— Благодарю, Марк, ты, как всегда, бескорыстен к ближнему. Сейчас так трудно занять денег под сносный процент. Кстати, а почему ты не принял от Сената овацию?
— Овация — не триумф. Чем малая слава, лучше никакой.
— Но почему же? — не согласился Помпей. — Овация — тот же триумф, только пеший. Никто из римских консулов, удостоившихся овации, не счел ее умалением своих достоинств.
Марк Красс тяжело вздохнул:
— Буду откровенен с тобой, Гней. Сенат даровал мне овацию, так как она полагалась и по числу участвовавших в битве, и по количеству уничтоженных врагов, и по числу пленных, но многие отцы народа намекали мне, что даже овация за победу в войне с рабами неуместна и унизительна для столь почетного отличия. Мог ли я после этого принять ее?
«Уж ты не откажешься от почестей по широте души своей», — подумал Помпей.
— Может, ты и прав, Марк, — вдруг согласился победитель Сертория. — Впрочем, слава и тебе досталась немалая. За заслуги в деле спасения отечества тебя увенчали лавровым венком, как триумфатора, а не положенным по овации — миртовым.
— Победа над Спартаком стоит венка из лавра. Скольких военачальников он разбил до меня? Еще немного — и пал бы Рим. Победа над рабами? Нет! Это была победа над войском, созданным по всем правилам. Поражение римских преторов, легатов и консулов доказало, что легионы Спартака ни в чем не уступали римским. Или ты со мной не согласен?
— Дорогой Марк Лициний, я прекрасно понимаю, что Спартак стоит Сертория, но ведь ты знаешь нашу римскую гордыню, извечное презрение к рабам…
— Так ты считаешь, что наши деяния равны по значимости? — встрепенулся Красс.
— Ну конечно, — утешил его самолюбие Помпей. — Более того, я думаю, тебе пришлось труднее. Ты не имел права на ошибку и поражение.
— Значит ли это, что я могу претендовать на ту же должность, что и ты, Гней?
— О чем ты? — удивился Помпей.
— Мне стало известно, что Сенат разрешил Помпею Магну добиваться консульства.
«Так вот откуда твоя непонятная щедрость! Никак тоже метишь в консулы», — Помпей теперь понял причину визита богача.
В разговоре наступила пауза. Помпей предполагал, что Красс будет его о чем-то просить, и наслаждался замешательством самого богатого человека Рима. Красс же думал, как, не унизив собственного достоинства, попросить помощи у своего счастливого соперника. Наконец он решился:
— Если ты, Гней, считаешь, что наши заслуги перед отечеством равны, почему бы и мне не попытать счастья в соискании консульской должности?
— Я не вижу в Риме человека более достойного консульского звания, чем ты, — неожиданно легко согласился Помпей.
— Хорошо, что я нашел поддержку в твоем лице, но получу ли ее от римских граждан? — немного замявшись, продолжил Красс. — Ты, Помпей Великий, — властитель толпы, народ тебя боготворит. Я на такое отношение к себе рассчитывать не могу: у одних вызывает зависть мое состояние, нажитое годами упорного труда, другие ненавидят меня за децимацию во время войны с рабами. Поверь, Гней, у меня самого сердце кровью обливалось, когда пришлось казнить этих трусов, но иначе было нельзя.
— Ты поступил правильно, Марк. Римляне стали слишком заботиться о своей шкуре, поэтому твои предшественники и были биты Спартаком. Они забыли: Рим стал великим оттого, что его граждане ценили отечество дороже собственной жизни.
— Рад, что ты меня понимаешь, Гней, — расчувствовался Красс.
— Можешь рассчитывать на меня и на моих клиентов, — Помпей продолжал удивлять богача своей доброжелательностью. — Придется немного потратиться на длинные языки, но зато твое имя будут выкрикивать на каждом углу. Через неделю эти крикуны убедят весь Рим, что Марк Красс — самый достойный кандидат в консулы.
— Кстати, насчет денег, — встрепенулся Красс. — Ведь даже твои клиенты не слишком охотно будут рвать глотки бесплатно. Завтра утром мой управляющий доставит три миллиона сестерциев. Трать их по своему усмотрению. Будет надо больше — дай мне знать, и ты получишь любую сумму.
— Три миллиона — это слишком большие деньги. Я не смогу потратить на твое дело и половины их.
— Денег никогда не бывает много, — усмехнулся Красс.
— Повторяю, нет нужды выбрасывать на подхалимов столь огромную сумму, когда они слушаются и бесплатно, — вновь попытался возразить Помпей.
