она, — восемнадцать первых все трефы и ни одной черви, ни одной бубны!
При этих словах ворожеи молодая женщина, хотя и не суеверная, почувствовала себя почти довольной. Зловещие карты не появлялись. Вдруг цвет их изменился, и ворожея назвала карты:
— Семерка бубен!
— Ах! — вскричала молодая женщина, не в силах удержать удивление.
— Еще семерка бубен! И еще семерка бубен! — сказала г-жа Громанш, бросая на стол последнюю карту. — Смотрите, смотрите… Эти три семерки опять составляют 21, ваше фатальное число! Да, фатальное, потому что вы прожили трижды семь лет. Вы проживете еще семь и на седьмом году умрете на эшафоте!
— О, какая вы неумолимая! Я уверена, что вы ошибаетесь, но нельзя сказать, чтобы весело было слышать это.
— И для меня непонятно, — продолжала г-жа Громанш слабеющим голосом и впадая в легкое забытье, сменившее сильное нервное напряжение, под влиянием которого она говорила раньше, — что для меня непонятно, так это связь с теми двумя женщинами, которые ждут там. О Боже! Этот эшафот… я вижу… возле них. Да, бойтесь 21-го февраля! Бойтесь…
Она не кончила, откинулась в изнеможении на спинку стула, опустила голову на грудь и осталась неподвижна; руки ее повисли, и только конвульсивные подергивания показывали, что она не умерла. Через несколько минут она вздрогнула, словно просыпаясь, провела рукой по лбу и едва слышно проговорила:
— Достаньте, пожалуйста, вон из того ящика в столе пузырек. У меня кружится голова.
Номер второй достала из стола пузырек и подала ей. Г-жа Громанш понюхала соль, окончательно пришла в себя и сказала твердым голосом:
— Извините, сударыня. Напряжение некоторых способностей действует очень тяжело на тех, кто ими обладает. Мне кажется, что я проснулась от тяжелого сна.
— Так и есть! — вскричала молодая женщина. — Этим объясняется все, и такое объяснение мне больше нравится. В добрый час! Не правда ли, моя милочка, вы бредили с открытыми глазами, когда делали мне это ужасное предсказание? От него волосы могли стать дыбом.
— Такое ужасное предсказание, что волосы могли стать дыбом?! — сказала ясновидящая, силясь что-то припомнить. — Может быть; да, я думаю, что так, но сейчас у меня голова совсем пуста.
— Однако, скажите же мне…
— Ни слова больше! Я должна была сказать вам все, что могла. Но теперь, хоть убейте меня, я не скажу ни слова.
— Однако же, сударыня…
— Ах, оставьте меня, оставьте! Уже поздно, а мне надо принять тех двух особ. Пожалуй, у меня не хватит сил на это. Пойдемте, я вас провожу.
— Вы говорили о 21-м февраля. Одно слово…
— Ни одного! — закричала г-жа Громанш, топнув ногой. — Я ничего больше не знаю и не скажу вам ни слова.
Она подошла к двери и взялась за ручку. Молодая женщина достала маленький кошелек и спросила:
— Сколько я должна заплатить вам?
— Ах, Боже мой! Положите, сколько хотите, вон туда, в копилку, и уходите.
Номер второй напрасно старалась опустить деньги в отверстие копилки и сказала:
— Я ничего не могу положить. Копилка полна.
— Ну, так оставьте у себя эти деньги и отдайте их за меня первому бедняку, которого встретите.
Сказав это, г-жа Громанш отворила дверь, взяла клиентку за руку и провела ее, через две темные комнаты, до двери на лестницу.
Вернувшись в гостиную, где ждали в темноте две другие посетительницы, г-жа Громанш сказала:
— Теперь номер первый может войти.
— Наконец-то! — раздался насмешливый голос особы под номером первым, которой полчаса тому назад ворожея многозначительно ответила на заявление ее права войти первой: «Действительно, вы очень стоите за свои права».
Номер первый встала, пошла за ворожеей, и они затворились.
Вошедшая походила на горничную средней руки, — по крайней мере, по костюму. Вместо шляпы, как обыкновенно носят горничные из хороших домов, на ней был маленький свежий чепчик и белый фартук, который облегал ее тонкую, высокую, изящную фигуру. Впрочем, скромный туалет не согласовался с ее осанкой знатной дамы, гордым лицом и величаво-надменной посадкой головы. Ее старание произносить слова по-простонародному бросилось бы в глаза каждому наблюдательному человеку, так что г-жа Громанш сказала ей, пожимая плечами:
— К чему это переодевание?
— Что такое? — отвечала номер первый, краснея. — Какое переодевание? Что вы этим хотите сказать?
— Оставим это, не будем тратить время на пустые разговоры! Что вы хотите узнать?
— Я хочу знать будущее. Разве сюда приходят за чем-нибудь другим? — ответила дерзко номер первый, к которой вернулась прежняя уверенность.
— Вашу руку.
— Нате.
И мнимая субретка протянула восхитительную ручку модной щеголихи. При первом взгляде на нее гадалка вздрогнула, и у нее вырвались следующие слова:
— Все та же таинственная связь! Все она!
— О какой таинственной связи вы говорите, моя милая?
— Я соображаю.
— Нельзя сказать, чтобы это было чересчур ясно для меня, и…
— Довольно насмехаться! — прервала г-жа Громанш. — Вы пришли сюда от безделья, от скуки, вы над всем смеетесь и ни во что не верите. Еще бы! Одному простонародью пристало верить! Вы жалки и в то же время внушаете мне более тяжелое чувство.
— Послушайте, — воскликнула мнимая горничная с необычайной надменностью, забывая свою скромную роль, — да знаете ли вы, с кем осмеливаетесь так говорить?!
— Если бы я этого не знала, то неукротимая гордыня, которую я читаю на вашем лице, объяснила бы мне, кто вы. Но, повторяю, вы ни во что не верите. Чувство, руководящее вами, из благородного и возвышенного, каким оно могло бы быть, превращается в дурное и бесплодное от того применения, какое вы даете ему. Впрочем, оно оберегало вас до сих пор от постыдных слабостей. Иначе вы отдались бы им, при вашем безверии и пылкости крови.
— Хотя я ни слова не поняла из того, что вы мне рассказываете, г-жа колдунья, но мы больше, конечно, не увидимся; поэтому я желаю знать, уберегусь ли я и впредь от всякой постыдной слабости, как и до сих пор?
Номер первый проговорила это, скрывая глубокое изумление и гневную досаду.
— Я ничего не могу предсказать, пока не сравню вашу руку с рукой той особы, что ждет там.
— Но какое отношение я могу иметь к ней? Разве я знаю, кто она такая? И потом, она не меньше меня заботится, чтобы ее не увидали.
— Ни она вас, ни вы ее не увидите.
— При помощи чего же? Волшебства или, вернее, фокуса?
Ворожея встала, взяла с кровати голубой газовый шарф и черную шелковую накидку.
— Закройтесь, — сказала она, подавая накидку, — другая особа закроет лицо шарфом; мне его не нужно видеть, я только хочу сравнить ваши руки. Соглашайтесь,
