— Сие осмыслить надо, чтоб с огня да в полымя не попасть, — не согласился с ним бородатый.
— Опасаетесь от баб своих оторваться? — поддел тарусцев Василько.
— Чего нам опасаться?! — повысил голос остроглазый. — Мы отвоевали свое, теперь вы сами спробуйте!
— Да что с ними воду в ступе толочь! Не хотят идти — не надо! Без них управимся!.. — зашумели станичники.
— Будет! — властно сказал атаман. — Неволить никого не станем. Только не отсидитесь вы по топям, да в глухомани лесной, найдут вас ордынцы.
— Смирная овца волку по зубам! — выкрикнул Митрошка. — Видели бы вы, как крымчаки в Гоновой деревне от нас бегли!
Федор поднялся с земли, спросил, обращаясь к тарусцам:
— Далече ли отсюда шлях, коим полон гонят?
— Верст пять будет.
— Добро. Там и учиним засаду! — бросил Гордей.
— Поведу вас, место там для засады знаю, — сказал седой тарусец.
— А нас возьмете? — подошли к атаману братья-близнецы.
— А чего не взять?.. — оживился Гордей, окидывая взглядом тарусских крестьян. — Кто еще?
— И я с вами! — швырнул о землю свой колпак мужик с бородой-лопатой. — Цыть, Акуля! Все одно пойду! — отстранил он бросившуюся к нему жену.
Остальные мужики, понурив головы, молчали. Собирались недолго, и вскоре отряд, в котором было уже около двадцати человек, скрылся в лесной чаще.
После нескольких часов пути станица спустилась в глубокую ложбину, поросшую кустами орешника и волчьего лыка. Над ними вперемешку возвышались молодые дубки и огромные старые деревья. Внизу, скрываясь в зелени леса, тянулась широкая пыльная тропа. На ней были отчетливо заметны следы конских копыт и босых ног, трава на обочине выбита.
— Намедни крымцы великий полон гнали, — пояснил седой тарусец.
— Часто гонят? — спросил атаман.
— Чуть ли не каждый день.
— Другой дороги нет, — вмешался крестьянин со светлым чубом. — Со всей тарусской земли ордынцы ясырь тут ведут.
— А сторожевых много?
— Какой полон, глядя. Третьего дня было с сотню, не меньше. Но и вели дюже много. Мужиков, баб, детишек… — вздохнул старик. — А день ранее дюжины две охраны только было. Когда как.
— Самолично видели аль говорил кто? — внимательно оглядывая тропу и прилегавшие к ней кусты, поинтересовался Федор.
— Самолично! — буркнул остроглазый тарусец. — Не хотел старче уходить отсель, — кивнул он на седого. — Все твердил: «Пока дочку не увижу в последний раз, не уйду…» Мы с ним из одного села, потому ходили вместе тоже. Куда денешься?.. А как увидел, едва удержали. Чуть было на стежку не выбежал: «С дочкой пойду!..» А на что он ордынцам? Убили бы, и все дела.
— Им сие просто! — подал голос Митрошка. — Не из корысти собака кусает — из лихости.
— Вона, видите? — показал тарусец на темное пятно запекшейся крови посредине тропы. — На наших глазах ордынец саблей пленника зарубал. А за что — нечистый то ведает. После мы его в лесу схоронили.
— Душа болит, да что сделаешь, коли их сила… — горестно молвил старик.
Станичники прислушивались к их разговору, насупившись, молчали.
— Ничего, молодцы, и на них найдется сила! — постарался подбодрить людей Гордей. — Учиним тут засаду, освободим пленников, мужики к нам, чай, пристанут, добавится силушки нашей.
— Можно и тут… — задумчиво протянул Клепа. — Одно плохо: дюже кусты близко к тропе, стрелять из луков несподручно будет.
— Надо на деревьях засесть! — предложил Федор. — В дозоре мы так всегда делали.
— Верно сказал! Сразу видно ратного человека! — обрадованно поддержал его атаман.
— Непривычно будет! — усомнился кто-то из ватажников.
— Время есть, приноровимся, — решительно сказал Гордей. — К тому же нужда научит. Как оно, Митрошка, говорится: нужда скачет…
— Нужда пляшет, нужда скачет, нужда песенки поет! — подхватил швец.
— Ну, за дело, молодцы!..
Разбросав по тропе колпаки, ветки, станичники взобрались на деревья. Поначалу не удавалось попасть в цель, мешали листья, стрелы падали на землю… Федор и Василько переходили от дуба к дубу, влезали на них, учили целиться из луков.
Люди быстро устали — сказался долгий переход. Решили сделать привал, благо уже стало темнеть. Отошли саженей на двести в глубь леса. Не разводя костер, поели сухарей и солонины. Гордей выставил дозорных, остальные улеглись в траве.
