Какъ только совѣтникъ переступилъ порогъ этого кабинета, дама, ходившая тутъ взадъ и впередъ, моментально остановилась посреди комнаты. Она была такъ блѣдна и такъ рѣзко отдѣлялась отъ краснаго ковра, что можно было подумать, она тоже недавно пришла съ улицы и не успѣла еще обогрѣться.
Мягкія складки кашимироваго платья падали вокругъ ея стройной тальи и обрисовывали ея прекрасныя формы. Она была чрезвычайно хороша, хотя уже не первой молодости, съ тонкимъ римскимъ профилемъ и нѣжными, подвижными чертами лица. Волосы ея были пепельнаго цвѣта и вились мелкими воздушными кольцами вокругъ головы и шеи. Это была Флора Мангольдъ, невѣстка совѣтника Ремера, сводная сестра его покойной жены.
При входѣ зятя она сложила руки на грудь и посмотрѣла на него съ напряженнымъ ожиданіемъ.
– Почему ты не тамъ, Флора? – спросилъ онъ, указывая пальцемъ по направленію къ залѣ.
– Такъ ты думаешь, что я способна присутствовать при бабушкиномъ вечернемъ засѣданіи, слушать ихъ сплетни и смотрѣть, какъ они вяжутъ чулки и свивальники для бѣдныхъ дѣтей? – отвѣтила она немного разсердившись.
– Но тамъ есть и мужчины, Флора.
– Точно они меньше занимаются сплетнями, не смотря на свои чины и эполеты!
– Ты не въ духѣ, дорогая моя, – сказалъ Ремеръ, слегка засмѣявшись, усаживаясь въ кресло.
Флора рѣзкимъ движеніемъ откинула голову назадъ и еще крѣпче скрестила руки на груди.
– Морицъ, – сказала она задыхаясь, какъ бы борясь съ собою, – скажи мнѣ правду – говорятъ мельникъ умеръ подъ ножомъ Брука?
Ремеръ вскочилъ.
– Что-за идея! Для васъ, женщинъ, ни одно несчастіе не кажется довольно чернымъ.
– Морицъ, прошу тебя говорить поделикатнѣе, – прервала его Флора, съ гордымъ наклоненіемъ головы.
– Я, конечно, питаю полное уваженіе къ твоей личности и отдаю должную дань твоему уму, но развѣ ты поступаешь лучше другихъ?
– Умеръ подъ ножомъ Брука! – Повторилъ онъ взволнованнымъ голосомъ. – Скажу тебѣ только, что операція происходила въ 2 часа дня, а онъ умеръ всего часа 3 тому назадъ. Я, впрочемъ очень удивляюсь, что ты имѣешь мужество высказывать подобное предположеніе, и говоришь это такъ спокойно, можно сказать такъ безжалостно.
– Именно я! – вскричала она и топнула по мягкому ковру. – Ты долженъ знать, что душа моя не терпитъ скрытности. Я слишкомъ горда и вовсе не способна на самопожертвованіе, что-бы знать вину другаго и скрывать ее, кто бы этотъ другой ни былъ! Не думай, что это проходитъ мнѣ даромъ; сердце мое обливается кровью, но ты сказалъ „безжалостно“ и злѣе этого ты ничего не могъ найти. Имѣть состраданіе къ тому, кто плохо знаетъ свою спеціальность, – положительно нелѣпо. Ты знаешь не хуже меня, что слава Брука, какъ доктора, очень сильно пострадала послѣ неудавшагося леченія графини Валлендорфъ.
– Да, но эта избалованная барыня не отказывала себѣ ни въ какомъ капризѣ и слишкомъ усердно ѣла жирные пастеты и запивала шампанскимъ.
– Такъ говорилъ Брукъ, но родственники положительно опровергали это, – сказала Флора, пожимая руками виски, какъ будто она страдала головною болью.
– Знаешь Морицъ, когда я узнала о несчастіи на мельницѣ, то нѣсколько минутъ ходила въ саду, какъ помѣшанная. Зоммеръ былъ извѣстенъ во всѣхъ слояхъ общества и всѣ интересовались операціею. Допустимъ даже, что онъ умеръ не подъ ножомъ Брука – все таки станутъ утверждать, что благодаря только его крѣпкой натурѣ, кризисъ продлился на нѣсколько часовъ. И ты хочешь утверждать теперь невинность Брука? Да, впрочемъ и не старайся отрекаться отъ собственнаго убѣжденія! Посмотри на себя, какъ ты блѣденъ отъ внутренняго волненія.
Въ эту минуту распахнулась одна изъ боковыхъ дверей и на порогѣ показалась президентша Урахъ. Не смотря на ея семьдесятъ лѣтъ, она ходила очень быстро и могла похвастаться своею моложавостью; на ней не было даже мантильи, которая такъ благодѣтельно прикрываетъ талію старушекъ; бѣлая, кружевная косынка, плотно обхватывала ея грудь и талію и спускалась пышнымъ бантомъ на сѣрое, шелковое платье.
Ея посѣдѣвшіе волосы лежали густыми пуфами около лба, а сверхъ этой волосяной короны красовалась бѣлая тюлевая вуаль, длинные концы которой прикрывали ей шею и нижнюю часть подбородка, – единственныя погрѣшности ея наружности.
Она была не одна; около нея стояло странное существо, чрезвычайно маленькаго роста и неимовѣрной худобы; не смотря на свою малость, члены ея были пропорціональной величины, а сильно развитая голова молодой дѣвушки свидѣтельствовала, что ей было не менѣе двадцати-четырехъ лѣтъ.