— И все же я пришлю три миллиона сестерциев, — чтобы закончить разговор, грозивший затянуться до бесконечности, Красс подал руку Помпею. — Благодарю за помощь и теплые слова. Прощай, Гней.
— Прощай, Марк.
После ухода гостя Помпей долго стоял в задумчивости. Как человек, хотя и обласканный фортуной, но происходивший из незнатного рода, Помпей гордился тем, что первый богач Рима и победитель Спартака явился просить его о помощи. Помпей Магн с радостью выразил свою готовность оказать содействие сенатору, и здесь он не покривил душой. Просто Помпею хотелось, чтобы Красс был чем-нибудь ему обязан. Единственное что смутило Помпея, — это предложенные Крассом деньги. «Не будет ли это выглядеть так, будто он меня купил?» — размышлял он.
Об одном лишь не подумал Помпей: должность консула ему придется исполнять вместе с Крассом. Как выяснилось позже, это было главное, над чем стоило задуматься Помпею Магну.
Помпей с таким усердием принялся хлопотать за Красса, что немало удивил римлян. Накануне выборов он заявил в Народном собрании, что будет так же благодарен за товарища по должности, как и за само консульство. С такой протекцией Крассу было просто невозможно не победить на выборах.
— Гней, у тебя особый дар возвышать своих врагов, — предостерегал Помпея Метелл. — Когда-то у тебя неплохо получилось провести в консулы Марка Лепида и потом самому пришлось с ним бороться. А ведь Сулла предупреждал тебя…
— Метелл, ведь ты не Сулла, а Красс не Лепид. Можно в чем угодно обвинять Красса, но только не в подлости и неблагодарности.
— Что ж, посмотрим, — пожал плечами Метелл, — власть сильно меняет людей. Впрочем, победа над Лепидом принесла тебе еще большую популярность.
— Надеюсь, до этого не дойдет.
Дружба Помпея с Крассом оказалась столь же недолговечной, как любовь продажной женщины. Единодушию пришел конец сразу же после того, как избранные облачились в консульские тоги. Гней Помпей, баловень судьбы и любимец толпы, стремился добиться еще большего расположения римских плебеев весьма простым способом. Его стараниями народным трибунам были возвращены все права, отмененные ранее Суллой. Красс упорно боролся против новшеств Помпея, ведущих к всевластию толпы, но, увы, безрезультатно.
Другим камнем преткновения для консулов стали суды. Со времен Суллы правосудие отправлялось присяжными из числа сенаторов. Они ревностно исполняли свои обязанности до тех пор, пока в качестве обвиняемого не представал их коллега. И тогда добиться осуждения было практически невозможно, каким бы тяжким ни было преступление. Брали верх если не деньги, то чувство сострадания к провинившемуся собрату. Таким положением вещей был, естественно, недоволен народ, и Помпей вознамерился передать суды тому сословию, из которого вышли его предки, то есть всадникам. Красс яростно защищал установленный Суллой порядок, но за сенаторами ему удалось сохранить лишь третью часть мест в коллегии присяжных.
Марк Красс, бывший выразителем сенатской партии, получал удар за ударом от младшего товарища по консульству. Противодействуя популизму Помпея, Красс добился лишь того, что потерял свой авторитет в глазах римского плебса. Отныне богач не смог бы добиться даже самой маленькой выборной должности. Чтобы не кануть в безвестность, Крассу нужно было срочно возвращать расположение народа.
Изобретательный консул прекрасно знал слабые места толпы и выбрал безошибочный путь возвращения популярности у столичной черни. На празднике, посвященном Геркулесу, он совершил грандиозное жертвоприношение. Для народа за счет Красса накрыли десять тысяч столов, и любой желающий мог пить и есть вволю. Затем Красс выдал каждому гражданину Рима хлеба на три месяца из собственных запасов.
На протяжении всего консульства продолжалось соперничество Помпея и Красса. К концу срока они настолько разошлись друг с другом, что прекратили всякое общение. Римляне, наблюдая такую распрю между высшими должностными лицами и самыми влиятельными людьми государства, справедливо опасались продолжения ее на поле битвы. Народ просил консулов примириться, но оба единодушно отказывались, оставаясь во власти чувств, а не разума. Тогда жрецы и предсказатели начали предвещать наступление многих несчастий, если консулы не вернут дружбу, которая существовала меж ними во время выборов. В ответ Красс с Помпеем продолжали хранить дружное молчание, словно подобные обращения относились вовсе не к ним.
