– Герта! Фредегунда! – окликнул он их.
– Здравствуй, благородный Балта, – отвечали они ему. – Благородная Фригг в роще гуляет, а вождь Нордерих еще не вернулся из погони за команами. Назад он этим леском пройдет, и княжна его встретить хочет.
Молодой воин углубился в рощу. Он услышал веселый смех, и перед глазами его мелькнули два платья – голубое и желтое, но он проскакал мимо, незамеченный девушками. Дальше, среди ярко освещенной заходящим солнцем зелени он увидел светло-розовое пятно, цвета вечерних облаков. Оно то скрывалось в кустах, то появлялось из-за них. Женский голос напевал песню о любящей деве, ожидающей возвращения витязя с кровавого боя и тоскующей день и ночь в его отсутствие.
Сердце Балты забилось и он направил своего коня через густой кустарник, прямо к певице.
Это была высокого роста, с пышной грудью молодая девушка, белая и румяная. Голубые глаза ее, цвета незабудки, смеялись доброй улыбкой, противоречащей грустному напеву ее песни. Полуоткрытый рот с пухлыми губами обнаруживал ряд ровных, белых зубов. Длинные и толстые косы ее, цвета пшеничной соломы, спускались за спину, ниже колен, и были заткнуты за пояс, чтобы не путались в кустах. Платье ее плотно охватывало тело от шеи до бедер, обрисовывая изящные формы ее стана. Полудлинные рукава оставляли открытыми белые, полные руки красавицы с ямками на локтях. Под розовый цвет платья, на голове девушки был венок из цветов дикого шиповника. На поясе висела сумка черной кожи и кинжал в серебряных узорчатых ножнах. За спиной был легкий колчан с оперенными стрелами, а в руке она держала маленький лук. Она приветливо улыбалась подъехавшему воину.
– Добро пожаловать, Балта, – сказала она. – Отец еще не возвращался. Мы его ждем здесь на перепутье.
– Знаю, – отвечал воин спешиваясь. – Мне твои девы сказали. Я с тобой первой и с уважаемым Нордерихом хотел поделиться радостью славной победы.
– О победе я уже знаю, – возразила девушка.
– Удалось мне не только положить множество врагов! – похвалился Балта. – Я царевича Котыся Босфорского спас, и он мне обещал вечную дружбу. Вот меч – его подарок.
– Радуюсь за тебя! – произнесла добродушно девушка.
– Радуешься? И только? – воскликнул воин. – Да понимаешь ли, что теперь, по просьбе царя Савромата, князь Дидерих пошлет меня на новые, славные дела. Я скоро не просто благородным воином готским буду, а вождем великой силы.
– От души тебе желаю, – произнесла княжна.
– Холодно ты все это говоришь! – разочарованно сказал молодой витязь.
– Я всегда радуюсь подвигам славных воинов, – отвечала девушка. – Но к чему мне горячиться?
– К чему! – воскликнул Балта. – Как к чему? Подвигами я сделаюсь равным благородным Амелунгам. Нордерих тогда не откажет мне в твоей руке.
– Отец мой прежде всего спросит у меня, люблю ли я тебя! – твердо отвечала Фригг.
– И ты скажешь?..
– Я скажу, что я в тебе вижу славного бойца, честного воина, приятного спутника для катанья по руке и гулянья в рощах. Но не ты избранник моего сердца.
– Проклятие! – не своим голосом закричал Балта. – Я знаю, кто твой избранник.
– Я тебе его не называла, а потому молчи! – внушительно остановила его девушка.
– Молчать не буду! – продолжал запальчиво воин. – Полюбился тебе бродяга, славянская кукушка, забравшаяся в готское гнездо. Он певец, он и любовные стихи, и былины о древних богатырях слагает. Вот чем он тебе полюбился. Но я его убью!
– И полагаешь, что я тебя полюблю за твое злодеяние? – спросила Фригг.
– Он нечистая тварь, он со злыми духами знается. Брат его матери чародей, кудесник, прорицатель. Они тебя заколдовали. Но я не боюсь ни колдунов, ни ведьм. Не боюсь ни твоего певца, ни твоего отца. Биться со всеми буду, кто мне поперек дороги станет.
– Но если я не хочу идти по твоей дороге?
– Тогда я тебя убью! – вырвалось у обезумевшего влюбленного. – Нет! Неправда! Тебя я не убью! Если, от чего да хранят тебя боги, ты умрешь, то убью я себя немедленно. Но если ты не отвечаешь мне любовью за любовь, я тебя изуродую, вырву один глаз, обрублю уши, рассеку щеки самыми затейливыми узорами. Ты будешь безобразна, и от тебя все поклонники отвернутся. И первый из них твой стихослагатель, злой колдун сарматский. Но я тебя буду любить больше, чем когда-нибудь.
– Зато как я тебя возненавижу! – воскликнула негодующая девушка.
