На первой ступени я заметила стоявшего человека в сиявшей белизной одежде жрецов; то был мой врач и спаситель, явившийся по обещанию, чтобы помочь скрыть страшную тайну. Он пошел навстречу и пожал мне руку, но я была так слаба, что люди мои принуждены были отнести меня в комнату, где Аснат и кормилица с помощью врача уложили меня и окончательно привели в себя. Врач приготовил питье, которое чудесным образом меня подкрепило; когда я немного оправилась, он приказал оставить нас одних.
— Дочь моя, — произнес он, усаживаясь возле кровати, — я вижу, что самое трудное миновало, но где ребенок?
Когда я рассказала ему все, он кивнул головою.
— С радостью вижу, дочь моя, что боги сжалились и чудесным образом избавили тебя от опасности. Ребенок находится там, где ему следует быть, а околдовавший тебя человек предан заслуженной смерти, ибо осмелился осквернить дочь фараона. Теперь будет легко тебя вылечить. Отдыхай и продолжай принимать это питье, оно даст тебе силу скрыть истину от твоих приближенных, чтобы не возбудить подозрений.
Я поблагодарила его и, приказав Аснат подать мне ларец, наполненный драгоценностями, сказала:
— У тебя есть восьмилетняя дочь, Суанро. Да воздадут тебе боги то добро, которое ты мне сделал, в ней. Когда ты выберешь ей достойного ее мужа, прибавь к приданому вот это на память о бедной Термутис.
Оставшись одна, я заснула, а после того крепительного сна приказала Аснат одеть меня и перенести на плоскую кровлю. Я хотела, чтобы меня видели.
Мне доложили, что Шенефрес, прибывший из Фив с поручением от фараона, просит принять его.
В такую минуту вид этого человека был мне вдвойне ненавистен, но он явился от имени Рамзеса, и я не могла отказать.
После обычных приветствий он сказал:
— Царевна, прикажи свите отойти, ибо то, что мне доверено передать тебе от имени фараона, не должен слышать никто, кроме тебя.
Силясь сохранить равнодушный вид, я дала моим людям знак удалиться, но сердце мое забилось, как птица в силке. Мне казалось, что этот человек, пристально глядевший своими бездонными черными глазами, знал мою тайну.
— Говори, — сказала я, — что ты должен мне передать.
Он приблизился и, с насмешкой взглянув на меня, произнес глухим голосом:
— Я явился, чтобы повторить просьбу, которую ты очень сурово отвергла. Согласен, что Шенефрес, египетский сановник, не достоин дочери фараона, но будет ли дерзостью с его стороны, если он пожелает жениться на вдове Итамара?
Я глухо вскрикнула: негодяй знал все! Кто же ему рассказал?
Вдруг мой помутившийся взор остановился на его поясе: недоставало кинжала с резной рукояткой, и черноватые пятна виднелись на его богатой одежде.
С быстротою молнии я вспомнила, как жутко выглядел труп Итамара с ножом в груди. Несмотря на слабость, я поднялась с подушек, трепеща от гнева.
— Это ты убил его! — воскликнула я дрожащим голосом. — Уйди и никогда больше не показывайся мне на глаза. Скорее я выберу смерть, чем горькую участь принадлежать тебе.
Я была вне себя, но Шенефрес и не шевельнулся.
Вперив в меня надменный взгляд, он вынул из-за пояса папирус и подал мне. У меня помутилось в глазах, когда я прочла следующие строки, написанные и подписанные Рамзесом:
«Недостойная дочь великого царя, не заслуживающая чести царского погребения, имя которой должно будет вычеркнуть из царского рода и предать забвению!
Знай, что я приказываю тебе принять в мужья благородного Шенефреса, который передаст тебе этот папирус, ибо моя неизменная воля положит конец позору, которым ты покрыла дом Рамзеса, а Шенефрес почитает, несмотря на твой позор, божественную кровь, текущую в твоих жилах».
Рамзесу было все известно. Значит, Итамар погиб по его приказанию? Будучи не в состоянии думать и отвечать, я уронила папирус, упавший на пол.
Шенефрес поднял царское письмо и, наклонясь ко мне, произнес:
— Термутис, да или нет?
После совершенного мною преступления я не посмела ослушаться Рамзеса.
— Да, — отвечала я, беспомощно склоняя голову. — Если фараон велит, то я буду твоей женой, Шенефрес.
Он схватил меня за руку.
— Забудь прошлое, отдай мне все свое сердце, и я буду великодушным мужем.
Он прибавил несколько слов, которых я уже не поняла, потому что голова кружилась, огненные языки с глухим рокотом мелькали перед моим потухшим взором.
