— А почему на Русь? — удивленно вскинул брови Гази Барадж. — Князь Александр держит Русь в узде крепко…
— Держал… Города Руси поднялись супротив татарских баскаков.
— Рано! Рано поднялась Русь, — сокрушенно воскликнул эмир. — Хан Берке сегодня силен как никогда. Потопит Русь в крови!
— Он еще не решил, куда идти. Вот если бы ему посоветовать…
— Что? — перебил речь Романа Федоровича эмир. — Посоветовать ему идти на Азербайджан?! Но хан Берке не хан Мункэ, советов не принимает.
— Тогда одна надежда на князя Александра. Хан вызвал его в Орду на правеж. Непросто князю будет с ханом. Более лживого и вероломного человека я не встречал. Ты знаешь, за монгольскую речь в ставке хана можно поплатиться головой. Там сейчас говорят на тюркском, то есть татарском.
— Это на каком? — не понял Гази Барадж.
— На половецком…
— А-а, вон оно что. Хитер хан. Сохранив монгольский образ жизни, он отказался от богов, от языка исконных монголов. Большинство его туменов сегодня составляют воины из покоренных народов. Они-то, если надо будет, пойдут против империи. — Помолчав, эмир глубокомысленно произнес: — То, о чем хан Бату лишь мечтал, хан Берке сделал. Он создал новое государство. Вот только какое место в нем он отвел нам, Булгарии и моему народу?
Гази Барадж вздохнул и, положив ладонь на колено князя Романа, доверительно сказал:
— Отдыхай. День-два… Потом поезжай в Ошел и уйми своего сына. Разошелся не в меру, рубит татарские головы без разбора. Седьмицу тому чуть было отряд булгар не перебил, еле ушли.
— Прости, эмир, но почему ты решил, что это мой сын татар изводит?
Гази Барадж улыбнулся.
— Твой… Про воеводу городецкого в народе уже сказы складывают. Сказы — это хорошо. Вот только хан Берке потребовал его изловить и в Орду доставить. Так что ехать тебе в Ошел, а может, и в Городец надобно. Так?
Роман Федорович понимающе кивнул и, ничего не ответив, вышел из харатейной, где беседовал с эмиром Булгарии.
Раннее утро. Солнце лишь коснулось лучами сосен, горделиво вознесшихся в небо зелеными кронами. Ветер стих, и вдоль речного простора заструилась пелена тумана. Андрей вдыхал полной грудью утреннюю свежесть и любовался волжской ширью. Боль утраты Цветаны отступила, остались лишь грусть и какая-то щемящая тоска. Одно радовало — сыновья. Они заметно повзрослели, хорошо читали, писали, разговаривали на булгарском, монгольском, осваивали татарский язык. А так как Роман Федорович часто был в отъезде, их воспитанием занялась Мария. Мальчишки овладевали не только грамотой, но и ратную науку познавали охотно и с большим старанием, а наставников Роман Федорович нашел достойных.
Ватажка Андрея разрослась, и это добавило еще больше хлопот. Пять сотен ратников надо накормить, одеть, обуть, вооружить, научить умело драться копьем, мечом, секирой, метко метать стрелы… Но беспокоило Андрея не это. Недавно был гонец из Владимира от князя Александра. Великий князь запретил под страхом смерти убивать татар! Ну, это бы еще ничего — князь ему не указ, а вот с отцом дело обстояло хуже. Он приехал сам и настоятельно потребовал не убивать татар на территории Волжской Булгарии. «На Руси нельзя! В Булгарии тоже! А где же можно? В самой Орде? — размышлял Андрей. — А почему бы и нет… Переодеться в одежонку татарскую, благо штанов и курток кожаных в достатке, оружия всякого по тайникам запрятано не на пять сотен, пожалуй, на пять тысяч будет. Подойти незаметно можно к любому татарскому стану. Бей, круши… Да, наверное, это было бы неплохо. Но что получается: из мстителей ватажники превращаются в шайку шишей. Те грабят и убивают, и мы… Только мы вначале убиваем, а потом грабим. На родной земле вроде с ворогом сражаемся, а в земле булгар или в Орде… Всех татар не перебить! Что же делать? Распустить ватагу и податься к отцу? Примет. Но чем заниматься в Булгарах или Ошеле? Осесть в Городце, но князь Александр не даст спокойно жить. Можно бы было прийти в Ростов под защиту князя Глеба Васильковича, ему служить…»
Внимание Андрея привлек караван насадов под пестрыми лоскутными парусами.
«Хорезмские или арабские купцы домой плывут. Награбили на Руси. Эх, жаль, нет лодок, а то бы здесь им и конец!»
С берега было видно, что паруса в безветренную погоду слабые помощники гребцам, в такт ударов бубна вспенивающим веслами волжскую воду. Вот один из них по левому борту на мгновение упустил весло и тут же получил удар кнута. Андрей дернулся, словно это его обожгла сыромятная кожа.
