симония – отвратительный грех. Если все это правда, Бог не дарует тебе покоя.
Ричард смотрел на собеседника с теми же чувствами, что часто испытывал и его отец, имея дело с Гуго Линкольнским – возмущение редкостной прямотой епископа смешивалось с восхищением его смелостью.
– Не отрицаю, что я продаю должности, и не раскаиваюсь в этом. Я испытывал и продолжаю испытывать нужду в деньгах: сначала для похода в Святую землю, теперь для защиты собственных владений. Но не стану спорить, что продажа епископского престола – грех посерьезнее, чем пристроить место шерифа. Я подумаю над твоими словами, милорд епископ, и прошу помолиться за меня.
– С радостью, мой король, – ответил Гуго и благословил короля, после чего тот поручил стюарду проводить епископа в его покои в замке.
Ричард остался стоять на помосте, растерянно глядя вслед уходящему Гуго. Вернувшись к Гийену и Моргану, он заметил, что тем очень любопытно узнать, о чем беседовал государь с прелатом.
– Добрый епископ попрекал меня множеством моих грехов. Боюсь, придется мне перестать.
Оба рыцаря удивленно воззрились на короля.
– Грешить? – выпалил Морган с таким недоверием, что Ричард заулыбался:
– Нет, выслушивать церковников.
Они рассмеялись, и Гуго, дошедший уже до двери огромного зала, оглянулся через плечо и улыбнулся, не обеспокоенный легкомыслием молодых людей. Он понимал, что пропалывать сорняки-грехи в королевском саду – непростая задача, но садовник из него всегда был терпеливый.
* * *
Алиенора задумчиво смотрела на сына, пытаясь решить, стоит ли затрагивать вопрос его брака, как настоятельно просила Джоанна. Он только что сообщил матери, что оставляет Шинон, чтобы совершить очередной быстрый переход к недавно возведенной крепости у Понт-де-л, Арш, где на его сторону клонился значительный успех в виде окруженного в замке Водрей французского гарнизона. То была война на истощение, которую он вел против Филиппа, несмотря на заключенное перемирие.
В середине марта Львиное Сердце встретился в Анжере с герцогиней Бретонской в попытке – вероятно, как он понял, бесперспективной – примирить ее с мужем, графом Честерским. Ричард надеялся, что Рэндольф сумеет убедить Констанцию отдать ее сына от первого брака, Артура, на воспитание при его дворе. После этого он собирался держать в Ле-Мане пасхальный двор. А поскольку Ле-Ман располагался всего в пятидесяти милях от Бофор-ан-Валле, где обитали в данный момент Беренгария и Джоанна, Алиенора решилась.
– Ты собираешься праздновать Пасху с Беренгарией?
Уклончивый ответ Ричарда показал, что мать застала его врасплох.
– Я пока не думал про пасхальный двор, матушка. В конце концов, еще только январь.
– Ричард… даже если она больше тебя не радует, ты не можешь рассчитывать на прекращение этого брака. Союз с Наваррой нам слишком важен, его нельзя потерять.
– Я прекрасно об этом осведомлен, – нахмурился он. – Кроме того, Беренгария не сделала ничего, что вызвало бы у меня недовольство.
Алиенора поднялась и присела рядом с сыном на кушетку возле окна.
– Тогда почему ты стал так неохотно проводить с ней время, мой дорогой?
Будь на месте матери кто-то другой, Ричард взорвался бы, используя гнев, ограждая им от вторжений в свои разум и душу. Он ощутил, как горит лицо, ведь ответа у него не было. Он и сам не понимал, почему ему стало неловко находиться рядом с женой, почему само ее присутствие напоминает ему обо всех утратах, понесенных с момента отъезда из Святой земли.
– Я воюю, – кратко ответил он. – И сейчас я могу думать только о том, как защитить свои земли и вернуть то, что французский король отобрал у меня, пока я находился в плену. Позднее, когда империя окажется вне опасности, у меня найдется достаточно времени для жены.
Алиенора нечасто чувствовала себя настолько беспомощной. Сын страдал, и она отдала бы все, чтобы облегчить его боль, но ничего не могла поделать.
– Ты прав, Ричард. Ты должен уделять больше внимания угрозе, исходящей от Франции, – сказала она, решив не растравлять дальше рану.
Король промолчал, лишь едва заметно кивнув в ответ, но она ощутила его облегчение и поспешила отыскать безопасную тему для разговора.
– Я что-то слышала о твоей стычке со священником, Фульком из Нейи.
– Ах, да, – сказал он, и по улыбке сына мать поняла, что сделала правильный выбор. – Он из тех нудных проповедников, что упиваются страшными пророчествами и твердят о карах небесных. Так вот этот Фульк из Нейи утверждает, будто Всевышний благословил его способностью исцелять слепоту, глухоту и безумие. А также настаивает на своем даре изгонять демонов, заставлять проституток и ростовщиков узреть свои заблуждения и, как говорят, он считает, что умеет ходить по воде. Другими словами, это лицемерный напыщенный идиот, от которого любой разумный человек постарается держаться подальше. После предсказания, что Филипп или я встретимся со «страшной смертью», если не прекратим вражду, он объявился в Руане, призывая меня к ответу за грехи.
– Он обвинил тебя в том, что у тебя есть три дочери? – поинтересовалась Алиенора, хотя прекрасно знала обо всем, что произошло между Ричардом и этим самопровозглашенным святым, ведь крылатые выражения ее сына вмиг разлетались повсюду: от Нормандии до Анжу.
– Три бесстыдные дочери, как он заявил. И предупредил, что мне следует как можно скорее выдать их замуж, пока меня не постигла злая доля. Я, конечно, сказал, что он врет и нет у меня никаких дочерей. А он ответил, что мои три дочери – это Гордыня, Алчность и Похоть. Тогда я ответил ему, что выдам Гордыню за рыцарей-тамплиеров, Алчность за монахов-цистерцианцев, а Похоть за прелатов церкви.
Эти остроумные реплики показывали, что Ричард умеет подметить слабые стороны противника и на поле боя, и вне его. Алиенора рассмеялась.
– Легко представить, как это говорит Гарри, – признала она. – Ведь ты похож на него куда сильнее, чем согласен признать.
– Верю тебе на слово, матушка, – ответил Ричард, а затем живо обрисовал посрамленного проповедника, ретировавшегося под смех присутствовавших там баронов и графов.
Беседу прервал слуга, подавший вино и вафли, и к тому времени, как их съели, Ричард пришел в лучшее расположение духа.
– Полагаю, ты слышала, что твоя приятельница, графиня Омальская теперь овдовела, и должно быть довольна,
