Пока луна поднималась все выше и выше, в мерцающее, исполосованное ветром небо, девять воинов что было мочи тянули за веревки, а когда они выбились из сил, на их место встала другая команда. Мудир со следами крови рыжего быка на груди и на лбу стоял тут же, и его присутствие придавало какой-то особый магический смысл всей этой картине.
Команда сменяла команду, пока внимание толпы постепенно не сконцентрировалось на темной точке, там, где заостренное с двух сторон веретено вращалось во втулке. Толпа ждала, ждала чуда, каждый раз испытывая страх, что может что-то помешать, и оно — это чудо — не произойдет.
Так уж повелось, что Новые Копья и самые молодые воины старались тянуть до последнего — им всем хотелось попасть в команду, которая выбьет искру Сменилось уже несколько команд, когда Дрэм, стоящий за своими однолетками, услыхал голос Вортрикса и почувствовал его руку на плече.
— Смотри, они начинают сдавать. Мне кажется, огонь уже близко, теперь наш черед. Ну-ка, давай поднажмем, брат Юриан, Мэлган!
Они вышли вперед, три прошлогодних воина и трое новичков. Как только они взялись за веревки, прежняя команда отскочила назад. Дрэм и Вортрикс теперь стояли друг против друга, а за ними все остальные. Рывком они отпустили веревку, сделав длинный шаг вперед, а потом такой же назад. Рывок за рывком, рывок за рывком — и огненное сверло безостановочно вращалось. Веревка гудела под руками Дрэма, а в ушах стоял скрипучий визг сверла. Ощущение, что он снова среди своих и вместе с братьями по копью принимает участие в таком жизненно важном деле, наполняло все его существо гордостью — грудь распирало так, что заныли свежие узоры, символы его мужества. Он изо всех сил старался во время церемонии у Костра Совета заставить себя поверить в то, что все происходящее с ним не сон, но так и не смог до конца уверовать в это. И только сейчас впервые все обрело реальность, и от неожиданности он готов был заплакать, как тогда, когда Вортрикс сказал ему, что он может снова вернуться в свой прежний мир.
И в ту же минуту он почувствовал запах гари: от острого кончика веретена отделилась ниточка дыма и растворилась в лунном свете.
Глаза его встретились с глазами Вортрикса в момент затишья, и их вдруг охватило радостное возбуждение, единый восторг и чувство торжества. Все складывалось хорошо, просто замечательно — они участвовали в общем деле, и чудо должно было вот-вот свершиться. Сами того не замечая, они начали быстрее тянуть веревки, и визг сверла стал громче и настойчивее.
Ниточка дыма превратилась сначала в прозрачный папоротниковый лист, а затем в перышко. Неожиданно из-под острия вылетела искра и упала в сухой мох, которым была набита втулка, и, сверкнув, будто драгоценный камень, погасла. За первой появилась вторая, за ней — третья. И тихий, долго сдерживаемый ликующий вздох облегчения прошел по стоящей в ожидании толпе, когда наконец выскочил яркий язычок пламени, желтый, как цветок ракитника в лунную ночь.
Старый Мудир зашевелился, как человек, проснувшийся после векового сна, и, вытянув из-под воловьего плаща факел из плетеной соломы, окунул его в пламя. Затем он поднялся и начал вращать факел, пока от него не пошли огненные круги, будто огненная птица летела у него над головой.
Его хриплый прерывистый крик огласил Холм Собраний.
— Огонь вернулся! Смотрите, о люди! Люди, о люди, огонь снова пришел в наш мир!
Чудо свершилось и на этот раз, как и во все прошлые разы. Восторженный рев встретил старого жреца, когда тот подошел сначала к одной груде хвороста, потом ко второй и запалил их, дотронувшись факелом. И тогда рев толпы перешел в Гимн Возрожденного Огня: "Мы пребывали во тьме, но огонь снова пришел к нам, красный огонь, красный цветок, солнечный цветок… " Раздвоенные язычки пламени побежали, потрескивая, по хворосту и начали лизать крупные ветки. Постепенно высвечивались лица толпы, светлокожие, темные, золотисто-смуглые. Свет отражался в глазах, причудливо играл на медных ручных браслетах и бронзовых остриях копий; он зажигал глаза у собак, и они, как зеленые светильники, горели в разжиженном луной мраке.