— Вот песьи дети! Измываются над народом! — послышался позади голос.
Андрей обернулся. Десяток молодцов его личной охраны, переминаясь с ноги на ногу, понуро склонив головы, стояли в двадцати шагах.
— Я же вам запретил за мной ходить! — сдвинул брови Андрей.
— А мы и не ходили, — скорчил невинное лицо Евсей — сотник первой сотни. — Тут дозорный говорит: караван на Волге. Караван… Ну, мы и пошли посмотреть. А тут ты стоишь. Не уходить же. О! Вон что-то содеялось, — показал он пальцем в сторону проплывающих стругов.
И правда, шедший последним вдруг начал забирать вправо.
— Чего это он? — недоуменно вытаращил глаза Евсей.
— Гляди левее, — выкрикнул кто-то из молодцов охраны. — Кто-то сбежал с лодии. Вон голова из воды виднеется.
— А ведь догонят, вражье отродье!
Андрей, приняв решение, повернулся к охране.
— Луки с собой?
— А то как же. Вона, рядышком лежат, — показал рукой Евсей.
— Быстро к берегу! Отсеките лодию от беглеца! — распорядился Андрей.
Остерегаясь попасть в гребцов-невольников, ватажники принялись метать стрелы в борта струга, дырявить парус. Это быстро охладило преследователей, и судно резко повернуло на середину реки.
Вскоре на высокий волжский берег пред очи Андрея Романовича молодцы охраны поставили беглеца. Вернее, беглянку. Отважным пловцом оказалась девушка, на вид лет пятнадцати, невысокая, худенькая, с длинной русой косой. Голубые глаза смотрели испуганно, как у загнанного зверька. Льняная рубаха прилипла к телу. Девушку бил озноб.
— Прикройте чем-либо отроковицу, озябла, чай, — распорядился Андрей и, обращаясь к девушке, спросил: — Зовут-то как?
— Родимной.
— И откуда же ты такая смелая?
— Из Великого Устюга.
— А на Волге как оказалась?
— За долги имали у батюшки. Купец Ибрагим сказал, что какому-нибудь татарскому воину продаст. А я не хочу к воину. Они грязные, воняют и плетками дерутся, — губы у Родимны задрожали, и она расплакалась.
Оборачивая девушку принесенным одним из ватажников плащом, Андрей как мог успокоил:
— Теперь тебя никто не обидит. Обсохнешь. Ушицы с нами поешь, а там будем думать, как тебя к батюшке с матушкой возвернуть.
— Нет у меня ни батюшки, ни матушки, — сквозь слезы проронила девушка. — Одна я.
— Как же так? Ты сказала, что тебя у отца за долги забрали? — с возмущением воскликнул Евсей.
Девушка кивнула и разрыдалась еще сильнее.
Позже она рассказала, что вначале за долги хорезмский купец Ибрагим забрал мать, потом ее. Но отец не хотел отдавать Родимны, воспротивился, и купец запорол его до смерти.
Что делать с девчонкой, Андрей не знал. Оставить ее в лагере среди полутысячи мужиков и парней нельзя, отправить в Булгарию к отцу — тоже не дело. Хватит и того, что родных сыновей ему на руки передал. «А отправлю-ка я ее в Ростов к боярину Дмитрию Фроловичу, чай, не объест одна-то, да и сама не в тягость будет — рукодельница».
Так Андрей и поступил. В Городце задержался из-за болезни суздальский купец Афанасий. К нему-то и обратился Андрей с просьбой. Купец охотно согласился взять Родимну до Суздали, а когда городецкий воевода отсыпал ему серебра, то купец заверил, что девушку доставит до Ростова и передаст из рук в руки боярину Дмитрию Фроловичу. Прощаясь, Андрей показал Родимне мешочек с золотыми монетами.
— Это твое приданое. Афанасий передаст мешочек боярину Дмитрию. Я ему про тебя отписал. Встретишь доброго парня…
— Я уже встретила, — зардевшись, тихо произнесла Родимна. — И буду его ждать. Ты не думай… Это я с виду такая, а на самом деле мне уже семнадцать…
— Я чего-то не пойму, ты что, за меня замуж собралась? — затряс головой Андрей.
— За тебя, — отчаянно выдохнула Родимна. — Ты же вдовый…
— Так что с того. Ты же мне в дочери годишься.
— Вон сколь молодцов в твоем войске, а глянулся ты мне один. Люб ты мне, и без тебя я умру. Я это знаю… — теребя кончик косы, тихо говорила девушка. — Ты умный, добрый, сильный, и я буду тебе хорошей женой, — с твердой решимостью произнесла Родимна и отчаянно посмотрела Андрею в глаза.
Городецкий воевода был озадачен и немного растерян. Поначалу он хотел высмеять девчонку и тем самым отбить ее охоту к замужеству. Но увидев чистый взгляд голубых глаз, замерших в ожидании, передумал. Чего-чего, а столь откровенного признания от Родимны он не ожидал.