Всѣ эти три женскія головы имѣли общія, фамильныя черты; тотчасъ можно было замѣтить тѣсную связь между бабушкой и внучками, только у младшей изъ нихъ гордый, правильный профиль казался нѣсколько удлиненнымъ, а подбородокъ немного шире и энергичнѣе. Цвѣтъ ея лица былъ болѣзненный, а губы совершенно синяго цвѣта.
Въ пушистыхъ, русыхъ волосахъ были приколаны бархатные банты огненнаго цвѣта, а ея миніатюрная фигура облечена въ красивый вечерній туалетъ.
Къ этому нужно еще прибавить, что съ одного боку у нея висѣла овальная, плетеная карзиночка, подбитая голубымъ атласомъ, въ которой сидѣла маленькая канареечка.
– Нѣтъ Генріэтта! – вскричала Флора съ нетерпѣніемъ и запальчивостью, въ ту минуту, какъ птичка, точно стрѣла пронеслась надъ ея головою, – этого я положительно не выношу. Ты можешь оставлять дома твой звѣринецъ, приходя ко мнѣ.
– Извіни Флора – мой маленькій Гансъ не дикое животное, не имѣетъ ни капытъ, ни роговъ и не сдѣлаетъ тебѣ вреда! – отвѣтила молодая дѣвушка совершенно равнодушно. – Приди сюда, моя птичка! – манила она канарейку, летавшую около потолка, и маленькое животное немедленно послушалась свою госпожу и сѣла на ея протянутый палецъ.
Флора отвернулась и пожала плечами.
– Право не понимаю тебя, бабушка, ни другихъ, – сказала она рѣзко. – Какъ это вы можете спокойно выносить всѣ фантазіи и глупыя ребячества Генріэтты? Въ вашемъ салонѣ скоро появятся голубиныя и вороньи гнѣзда.
– Что-жь, почему-жъ-бы и не такъ? – засмѣялась Генріэтта, показывая при этомъ два ряда тонкихъ, острыхъ зубовъ. – Добрые люди должны же сносить, когда ты при каждомъ удобномъ случаѣ расхаживаешь съ перомъ за ухомъ и рѣшительно всѣмъ хвастаешься своею ученостью.
– Генріэтта! – перебила ее президентша строгимъ голосомъ. Во всѣхъ движеніяхъ этой женщины проглядывало княжеское величіе; даже протягивая руку совѣтнику лицо ея хотя и выражало доброту и ласку, но въ тоже время и несомнѣнное снисхожденіе.
– Мы узнали, что ты возвратился, Морицъ; долго-ли намъ еще предется ждать твоего появленія въ нашъ кружокъ? – спросила она пѣвучимъ, мягкимъ голосомъ.
Совѣтника раздражили эти слова и онъ медленно отвѣтилъ.
– Дорогая grand-maman, прошу васъ извинить меня, сегодняшній вечеръ я не выйду къ гостямъ – происшествіе на мельницѣ…
– Я понимаю, что происшествіе это печальное, но почему-же мы должны отъ этого страдать? Я право не знаю какъ оправдать тебя въ глазахъ моихъ друзей?
– Вѣдь ваши друзья не такъ-же глупы, что-бъ не понять.
– Что сегодня вечеромъ умеръ дѣдушка Кети, – проговорила Генріэтта, разсматривая книги на письменномъ столѣ.
– Разъ на всегда прошу тебя, Генріэтта, избавить меня отъ твоихъ грубыхъ замѣчаній, – сказала президентша. – Пожалуй сними твои огненныя ленты, и надѣнь что нибудь по скромнѣе, такъ какъ Кети твоя сводная сестра, но для меня и Морица родство это почти не существуетъ, и мы ни въ какомъ случаѣ не должны придавать ему офиціальнаго значенія. Вообще я не желаю, что-бъ въ моемъ домѣ много разглашали объ несчастіи на мельницѣ – уже ради Брука. Чѣмъ меньше мы будемъ говорить объ этомъ, тѣмъ лучше.
– Милосердный Боже, неужели вы всѣ такъ несправедливы къ доктору? – вскричалъ совѣтникъ съ отчаяніемъ. – Никто не въправѣ сдѣлать ему малѣйшаго упрека, онъ приложилъ всѣ старанія и доказалъ свое искуство.
– Дорогой Морицъ, объ этомъ совѣтую тебѣ поговорить съ моимъ другомъ, медицинскимъ совѣтникомъ Беромъ. – Сказала президентша и указала глазами на Флору, подошедшую къ письменному столу.
– Прошу тебя не стѣсняться при мнѣ, grand-maman! Не думай, что я такъ слѣпа и глупа, что-бъ самой не знать мнѣнія Бера? – сказала Флора съ горечью. – Впрочемъ Брукъ самъ осудилъ себя и не посмѣлъ даже сегодня вечеромъ показаться мнѣ на глаза.
До этой минуты Генріэтта стояла спиною къ говорившимъ; но теперь она быстро обернулась, густая краска покрыла на минуту ея блѣдное лицо и снова исчезла; а чудные, глубокіе глаза засверкали и съ испугомъ и ненавистью посмотрѣли на сестру.
– Твое подозрѣніе онъ опровергнетъ и вѣроятно придетъ еще сегодня, – сказалъ совѣтникъ съ видимымъ облегченіемъ. – Онъ самъ разскажетъ тебѣ, какъ былъ занятъ сегодня; ты, конечно, знаешь, сколько у него опасно-больныхъ въ городѣ, въ числѣ которыхъ находится и маленькая дочь купца Ленца, которая по словамъ Брука должна умереть сегодня ночью.