Балта окончательно обезумел и бросился на Фригг.
– Волей-неволей ты моя! Я тебя увожу!
Но не успел он ее обхватить за стан, как у нее в руке блеснул кинжал, направленный ему прямо в сердце. Он уклонился, не выпуская ее из рук. Острие кинжала ударило его в плечо, глубоко вонзилось в мышцы и проехало вниз, скользя по кости до локтя. Кровь ключом забила из зияющей раны. Витязь левой рукой схватил руку девушку выше кисти, а раненой правой пытался вырвать у нее кинжал. Она стала защищаться левой рукой. Не помня себя, девушка хватала обеими руками за лезвие кинжала, рассекая себе пальцы и ладони. Одежда обоих борющихся была залита кровью. Наконец, несмотря на тяжелую рану правой руки и значительную потерю крови, смертельно бледный Балта одолел свою противницу. Кинжал остался в его руке.
– Бешеная! – воскликнул он. – Ты меня искалечить хотела!
– Нет! – твердо ответила Фригг. – Я хотела тебя убить!
– Я мог бы обнажить против тебя меч, – сказал воин. – Я не хотел. Раны, которые ты получила, ты сама себе нанесла. Но теперь я нанесу тебе несколько ран, не опасных для жизни, но которые заставят тебя обо мне помнить.
И левой рукой, одним взмахом он ударил ее острием кинжала по правой щеке. Но в это время зажужжали две короткие стрелы. Одна ударила Балта в спину и скользнув по доспехам, упала на землю. Другая вонзилась ему в бедро. Спутницы Фригг бежали к ней на помощь. Ослабев от потери крови, Балта упал на землю и потерял сознание.
Когда он пришел в себя, никого вокруг него не было и стояла глубокая ночь. Раны его были перевязаны и стянутое тонкими шнурками плечо не давало более исхода крови. Конь его стоял привязанный к дереву. Несчастный дикарь начал припоминать все сотворенное им вечером.
– Безумец я и больше ничего! – проговорил он. – Крови-то, крови сколько! И моя, и бедной Фригг кровь. А она моей смерти все же не пожелала. Раны перевязать велела. Мне теперь и в полях около Нордерихова дома не то что останавливаться, но и показываться опасно. Надо скакать лесом в обратную сторону, подальше от готских поселений. Поскачу на восток к северу. Там дворы сарматских кметов есть. Отдохну у них. Они меня не знают. А там продолжу путь от дома родительского. Хорош я, нечего сказать. В жестоком бою с команами невредим остался, а три девки одолели.
С ужасной жгучей болью в руке, хромая на раненую ногу, Балта добрался до коня, сел на него и поехал по направлению к жилищам сарматских кметов, у которых он мог отдохнуть до начала выздоровления и, главное, скрыться от гнева Нордериха, который, узнав об оскорблении и ранении дочери, конечно, его не помилует.
Едва выбравшись из рощи, Драгомир и Вадим стали встречать, один за другим, отряды ратников, возвращавшихся с поля битвы в город Танаис, в котором царевичи назначили общий сбор. Греки, босфорцы и евреи были большей частью в медных латах, в шлемах с гребнем из стоячего конского волоса, с конским хвостом, падающим на спину. Вооружены они были длинными копьями и короткими мечами. Между евреями заметны были несколько знатных воинов, облеченных в доспехи старого образца, давно было забытого во времена Маккавеев и сирийских царей, но ныне опять вводимого из любви к родной старине. Шлемы у одних были остроконечные ассирийские, увенчанные пучками перьев, и других с плоским верхом, расширяющиеся вверх и нарезанные желобами по всей окружности. Щиты продолговатые, обтянутые кожей и обшитые чешуей из медных блях. Мечи длинные, у иных кривые, у многих серповидные египетские топоры «кхоп».
Сарматы, преимущественно босфорского войска, были вооружены по-гречески, но резко от них отличались. Многие, собранные из степных кметов, и конница, присланная с верховьев реки Дона «господином» Перестеном, под начальством подручных ему царей Пржебора и Буреслава и князей Мутьяна и Кречета. Доспехи на них были чаще всего чешуйчатые роговые или из конских копыт. Мечи длинные, кривые, на ремне через плечо. Копья короткие, метательные. У всех были огромные луки и колчаны, наполненные длиннейшими стрелами. Щитов, за исключением нескольких начальников, почти ни у кого из сарматов не было. Народ был все рослый, крепко сложенный, белокурый, хотя темнее готов. Большие голубые или серые глаза метали грозный взор, громко и бойко лилась их звучная речь.
Римский отряд был немногочислен. Они здесь должны были представлять собой лишь верных союзников босфорского царя, даже с оттенком почетных телохранителей. Они были все в своих характерных доспехах. Вооружение составляли копья, топоры, секиры и молоты.
