Почему все-таки товарищ Коба был исключен из семинарии?
Почему ни в одном из его жизнеописаний не упоминается его первое «знакомство» с полицией (обыск в 1899 году, первый арест в 1900 году, задержание в ночь на 22 марта 1901 года)?
Почему при наличии «дела», заведенного 23 марта 1901 года на товарища Кобу, нашего вождя никто не разыскивал и, более того, когда его местонахождение обнаружилось, никто не стал его задерживать, а «дело» вообще каким-то образом закрылось? (Все-таки обидно, понимаешь: получается, что наш гений всех времен и народов даже ареста у врагов не заслужил!)
Почему «дело» о доказанной следствием причастности товарища Кобы к батумской заварушке не имело судебного продолжения и фактически было закрыто?
Почему и кем были подчищены материалы «дела» товарища Кобы в Тифлисском Губернском жандармском управлении в 1903 году, что существенно облегчило приговор?
Почему, когда пришло время реализовать этот приговор, отправив смутьяна в Сибирь, спецслужбы не имели представления, где находится товарищ Коба?
Почему в жизнеописаниях товарища Кобы не прояснены смутные слухи о его первом, неудавшемся побеге из Сибири в конце 1903 года?
Каким образом у товарища Кобы могло оказаться удостоверение агента охранки с подписью (и печатью) уездного исправника, обеспечивающее ему удачный исход побега из Сибири в январе 1904 года?
Где товарищ Коба добыл деньги на этот побег?
Почему товарищ Коба, покинув место ссылки, безбоязненно вернулся туда, откуда он всего за три месяца до побега был выслан?
При наличии воспоминаний ряда лиц о том, что у вернувшегося в 1904 году из ссылки товарища Кобы не было ни копейки денег, на какие средства он существовал в Батуме и Тифлисе в 1904 году, бездельничая почти полгода?
Почему в эти полгода Миха Цхакая не загрузил товарища Кобу революционной работой?
Почему остаются неизвестными подробности и цели поездки товарища Кобы в Кобулети и сведения о его контактах там с пограничной службой?
На чем основывали меньшевики свои обвинения в провокаторстве и связях с охранкой, предъявленные товарищу Кобе в 1904–1905 годах?
За что конкретно и кем был избит товарищ Коба на «маевке» в 1904 году?
Куда делись материалы об аресте и побеге товарища Кобы в 1905 году и куда вообще делись документы по кавказским делам, относящиеся к 1905–1907 годам, в архивах Департамента полиции и Тифлисского охранного отделения?
Кто же все-таки был провокатором из числа участников Таммерфорской конференции, где побывал товарищ Коба?
Выдал ли товарищ Коба авлабарскую типографию «врагам революции», чтобы таким образом получить свободу и мотануться в Стокгольм на съезд?
Отсутствуют подробности тесных домашних взаимоотношений с руководством спецслужб сестер Сванидзе и чудесного освобождения Като из-под ареста.
Кто в Тифлисском Губернском жандармском управлении (не Еремин ли?) подготовил в 1908 году фальшивую справку о революционной, т. е. бандитской, деятельности товарища Кобы в 1904–1908 годах, в которой все содеянное в эти годы вождем народов выглядело мелкими шалостями незрелого юноши?
Почему в Бакинском Губернском жандармском управлении, имевшем в своем распоряжении информацию о бакинских похождениях нашего абрека, пошли на подлог документов, чтобы смягчить наказание, причитающееся товарищу Кобе, что и произошло: вождю народов, «не догулявшему» два с половиной года сибирской ссылки по приговору 1903 года, за всю его деятельность по 1908 год включительно присудили только два года, и не в Сибири, а в Вологодской губернии?
Почему не прояснены странные обстоятельства его этапирования в Вологду и Сольвычегодск, когда он, по слухам, пребывал под фамилией реального арестанта Баиловской тюрьмы некоего Жвании и куда-то исчезал «по пути к пункту назначения более чем на месяц»?
Почему уже после Второй мировой войны из архивов Вологодского Губернского жандармского управления были изъяты все материалы, касающиеся сольвычегодского анабазиса гения всех времен и народов?
Почему не исследованы все обстоятельства, связанные с «фонтаном» провокаций и доносительства в 1909–1910 годах в Баку, когда товарищ Коба не без помощи охранительных служб спасался от суда соратников?
Почему Особые совещания в 1910 и 1911 годах противодействовали охранительным службам, заменяя их жесткие предложения по высылке товарища Кобы в Восточную Сибирь (в том числе — в Якутию) административным поселением вождя во все той же Вологодской губернии?
Почему после самовольной отлучки товарища Кобы (в 1911 году) с места поселения и последовавшего за этим ареста товарищу Кобе было разрешено возвратиться в Вологодскую губернию без конвоя, а сопровождавшую его наружку снабдили при этом сфальсифицированным словесным портретом преступника?
