вещами делиться ни с кем нельзя, это верх неприличия.
Но сама обстановка первой брачной ночи – её Лёля представляла очень хорошо. Кроме постели, там обязательно должен в уголочке стоять патефон, и чтобы играла та мелодия, очень красивая, душевная. И слова такие – за сердце берут:
«В парке Чаир распускаются розы,
В парке Чаир расцветает миндаль.
Снятся твои золотистые косы,
Снится веселая, звонкая даль».
Когда старшая сестра выходила замуж, Лёля была счастлива за нее. Во время подготовки к торжеству кружилась вокруг в желании помочь, и хотя на самом деле больше путалась под ногами и всем мешала, но не отходила ни на шаг, чтобы ничего не пропустить. Она жадно впитывала подробности свадебных приготовлений, – это же потом обязательно пригодится ей самой! И с наслаждением смотрела, как наряжают Валю. Она и так красивая, а в свадебном платье превратилась в настоящую королеву. Лёля однажды видела в какой-то газете репортаж о бракосочетании какого-то заграничного монарха. Там невеста была – самая настоящая принцесса. Так вот её родная Валя затмила буржуинку своим очарованием.
Тот день, когда Валя выходила замуж, Лёля запомнила на всю жизнь. Это ведь была первая свадьба, в которой ей довелось участвовать. Правда, в качестве подружки невесты, а не самой виновницы торжества. Но девушка живо представляла себя на её месте и верила: когда-нибудь и у нее самой будет точно так же. Цветы, улыбки, поздравления, подарки, а главное – мужчина рядом, не сводящий с её влюбленных счастливых глаз…
Но теперь всё это придется оставить до последнего дня войны. Нынче люди, если и женятся, то проходят церемонии очень скромно. Пришли в ЗАГС, подали заявление, потом расписались в присутствии двух свидетелей, посидели вчетвером в кафе, да и по домам. Никаких тебе ленточек, цветов, бантиков и прочих красочных радостей. Что поделаешь – когда страна отдает последнее для фронта, в тылу веселиться нет особого повода. Бракосочетание таковым теперь тоже не является.
Артём и Лёля вошли в квартиру. Здесь было тихо и только слышно, как тикают часы с маятником в столовой.
– Садись, я сейчас поставлю чайник, согреешься, – сказал парень.
Но девушка его не послушалась. Она, едва скинув валенки и уличную одежду, сразу устремилась к большой круглой печи, стоящей в центре квартиры. Её круглые бока выходили в три комнаты: Артёма, его родителей и маленькую проходную комнатку, где лежали дрова и было окошечко, в которое их клали, а потом разжигали. Лёля не знала, как называются детали этого устройства, хотя любимый ей рассказывал. Вот эта дверца внизу, кажется, закрывает поддувало – это чтобы воздух шел снизу и создавал тягу. А эта заслонка наверху – шибер, она контролирует горение.
Но это было теперь неважно. Лёля подошла к печке и прислонилась к ней спиной. По телу стало распространяться приятное тепло. Главное – слишком долго не стоять, не то можно слегка поджариться. Девушка закрыла глаза, согреваясь и слушала, как гудит пламя и потрескивают дрова. Ей стало так хорошо и уютно, стало клонить в сон.
– Ты чего здесь замерла? – послышался рядом мягкий голос Тёмы.
– Греюсь, – улыбнулась Лёля, прислоняя ладошки к печи, чтобы убрать их через несколько секунд – горячо. А потом снова, и так до тех пор, пока руки не стали теплыми. Варежки, конечно, хороши, но и у них есть предел морозоустойчивости.
Артём подошел очень близко. Он стоял и смотрел на Лёлю сверху вниз, а она – снизу вверх, и они молчали. Хотя сказать что-то и хотелось, но… Оба понимали: впереди им предстоит тяжелое расставание, которое, возможно, не закончится никогда. Война ведь. Иллюзии первых двух месяцев, когда казалось, что наши только соберутся с силами и со всей мощью обрушатся на врага, сразу рассеялись, когда Совинформбюро сообщило о захвате Минска, Смоленска… Потом города, оказавшиеся под кованым немецким сапогом, стали исчисляться десятками.
