Когда на могиле установили деревянный крест, толике, раскланявшись, первый пошел с кладбища. Остальные двинулись следом.
— Как ваш капитан поживает? — спросил общительный художник.
— Что ему делать? Командует — другого дела не знает.
— А мне показался добряком обходительным, — удивился художник. — Когда в 1827 году, сряду как рота ваша устроилась, я заказ получил галерею написать и в ней чинов во всяком обмундировании, то очень бы затруднился, ежели б не его помощь. Он людей отобрал и младшего офицера в полном параде позировать попросил, а себя изображать из скромности не велел. Сказывали, что та картина в Царском селе, во дворце. Так что попрошу, коли не забудете, капитану почтение передать от Чернецова Григория.
— Так вы командира роты Качмарева помните, — догадался Иванов. — А он полковником давно произведен. То-то я вас будто признал, раз видел там рисующим, и Поляков около стаивал.
— И вот где снова встретились! А ведь как он тогда одушевлен был, что общество за него вступилось…
* * *
С начала этого года среди придворных обоего пола пошел негромкий разговор о введении дамских форменных платьев. Хотя, как всегда, такие разговоры шли больше по-французски, но прорывалась и русская речь, из которой гренадеры поняли, что эти платья будут чем-то похожи на сарафаны и такой покрой не всем нравится. При них прикажут еще носить подобие кокошника. И в таких туалетах все придворные дамы и все городские, по чинам своих супругов «имевшие приезд ко двору», обязаны будут являться на большие выхода и торжественные богослужения, на концерты и балы. При этом платья будут бархатные, нескольких цветов по рангам, с богатым золотым или серебряным шитьем и весьма открытые на плечах.
Стоя на постах, Иванов слышал отзывы на такие слухи. Два пятидесятилетних генерала, командиры гвардейских полков, пересмеивались в Белом зале, ожидая большого выхода.
— Вот будет табло, когда статс-дамы такие платья натянут!
Дни пасхальными столами окажутся — ветчины и куличей вволю, а другие — гербариями Кунсткамеры, — веселился гусар.
Зато на молоденьких налюбуемся, — возразил конногренадер. — При таком покрое ничего на вату не подложишь!..
В другой раз слышал, как старый сановник восхищался:
— Государь наш, сам лицо мундирное, не любит разнобоя в костюмах. Вот сряду и отличишь, кто фрейлина, а кто гофмейстерина. Опять же экономия — не будут на туалеты транжирить.
Но самый живой разговор вели рядом с Ивановым, стоявшим на посту, две молоденькие фрейлины.
— Не может и нас без мундиров оставить, будто мы солдаты какие! — возмущалась, бесцеремонно указав на гренадера, хорошенькая княжна Хилкова. — А я как раз мадам Бурден восхитительное платье все в мелких розах из синели заказала.
— Поспеешь до приказа Мишелю показаться, а то летом, — успокоила ее более рассудительная графиня Гейден. — По-моему, куда важней, что в новых платьях будем как днем, так и вечером. При свечах одна пудра нужна, при больших выходах — вовсе иная. И еще как-то неловко, что богу и свету один и тот же туалет адресован…
— А прическа! — не унималась Хилкова. — Извольте все под этот повойник-кокошник прятать. Ничего модного, нового, парижского — все на одно лицо. Такое насилие!..
В марте действительно вышел указ о бархатных платьях придворных дам — зеленых, синих, красных и малиновых с богатым золотым шитьем. Сходства с сарафанами не было, кроме того, что на белых шелковых юбках, которые надевались под расходившиеся спереди полы платья, нашивались в ряд сверху донизу золоченые пуговки. Но официально платья назывались «русскими».
* * *
С ранней весны 1834 года во дворце начались приготовления к переделкам в залах, расположенных южнее Иорданского подъезда. Стоя дежурным в парадных залах, Иванов видел, как царь толковал что-то и показывал на плане архитектору Монферрану, расхаживая с ним по небольшим комнатам, что находились между верхней площадкой лестницы и Белым залом. Потом от писарей гофмаршальской части стало известно, что французу велено устроить здесь залу с портретами фельдмаршалов и за нею — Малую тронную, в отделке подобную тому, что на Половине покойной царицы, стены по красному бархату заткать золотыми орлами. Но здесь за троном поместят портрет Петра Великого, отчего и зал станет называться Петровским.