Почему в 1912 году, когда товарищ Коба уже был членом ЦК РСДРП, к нему продолжало благоволить Особое совещание (хотя его состав не был постоянным) и очередное наказание «революционера» было столь же мягким, как и все предыдущие?
Несколько подобных вопросов возникает и при знакомстве с обстоятельствами пребывания товарища Кобы-Сталина в туруханской ссылке, описанной в предыдущей главе.
И наконец, можно сказать, главный общий вопрос: почему же товарищ Коба-Сталин, оказавшись в малозначащем при Ильиче кресле генсека, сразу же начал упорно работать над изъятием сохранившихся касающихся его материалов охранительных служб из областных архивов по местам пребывания товарища Кобы до 1917 года, частично уничтожая их, в результате чего образовывались информационные хронологические провалы в системе этих документов, а к сохраняемой их части предельно ограничен доступ?
Добавлю к этому перечню еще один вопрос от себя: почему друг товарища Кобы — большевик-провокатор Роман Малиновский — вместо того, чтобы исчезнуть бесследно, вернулся в Россию почти сразу же после октябрьского переворота? С чем он приехал? Что привез за пазухой для товарищей, и почему он был без суда и следствия убит большевистской охранкой через день после ареста, не успев ничего и никому поведать о том, что, надо надеяться, он хорошо знал? Для справки: главный собеседник провокатора в последние часы его жизни, выслушавший его исповедь, — член «трибунала» и большевистский «правовед» Николай Крыленко был убит товарищем Кобой в 1938 году.
Далее профессор Островский пытается дать свои ответы на эти вопросы. Мы не будем их здесь повторять, поскольку они представляют частное мнение одного человека и не подкреплены надежными документами, ибо, если бы такие документы существовали и были известны профессору Островскому, то не было бы надобности формулировать вышеперечисленные вопросы. Для автора же этой книги все его читатели в настоящем и будущем абсолютно равноправны, и каждый из них имеет возможность на основании содержащейся здесь информации выработать свое собственное понимание действий товарища Кобы в различных житейских ситуациях. В общем — думайте сами, решайте сами.
Примите же, однако, к сведению важную мысль, принадлежащую замечательному мудрецу, покровителю благородной Бухары — шейху Баха-ад-Дину Накшбанду:
«Никогда не позволяйте себе каждую вещь оценивать способом, не относящимся к тому времени. Одно должно соответствовать другому».
Применительно к нашему случаю этот совет означает, что для правильной оценки того прошлого, которому посвящен этот роман, читатель, как уже говорилось в первой его части, должен перенести себя в описываемое в нем время, поставить себя в условия, этому времени соответствующие, и спросить себя самого, как не товарищ Коба, а он сам поступил бы в том или ином из описанных случаев. И тогда краешек правды, может быть, приоткроется, чему я буду очень рад.
В порядке же посильной помощи тем, кто об этом задумается, здесь без комментариев помещается один характерный циркуляр Департамента полиции от 24 мая 1910 года, обращенный к начальникам охранных отделений Империи, одним из авторов которого мог быть переведенный в этот департамент в 1910 году многоопытный полковник А. М. Еремин. При внимательном прочтении этот циркуляр может объяснить многие события последних десятилетий царского режима:
«Милостивый государь! Практика указала, что сотрудники, давшие неоднократно удачные ликвидации и оставшиеся не привлеченными к следствию или дознанию, безусловно рискуют при следующей ликвидации, если вновь останутся безнаказанными, ”провалиться“ и стать, с одной стороны, совершенно бесполезными для розыска, обременяя лишь бюджет Департамента полиции и розыскных учреждений, с другой же стороны, вынуждаются вести постоянную скитальческую жизнь по нелегальным документам и под вечным страхом быть убитыми своими товарищами. В подобных случаях более целесообразно не ставить сотрудников в такое положение и, с их согласия, дать им в конце концов возможность если то является необходимым, нести вместе с своими товарищами судебную ответственность, имея в виду то, что, подвергшись наказанию в виде заключения в крепость или в ссылке, они не только гарантируют себя от провала, но и усилят доверие партийных деятелей и затем смогут оказать крупные услуги делу розыска как местным учреждениям, так и заграничной агентуре, при условии, конечно, материального обеспечения их во время отбытия наказания. Сообщая о таковых соображениях, по поручению г. Товарища Министра Внутренних Дел, командира Отдельного корпуса жандармов, имею честь уведомить Вас, милостивый государь, что Его Превосходительством будет обращено особое внимание как на провалы агентуры, так и на ее сбережение, и в особенности на предоставление серьезных секретных сотрудников для заграничной агентуры, которая может пополняться только из России и притом лицами, совершенно не скомпрометированными с партийной точки зрения. Примите, милостивый государь, уверения в совершенном моем почтении».
