Проснувшись, король хлопал в ладоши. Сначала входили люди из залы аудиенций, затем их сменяли ожидавшие в «государственной комнате»; за ними шествовал дворянин, который на золотой тарелке нес салфетку, первый метрдотель выступал во главе многочисленных слуг, у каждого из которых была закрытая тарелка. Эта процессия торжественно застывала, ожидая, пока камердинер короля раздвинет занавеси. В роскошные покои врывалось солнце, освещая стоявшую на возвышении кровать, пышное золоченое убранство которой напоминало алтарь.
Генрих возлежал среди моря подушек. Он величественно вытирал лицо и руки, затем выпивал чашку бульона. Один из грандов подносил королю рубашку – начиналась долгая и изысканная церемония туалета: брадобреи, парфюмеры, портные суетились около короля.
Во время этого ритуала король давал аудиенции, даровал милости или отказывал в них, выслушивал доклады, беседовал с послами. Он все схватывал с лёту и мгновенно выносил решение – одно вежливое слово, ничего более. Когда у него было настроение, он кокетничал, ошарашивая одного своей эрудицией, другого – обаянием. И при этом он ни на минуту не забывал о том, что он король. Он обладал достоинством Людовика XIV, но значительно превосходил его в уме и изысканности.
Наконец церемония туалета подходит к концу. Он надевает плотно облегающий камзол, обычно черный или коричневый. Из сундучка, который ему подносит один из приближенных, король достает массивную ручной работы цепь с медальоном, наполненным мускусом. Другой дворянин подает ему платок, затем мантию, шпагу и две пары перчаток – одни плотно облегающие руку, а другие свободные, завязывающиеся шелковыми шнурками.
И король отправляется на Государственный совет или на заседание малого совета. Роль министров была сведена к минимуму: они излагали суть дела и спорили между собой – король принимал решение. Было четыре государственных секретаря, но самым любимым советником Генриха, которого он ценил более других, считался его личный секретарь Вильеруа.
После того как совет заканчивался, а депеши были прочитаны, его величество отправлялся на мессу. Потом, если у него не было особо важных дел, Генрих призывал лучших портных и изучал модели одежды.
Приходит время обеда. Король ел в одиночестве, под музыку, отделенный от придворных перегородкой. Беседа за ужином могла идти только «о знаниях или достоинствах». В отличие от всех Капетингов, Генрих страдал отсутствием аппетита и в рот не брал спиртного. Он был изысканным сибаритом и отказался есть руками, введя в обиход хитроумное приспособление – вилку с двумя зубцами.
Отдохнув, он направлялся к королеве, а затем, часа в три, если его не задерживали срочные дела, выходил из дворца. Воскресенья и четверги бывали посвящены плаванью и игре в лапту, в другие же дни он посещал монастыри или кого-либо из друзей. С мая 1578 года он наблюдает за постройкой Нового моста, возведению которого мы целиком обязаны его инициативе.
Поскольку от езды верхом Генрих быстро утомлялся, он приказал построить для себя застекленную повозку, достаточно просторную, чтобы она вмещала пять-шесть его близких, шутов, собак и стол. Это огромное сооружение двигалось очень медленно, и король наслаждался дорожной скукой. Иногда на Генриха накатывают приступы мистицизма. Человек верующий до предрассудков, он страдает от того, что не живет как положено истинному христианину, и восстает против собственных слабостей. Его охватывает ностальгия по чистоте и стремление к самоуничижению.
Вернувшись после прогулки, король снова берется за работу: его ждет совет, затем он отдает распоряжения, подписывает бумаги, разговаривает с дипломатами. Он ужинает с королевой в покоях своей матери, а затем двери распахиваются, и начинаются увеселения.
Итальянская труппа «Желози», временно обосновавшаяся в Париже, показывала один акт комедии дель арте; Ронсар и Дора читали свои последние произведения, затем наступала очередь скрипок. Генрих шутит с придворными красавицами, хвалит какой-нибудь сонет, задает ученым мужам трудные вопросы. Порой, если приходит срочная депеша, он покидает залу и удаляется работать вместе с неутомимым Вильероем.