Смутное воспоминание: Шенефрес, стоя на коленях возле моего ложа, держал меня в своих объятиях, и нас окружали смущенные лица; затем я лишилась сознания.
Я выздоравливала медленно; Аснат и спасший меня добрый врач Суанро продолжали ухаживать за мною и постепенно сообщали мне новости.
Двор находился в Танисе; однажды во время моего бреда Рамзес посетил меня и, молча поглядев, вышел со вздохом. Больше он не приходил, но часто осведомлялся о моем состоянии.
Я выздоровела скорее, чем того желала. Шенефрес ежедневно навещал меня, но был сдержан.
Я еще не виделась с Рамзесом; даже мысль о том, чтобы предстать пред ним, приводила в трепет. Наконец через одного из своих приближенных он дал мне знать, чтоб на следующий день я приготовилась его принять, ибо брат хотел объявить двору о моем сговоре с Шенефресом.
Утром я приказала нарядить себя с особой тщательностью. Мне хотелось быть прекрасной и своею внешностью смягчить сердце Рамзеса (я знала, что он поддается впечатлению). Поэтому я надела пурпурное, богато вышитое платье, самые дорогие из моих драгоценностей и клафт, украшенный царскими знаками. Когда одна из моих женщин поднесла мне металлическое зеркало, я без хвастовства могла признать, что была на редкость красива, а внутреннее волнение, румянившее щеки и заставлявшее блестеть глаза лихорадочным блеском, увеличивало мою прелесть.
Мне доложили, что посланные от Шенефреса просят принять их. Я изъявила согласие, и один из моих офицеров впустил старого дворецкого моего жениха и несколько рабов, несших корзины и ящики, полные тканей, драгоценностей и других подарков. Старик пал ниц, умоляя принять эти вещи, присланные его господином.
Приближалось время прихода царя. Я отправилась в приемный зал, где заняла седалище из слоновой кости, стоящее на возвышении рядом с золотым троном Рамзеса. Шенефрес, ожидавший в зале, приветствовал меня и проводил до моего места.
Появился церемониймейстер, объявивший, что фараон, радуясь моему выздоровлению, объявленному жрецами окончательным, шлет подарки и сам скоро явится.
Началось величественное шествие дворян и невольников, несших подарки: корзины, наполненные дорогими тканями, шкатулки с благовониями и драгоценностями, золотые и серебряные чаши и блюда, редкие растения с сочными плодами и заморскими птицами с блестящими перьями, привязанными золотыми цепочками к цветущим веткам. При виде столь щедрых даров в мою душу закралась надежда: первый гнев царя прошел.
Но мое сердце замерло. Как обойдется со мной величественный брат? Быть может, вместо прежней привязанности взгляд фараона выразит отвращение и презрение. Шенефрес, не спускавший с меня глаз, видимо, понял мои опасения и, наклонясь, прошептал:
— Кажется, боги смягчили сердце Рамзеса и остудили гнев, поэтому надейся на его доброту, беспредельную, как и милость Озириса.
Послышался звук оружия: гвардейские офицеры, сопровождавшие царя, выстраивались в галерее, и я заметила между колоннами высокую фигуру брата, приближавшегося в сопровождении жрецов, веероносцев и огромной, повсюду сопровождавшей его свиты. Трепеща, я шла к нему навстречу.
Лицо царя было строго, глаза сурово глядели из-под нахмуренных бровей. Когда он приблизился, я хотела произнести несколько приветственных слов, но губы не повиновались мне; я опустилась на колени и прижала к губам его руку.
Все думали, что таким образом я выражала благодарность за великолепные дары, но Рамзес понял мою немую мольбу о прощении. Чело его прояснилось, он нагнулся, поцеловал меня в лоб и отвел к моему месту и сам сел на трон.
Я чувствовала, что он смотрит на меня, но, пылая от стыда, не смела поднять глаз и почувствовала облегчение, когда Рамзес добродушно сказал:
— Я счастлив, Термутис, что вижу тебя излечившейся от страшной болезни, которая в течение стольких месяцев лишала нас твоего общества. Постараемся дарами и жертвоприношениями доказать бессмертным твою благодарность.
Сопровождавшие фараона жрецы, среди которых был и мой спаситель, благословив меня, поднесли драгоценные амулеты, которые должны были навсегда оградить от дурного глаза.
Затем Рамзес объявил всему собранию, что, ценя верность Шенефреса и оказанные им услуги стране и царю, отдает меня ему в жены. Он приказал Шенефресу подойти, вложил мою руку в его, отдал ему перстень с собственного пальца и великолепное ожерелье.