Ночь прошла спокойно. Утром Гордей отрядил Федора и Василька в дозор, чтобы те, конные, успели предупредить станицу о приближении полона. Клепу и Сеньку он направил в дальнюю разведку в село, откуда, по словам тарусцев, ордынцы обычно гонят схваченных людей. Остальные лесовики вернулись на тропу и снова принялись за вчерашнее. Понемногу приноравливались. Все чаще то одному, то другому удавалось попасть в цель. Так прошел еще день.
К вечеру порубежники вернулись, но Клепы и Сеньки, которым уж давно было пора возвратиться, все не было. Хоть атаман и забеспокоился, но все же разрешил станичникам развести костер, на котором те поджарили подстреленных глухарей и косулю.
Наступила вторая ночь в лесном стане. Люди не спали, настороженно прислушивались к ночным звукам: где-то громко фыркала рысь, из чащи доносился унылый волчий вой, ухал филин…
Шел к концу еще один день в подготовке к встрече с людоловами и их жертвами, а на лесной тропе по-прежнему они не появлялись. Не возвратились и разведчики. В томительном ожидании медленно текло время. Наконец атаман решил отправить еще нескольких лесовиков на розыски Клепы и Сеньки. Вернулись они далеко за полночь, пройдя с добрый десяток верст вдоль тропы, они никого не обнаружили…
Покинув лесной стан, Клепа и Сенька направились в сторону Тарусы. Под вечер устроили привал. Укрывшись в кустах орешника, стали закусывать. Оба очень устали. Поев, Сенька прилег, зевая, уставился на видневшуюся сквозь листву стежку. Клепа вытер руки о рубище, закрыл сумку-калиту с остатками провизии, но ложиться не стал. Сидел и раздумывал, что делать дальше: возвращаться или заночевать в лесу?..
Вдруг Сенька насторожился, толкнул Клепу. Рыжий обеспокоенно приподнялся, взглянул в просвет между листвой. По лесу шел человек. Одет он был в старый, заношенный до дыр зипун, на голове колпак, в руках тяжелая сучковатая палка. Не то странник, не то беглый тарусец — не разберешь.
— Может, окликнем? — шепотом предложил парнишка. Вместо ответа Клепа зажал широкой ладонью его рот. Некоторое время разведчики молча наблюдали за неизвестным. Вел он себя странно. Торопливо пройдя несколько шагов, останавливался, задрав голову, прислушивался, с шумом нюхал воздух.
Наконец странник скрылся из виду, но оба лесовика не спешили покинуть кусты. Клепа продолжал всматриваться в сторону тропы, будто ждал, не появится ли оттуда еще кто-то…
И действительно, вскоре в лесу замелькали какие-то фигуры. Крадучись между деревьями и кустами, они следовали за неизвестным — казалось, тот вел их куда-то. Разглядев, что это ордынцы, Клепа все понял. Его скуластое, в веснушках лицо стало багровым…
«Поводырь! Должно, узнал, что поблизу беглые, и навел врагов. Но не быть по-твоему, иуда!..»
— Сенька, жди меня тут! — приказал он. — Ежели не вернусь, сам добирайся до станицы. Пущай будут готовы!
Отрок растерянно открыл рот, хотел сказать что-то, но рыжий уже исчез в густых зарослях кустов.
Лесовик обогнал татар и поравнялся с поводырем. Переползая от дерева к дереву, стал следить за каждым его шагом. Предатель то и дело останавливался, воровато оглядывался по сторонам и шел дальше. Вот он замер, вобрал голову в плечи, медленно поворотил ее к кусту орешника, за которым укрылся Клепа. У того перехватило дыхание: «Неужто приметил?» Но сзади послышался шум, крымцы двигались следом. Обернувшись, поводырь подал им предостерегающий знак рукой и снова засеменил по лесу. Выйдя на прогалину, замедлил шаги и, громко застонав, опустился на землю. Затем с трудом приподнялся и, хромая, поплелся дальше.
«Ногу подвернул, что ли? — недоумевал Клепа. — Или хочет, чтобы его услышали беглые — только не ведает, где они, вот и завлекает?..»
Поводырь пересек лесную прогалину и скрылся в чаще, Клепа ринулся ему наперерез. Внезапно стоны того прекратились, а из-за кустов донесся громкий разговор. Лесовик прислушался: говорили по-русски. Видимо, замысел предателя удался: кто-то из беглых вышел к нему из чащи.
«Скорее упредить их!..» Клепа стремительно пошел на голоса. Кричать не стал — могли услыхать ордынцы, что притаились где-то рядом. Он стал продираться через густые заросли кустарника и наконец увидел саженях в двадцати от себя беглых тарусцев. Мужики, бабы, детишки тесным кругом обступили странника, который, размахивая руками, что-то рассказывал им. Рыжий перемахнул через поваленную буреломом ель, но поскользнулся и упал. Сильно ударился головой о ствол и потерял сознание.