Далеко за полночь его величество в сопровождении только своих дворян возвращается в королевскую спальню. В течение всего дня в эту комнату мог зайти любой человек, но он обязан был сделать перед кроватью глубокий реверанс. Ловкий цирюльник покрывает королевское лицо кремом из лепестков розы и накладывает полотняную маску; холеные руки растирают миндальным желе, а потом одевают на них огромные непромокаемые перчатки. Первый камердинер направляется к двери, а Генрих III, растертый настоями из кориандра и корицы, меланхолично ожидает на своем ложе, пока к нему придет сон, мечтая о том времени, когда люди станут превозносить своих королей за их преклонение перед красотой. Иногда, перед тем как заснуть, он читает главу из «Государя» Макиавелли.
Презирая лицемерие, Генрих III не очень скрывал свои привязанности, которые ему ставили в вину. После смерти Дю Гаста его любимым фаворитом стал давний товарищ по польской эпопее, Келюс, самый красивый эфеб и самый отчаянный дуэлянт двора. За ним шли Можирон, Сен-Мегрен, Сен-Люк, Ливаро, Грамон – красивые, как на подбор, юноши, благосклонности которых, несмотря на их репутацию, добивались многие придворные дамы.
Д’Обинье описывает невероятные дебоши, которые устраивал Генрих III со своими «мальчиками». Пренебрегая обществом женщин, король находил возле своих фаворитов не столько физическое, сколько эмоциональное удовлетворение. Они были искренне привязаны друг к другу, поэтому Генриха нельзя упрекнуть в «разврате», как это делала его сестра Маргарита.
Постоянный в своей ненависти, Генрих был постоянен и в своих привязанностях. Он никогда не проявлял неблагодарности, а те, кто его любили, служили ему верно, шла ли речь о герцоге Неверском или о королевском шуте, знаменитом Шико, а в нем самом видели могущественного покровителя и деликатного друга. Порой королевское благорасположение граничило со слабостью. Так, Виллекье, из ревности заколовший свою жену, не услышал от своего бывшего ученика даже упрека.
Всю осень 1577 года монсеньор, герцог Гиз и королева Наваррская пребывали вдали от двора, и Франция вздохнула спокойно. Но увы! С севера приближалась буря, грозившая нарушить это спокойствие.
Вот уже десять лет Нидерланды вели свою героическую борьбу против Испании. Испанцы одерживали верх в яростных сражениях, устраивали казни на площадях городов, разрушали деревни, но народ, воодушевляемый своим вождем, несгибаемым принцем Оранским, не сдавался. Вся Европа наблюдала за развитием этих событий, оказывавших влияние и на политику Франции.
В 1576 году Филипп II меняет тактику: когда стало ясно, что уговоры ни к чему не приведут, он обратился к суровому герцогу Альбе, а губернатором Нидерландов назначил своего сводного брата, дона Хуана Австрийского, победителя битвы при Лепанто. Красивый, мужественный, овеянный славой своих военных побед, он играл в глазах католиков ту же героическую роль, что некогда досталась победителю битвы при Монконтуре. Гиз, также претендовавший на первое место в католическом движении, не испытывал никакой ревности к сопернику, чье честолюбие не уступало его собственному. Молодежь в равной степени боготворила обоих принцев, а иезуиты предпочитали их слишком медлительному и зависимому от мнения папы Филиппу II.
Захватив Брюссель, новый губернатор инкогнито проехал через Францию, встретился с Генрихом Лотарингским и заключил с ним секретный договор. Романтичный испанец не хотел уезжать из Парижа, не взглянув на знаменитую королеву Наваррскую, и, накинув черный плащ и надев парик, он проникает в Лувр, где любуется, как танцует женщина, убившая Дю Гаста.
Маргарита его узнала. Воображение ее разыгралось, и она уже чувствовала себя Клеопатрой, которой дано изменить карту мира. Маргарита хотела царствовать, но не в смехотворном королевстве Наварра; своим ближайшим союзником она считала монсеньора. Разве жители Нидерландов вот уже два года не делали принцу предложения стать их покровителем? Маргарита полагала, что ей вполне по силам увлечь дон Хуана, а в герцоге де Гизе оживить воспоминания об их любви – и оба капитана будут верно служить Франсуа.
С большой пышностью Маргарита отправилась во Фландрию, теша себя призрачными надеждами. Запуганные Генеральные штаты мятежных провинций клюнули на эту удочку и направили к монсеньору делегацию, умоляя защитить их. Принц принял посланников и, не дав никакого определенного ответа, вручил им золотые медали, где были выбиты изображения его и Маргариты.
Тем временем герцог де Гиз, невзирая ни на какие договоры, привел свои войска к дону Хуану. Война возобновилась с новой силой, и Маргарита, опасаясь попасть в руки испанцев, была вынуждена бежать.