Все выше и выше подпрыгивало пламя, отбрасывая свой неистовый колеблющийся свет далеко за Холм Собраний и согревая подножие высокого безмолвного могильника, где спал рядом со своим медным мечом безымянный герой И вместе с пламенем росло возбуждение толпы Молодые воины выскочили вперед и закружились между кострами в их жарком отблеске, притопывая в такт хлопков, отбиваемых девушками. Но вскоре из темноты послышался неясный шум, стук копыт и затем появилась первая партия пригнанного с гор скота. Началась суматоха, все потонуло в хаосе: вскинутые головы скота, рога, поблескивающие в свете костра; рев, крики, мычание, собачий лай и блеяние. Хохочущие и орущие что есть мочи, пастухи гнали перепуганных насмерть овец и крупный скот между кострами, для того, чтобы обеспечить животным защиту богов и большой приплод в грядущем году. Последними прогнали табуны полудиких лошадей, по пятам за кобылами бежали жеребята — летели гривы, били копыта и стук их заглушало безудержное громкое ржание.
Шум начал стихать, когда Дрэм, помогавший собирать разбежавшихся лошадей, вернулся к кострам и вдруг на дальней границе освещенного пространства увидел маленького темнокожего Эрпа, возле которого крутился пес Эйсал.
Он окликнул пастуха и стал пробираться через толпу ему навстречу.
Эрп стоял и ждал, пока он подойдет, но не смотрел в его сторону.
— Что тебе от меня надо? — спросил он, когда Дрэм наконец добрался до него.
Дрэм поглядел на него, слегка озадаченный, но уже начиная понимать смысл его вопроса. Эйсал и Белошей обнюхивали друг друга, как старые приятели.
— Теперь это твоя собака? — сказал Дрэм, не зная, как начать разговор.
— Да, моя.
Дрэм подождал немного и, не найдя, что сказать, попросил:
— Расскажи мне о Долае.
— Долай ушел обратно в Темноту. Больше нечего рассказывать.
Снова наступила пауза, заполненная людскими криками, тихим блеянием разбредшегося скота. Дрэму вдруг захотелось собрать разметанное стадо, как в былые времена.
Нахмурив медно-рыжие брови, он с высоты своего роста посмотрел на стоящего рядом мальчика. Но лицо Эрпа, освещенное костром, было как всегда замкнуто, а взгляд направлен куда-то в пространство, между ушами его собаки.
— Но ты хотя бы можешь сказать, где его похоронили, — сказал Дрэм. Маленький темнолицый пастух взглянул на него, впервые в жизни взглянул
ему прямо в глаза, но тут же отвел взгляд;
— Что за дело Золотому народу до того, где дети Тах-Ну хоронят своих мертвых?
Он свистнул Эйсала к ноге и, не сказав больше ни слова, пошел к своим овцам.
Дрэм поначалу сделал движение броситься за ним, но потом остановился. Какой смысл? Пожав плечами, он повернулся на пятках и… оказался лицом к лицу с Лугой, который стоял совсем близко и смотрел на него.
— Даже великий Дрэм-охотник не может охотиться одновременно в двух мирах, — сказал тот.
— Если Луга, змеиный язык, не поостережется, боюсь, больше ему не придется охотиться ни в одном из миров, — злобно огрызнулся Дрэм и, задрав нос, прошел мимо, направляясь к костру.
Пламя постепенно угасало, и воины со своими женами, те, что хотели иметь сыновей в наступающем году, уже прыгали, взявшись за руки, через костер. Кое-кто из молодых людей, у которых еще не было жен, выбирал на женской половине девушек с веточками волшебной вербены в волосах и тоже прыгал с ними через огонь. Когда Дрэм подошел к первому кругу стоящих у костра, он увидел, что Вортрикс выхватил из толпы женщин высокую смеющуюся девушку со светлыми волосами, уложенными короной вокруг головы. Они легко перемахнули через костер, разметав искры, при этом девушка пронзительно вскрикнула, как кроншнеп. Дрэм, внимательно следивший за ними, решил, что Эрп Ушки-на-Макушке не соврал — девушка Вортрикса была и впрямь красавица.
Пока пламя не погасло, надо было успеть запастись Новым Огнем и донести его до дома, чтобы на весь следующий год дать жизнь погасшему очагу. По одному или по двое самые младшие в семье из взрослых сыновей подходили к костру за огнем. Те, кто жили близко, обмакивали в пламя ветку и бежали с ней в клубах яркого дыма; жители дальних хижин, пастухи и гуртовщики, тщательно собирали угольки и клали их в горшочки. Дрэму, наблюдавшему, как они это делают, пришло в голову, что теперь он, а не Драстик, должен принести домой Новый Огонь.
Он тут же отправился на поиски деда, чтобы сказать ему об этом.
Когда он наконец нашел его, дед с воинствующим видом восседал на ворохе скошенной травы, на коленях он держал рог с вересковым пивом, мать и Корделла стояли возле него, а чуть поодаль Драстик.
— Тебе пора домой, — говорила мать. — Уже поздно, и так много пива совсем не полезно для твоего живота. Заболеешь, и тогда мне опять ходить за тобой.