Цель этих переделок была понятна всем. До сих пор процессии Больших выходов из личных комнат, а также все приглашенные на придворные церемонии иностранные дипломаты и русские высшие чины шли через комнату кавалерийского караула и вторую, совсем бесцветную по отделке, — обе даже не имели особых названий, просто проходные, и все. Теперь же пойдут без залы, которые вместе с Белым и Военной галереей подговят приглашенных к вступлению в величественный Георгиевский тронный или в сверкающий позолотой собор.
Передавали еще, что Монферран представил смету, рассчитанную на год работ, чтобы все сделать в кирпиче, мраморе и боонзе, но государь приказал обойтись суммой в пять раз меньшей и закончить к осени. 30 августа состоится открытие колонны вокруг которой уже разобрали почти все временные тепляки, за которыми полировали камень и заканчивали прочую отделку.
Как только двор выехал в Царское, все двери в будущий Фельдмаршальский зал заперли и завесили холстами, чтобы оттуда во время работ не летела пыль. А со двора воздвигли тесовую лестницу, по которой в растворенное окно входили архитекторы, десятники, рабочие. В соседнее окно выставили стрелу с блоком. А к третьему подвели лоток, которым спускали вниз разобранные печи и стены, — будущий Фельдмаршальский зал состоял доселе из трех помещений. Все это немедля грузили на подводы и вывозили со двора. Потом стали поднимать в новый зал заготовленные по чертежам бревна, тес, кронштейны и перила для хоров.
Во время дежурств Иванов иногда вслед за проходившим на работы высшим начальством заглядывал в новые помещения. Теперь шла отделка и в будущей Петровской, в глубине которой плотники «вязали» полукруглую нишу с тремя ступеньками, ведущими к площадке для трона. Открыли дверь и в Фельдмаршальский, который обводили хорами и одновременно воздвигали заново половину одной из продольных стен. Часть ее, выходившая во двор, оказалась толще, чем ее продолжение, прежде отделенное перпендикулярной перегородкой. Требовалось их «выровнять», для чего поставили фальшивую стену длиной в восемь сажен, оставя между нею и старой кирпичной больше полуаршина пустоты. Сторону этой новой стены, обращенную к залу, заштукатурили, к ней, как и вокруг всего зала, прилепили пилястры искусственного мрамора и между ними поместили фальшивую дверь с зеркальными стеклами. Работы плотницкие, штукатурные, малярные, позолотные и паркетные шли в строгой очередности в две смены. Царь не раз приезжал осматривать сделанное и торопить, чтобы все было готово ко дню Александра Невского.
Колонна стояла теперь под огромным чехлом из парусины, и только у пьедестала, где крепили бронзовые рельефы, с утра До вечера копошились мастера, закрытые от зрителей и от дождя тесовым павильоном, да вокруг гранитных ступеней, спускавшихся от памятника к мостовой, устанавливали чугунную решетку.
Но прежде торжества, связанного с колонной, состоялось другое, на котором многие гренадеры почувствовали, как состарились за семь лет, проведенных в роте. 17 августа на Нарвской дороге открыли чугунные триумфальные ворота, поставленные взамен старых деревянных, через которые в Петербург в 1814 году вступала гвардия. Рота вышла с Миллионной в половине седьмого и в восемь примкнула флангом к новым воротам. Дальше, по Петергофской дороге, на пять верст стояла вся гвардия, которая за день до этого возвратилась из лагерей.
В девять показался царь со штабом и проехал по фронту, здороваясь с полками. Потом возвратился, встал через дорогу напротив дворцовых гренадер и скомандовал церемониальный марш, который открыла рота, пройдя триумфальную арку во главе гвардии. А когда, более не останавливаясь, пришли в казарму, сняли шапки, амуницию и мундиры да стащили сапоги, то половина гренадер повалились по кроватям и заохали, так разломило ноги, поясницы и плечи. Должно быть, полковник ожидал такого конца нонешнего похода: слезши с коня, на котором впервой ехал перед ротой, он прошел домой и не тревожил гренадер. Зато Петух дал себе волю. Краснорожий и бодрый, будто не шагал в строю всю дорогу, он сначала явился в одно полуротное помещение и отчитывал едва вставших при его входе гренадер. Гудел, что от пятнадцати верст марша без ранцев и патронов в сумках развалились, как богаделки, знать, теперь только и годятся в будошники, табак на продажу тереть. Наконец, посуливши им помереть от ожирения, как дохнут мопсы у старых барынь, перешел в другую полуроту и загудел о том же, похаживая между кроватями, у которых переминались гренадеры. Верно, оттого так здоров, анафема, что ничего, кроме строя, в башке не держит. Вон поручик Крот отшагал столько же на своем месте да и пошел в полуподвал к обычному делу…
