короля к ней. Но до сих пор отношения подкоморины не давали повода для обвинения ни её, ни Августа. Не порвала она с мужем, не дала повода к подозрению ничем, кроме обморока, который мог объясниться женской восприимчивостью.
Только для тех, что были лучше знакомы с жизнью курфюрста, как Пребендовский, было очевидно, что Август, привыкший к лёгким победам, готов для них к наибольшим жертвам. Раз бросив взор на красивую Уршулу, уже от неё не отказывался.
Заметили, что с мужем подкоморины, который почти каждый день крутился перед его глазами, король стал любезным, более сердечным, чем когда бы то ни было. Давал первенство перед другими, старался выделить и показаться для него полным уважения. Было это обычное поведение Августа; в канун того дня, когда кого-нибудь хотел отправить в Кёнегштейн, окружал его чрезвычайной нежностью.
Любомирская после обморока в последующие дни не показывалась. Подкоморий должен был к ней силой пробиваться. Говорили, что между супругами с глазу на глаз последовала резкая сцена. Товианьская слышала крики, а подкоморий вышел яростный, хлопая дверями, не желая ни видеть, ни говорить с каштеляновой.
Когда после его ухода она вошла в покой Уршулы, нашла её в слезах гнева, с горящими щеками, раздражённую до безумия.
– Не хочу его знать, – начала она кричать, – он тиран, жить с ним не могу. Подаю на развод, будь что будет. Дядя мне в Риме сделает расторжение этого брака. Я была принуждена, не любила его никогда…
Напрасно Товианьская старалась её успокоить, представляя, что разрыв с мужем не обязателен, что слишком много вызовет клеветы и криков. Советовала смириться, смягчить его, брала это на себя и примаса.
Подкоморина заверяла, что предпочитает монастырь.
Любомирский, который, хоть утомлённый капризами жены, имел к ней привязанность, готов был всё забыть под условием, чтобы с ним вместе ехала на деревню. Но о том Уршулка слышать не хотела. Случилось, что уже предвидели немцы: тайно завязались отношения, так умело заслонённые, что даже Товианьская, стоящая на страже, ничего о них не знала.
Король, который столько имел дел с оппозицией, с интересами Речи Посполитой, в эту минуту перелома, наиважнейшую, сдавал всё на Флеминга, Денбского, Пребендовских, Пфлуга и т. п., а сам думал уже только о красивой Уршуле. Ни лифляндцы, ни Каменец оторвать его от неё не могли. Посвящал им едва короткую минуту, когда интрига с Любомирской поглощала остальные дни. Король показывался, исчезал, закрывался, посланцы крутились, подарки сыпались… Брак, однако, до сих пор разорван не был и подкоморий пробивался к жене, вбегал, ссорился с ней, имея надежду примирения, ставил условием отъезд в деревню, а красивая Уршула заверяла, что с мужем никуда не поедет и должен от неё отделиться.
За этим всем примас и пани каштелянова играли такую же роль, как и в делах оппозиции. Радзиёвский уже был приобретён, речь шла только о размере суммы, которою хотели его купить, тайно сносился с королём, а явно вставал против него и оппозицию подкреплял и растягивал.
Вводил в заблуждение шляхту и весь свой лагерь, но в то же время и короля держал в подвешенном состоянии, не заканчивая с ним дел, не допуская мира, чтобы добиться и выторговать как можно больше. Отличным предлогом для этого промедления со стороны примаса было то, что они не могли примириться с епископом Денбским. И один и другой были раздражены до наивысшей степени.
В Литве, несмотря на всевозможные старания помирить Сапегов со шляхтой, возрастало бурление умов, угрожала гражданская война. Август тем временем готовился к войне против Турции, а в то же время, пытаясь приобрести себе курфюрста Бранднбургского, не только через послов входил с ним в соглашения, но сам под предлогом охоты поехал обсуждать дальнейшую судьбу Речи Посполитой. Осталось тайной то, что со своей стороны предложил король курфюрсту, и чего от него требовал взамен, но не подлежало сомнению, что речь шла о радикальных переменах, о разделе страны, о перемене формы правления.
Можно догадаться, что король очень выгодными условиями и территориальными уступками пытался перетянуть на свою сторону курфюрста, но тот чувствовал себя в своём положении таким сильным и имел такие большие виды на будущее, что предпочитал не связывать себя никаким решающим договором. Если Речь Посполитую преобразовывать с основания, он предпочитал сам тянуть из этого выгоды, чем ими делиться с саксонцем, который был не слишком безопасным на своём троне.
Среди этих экспедиций Августа в Гданьск, в Пруссию, переговоров с Бранденбургским курфюрстом и русским царём Петром, которого надеялся заполучить, король в то же время не забывал о романе с Любомирской.
Красивая Уршула уже так уверена была в коронованном любовнике, что сама торопила окончательный разрыв с мужем. Подкоморий несколько раз приезжал ради примирения и не был допущен. Жена его знать не хотела.
Через несколько недель даже, желая избежать свиданий с ним, по совету примаса, красивая Уршула закрылась в монастыре клариссок, а по городу ходили слухи, что король Август, переодетый в капуцинское одеяние, её навещал.
Радзиёвский, надеясь, что Любомирская будет ему в будущем помощью, через неё обещая себе влиять на короля, через Товианьскую, и сам поддерживал развод и полное освобождение прекрасной Уршулы.
Подкомария разными средствами старались успокоить, доказывая ему, что развод был единственным средством выйти из этой неприятной передряги. С этих пор он переставал быть ответственным за жену и её поступки. Подкоморий с разбитым сердцем в конце концов согласился на расставание, а жена его покинула монастырь и с новым великолепием показалась свету как триумфаторша. Её двор, драгоценности, образ жизни, окружающие особы, уже явные отношения с королём не позволяли сомневаться, что была его любовницей.
Это выдавалось и внезапным исчезновением графини Эстер, которую заранее предостерегли приятели её, Беклинг и госпожа Рехенберг, что её заменила Любомирская.
Испугавшись изгнания и лишения очень дорогих украшений, которые король давал ей для пользования и рисования, с помощью Беклинга тайно забрав камни, она убежала в Варшаву.
Говорили, что Любомирская, которая имела глаз на эти драгоценности, потери их не могла простить Беклингу, и способствовала его падению.
Король с радостью, что избавился от Эстер без упрёков, слёз и сцен, которых вынести не мог, потерю драгоценностей сносил легко и к Эстер не имел позже предубеждения. Она и Аврора Кенигсмарк умели смириться со своей судьбой, сохраняя приязнь Августа, который показывал им добродушие и иногда весело забавлялся с ними….
Среди условий развода подкоморий положил одно, которое до некоторой степени имя Любомирских должно было спасти от позора, и требовал, чтобы, приняв какой-нибудь новый титул,
