На минуту установилась тишина, ее прервал Гордон:
— Сие дело не шуточное, государь, надобно по-доброму подготовить все.
Петр слегка скривился:
— Верно, Гордон, сказываешь. Токмо не государь нынче я, а шхипер для вас. Запасы нынче же все пополнить: зелья пушечного, провизии, воевода, распорядись. Чай, мы на Соловки хаживали, обошлось. А то в море не одну неделю буря замотает, хлебнешь горя.
Пока Флам приводил корабль в порядок после изнурительного плавания, отряд кораблей снаряжался к предстоящему походу. Прибавилось забот у Апраксина. Кроме всех припасов надо было приискать матросов на фрегат и яхту. «Какие шхипера князь-кесарь, Бутурлин, да и тот же Гордон, — беспокоился он. — Ответ мне держать перед государем, а нынче поморы-то ушли в море рыбачить, бить тюленей и китов». Пришлось вылавливать по кабакам оставшихся рыбаков, уговаривать иноземных матросов. Те отнекивались, заламывая цену. Все же кое-как набрали команды. Не удалось застать лишь Прохора — ушел к Мудьюгу встречать купеческий караван.
Как водится, перед отправкой отслужили молебен, после литургии Афанасий «потчевал» адмиралов.
Накануне выхода в море Петр наведался на яхту Гордона, вернулся, позвал Апраксина.
— Начертал я устав для похода, Гордон его для иноземных шхиперов переводит. Так ты озаботься сию цибулю на все купеческие иноземные суда донести. Поспеши, завтра-послезавтра тронемся.
Но выход задержался почти на неделю. Ждали «у моря погоды». Три дня дул северный противняк, его сменил штиль. На берегу ни один листочек на березах не шелохнулся. На кораблях изнывали от зноя.
Утром 10 августа заколыхались верхушки прибрежных елей, побежала рябь по воде, потянуло с верховьев Двины. «Святое пророчество» разразилось громом пушечных выстрелов: «Всем с якорей сниматься».
Один за другим, поднимая якоря, расправляя паруса, потянулись к устью суда морского каравана. Как на грех, к вечеру южак затих, пришлось пережидать безветрие на якорях в Березовском устье. До Мудьюга добирались трое суток. Потом дело пошло веселей. Повеяло с запада, с каждым часом крепчал ветер, один за другим потянулись корабли к Терскому берегу. Караваном командовал царский фрегат «Святое пророчество», а на нем распоряжался, конечно, не князь-кесарь, а Ян Флам. Петр целыми днями не отходил от него ни на шаг, как тень следовал за ним по фрегату. Присматривался, прислушивался к Фламу и Апраксин, попутно наставляя Лефорта.
Ян Флам десятки кораблей приводил раньше к Архангельскому, «Святое пророчество» стало тридцать первым судном. Почти без слов отдавал команды. Матросы на шкотах, на брасах[25] смотрят на капитана и косят на боцмана. Стоит Фламу кивнуть головой, выбирают или потравливают шкоты, повернет голову, и боцман командует переносить паруса на другой борт. Чуть помашет правой рукой рулевому, и тот перекладывает штурвал вправо. Команда и капитан понимали друг друга с полуслова.
Капитан объяснял многое Петру, а Федор Апраксин вслушивался, приглядывался.
— Такое взаимопонимание, герр шхипер, дается большим трудом. Каждого матроса я знаю десяток лет. Как и они меня. Капитан должен твердо рассчитывать на свой экипаж. Команда должна верить своему капитану. — Флам раскурил трубку, вскинул взгляд на паруса, потянул глубоко носом, будто принюхался к ветру, загадочно улыбнулся.
— Но главное для моряка, что? — Капитан усмехнулся. — Нет, не женщины и не кабак. Всего этого будет с лихвой, когда в кармане зазвенит монета… — Флам вынул трубку, громко захохотал.
Апраксин кашлянул, то ли от табачного дыма, который не переносил, то ли от сказанного. За годы общения с иноземцами в Архангельском он составил определенное мнение о прочной любви к деньгам почти всех их в Архангельском.
Капитан «Святого пророчества» искоса поглядывал на царя. О чем-то, видно, своем раздумывает царь. Эти русичи не совсем постижимы, даже загадочны. Зачем государю такой громадной сухопутной страны обязательно знать морское ремесло, а впрочем, это его личное дело.
Флам встряхнулся, показал трубкой на берег справа.
— Серый угол, герр шхипер, пора менять курс норд-ост.
Петр для порядка осмотрелся, позвал Апраксина, крикнул Меншикова.
— Быть по сему. Федор, караван надобно оповестить. Алексашка, зови князя-кесаря и Лефорта.
Борт флагманского корабля озарился вспышками орудийных выстрелов. Караван менял курс.
Пред заходом солнца ветер стих, колонна расстроилась, медленно продвигаясь к Терскому берегу. К утру ветер снова набрал силу, но едва в дымке показался Терский берег, нашел сильный туман. На судах ударили барабаны, зачастили корабельные колокола. Каждое судно обозначало свое место, предупреждая столкновение.
Когда туман немного упал, Петр с беспокойством оглянулся назад:
— Штой-то контр-адмирал наш запропастился…
Как потом оказалось, «Святой Петр» попал в переплет. Туман окутал яхту. Гордон начальственно ворчал, но командовал голландский шкипер Енсен. Он выслушивал Гордона, а сам делал все по-своему. Вскоре из тумана прямо по носу высунулась торчащая крестовина.
— О, это наш караван, — обрадовался Гордон, — правьте к нему.
Подвернули к востоку, и вдруг из тумана прямо на яхту двинулась громадная скала.
— О-о! — застонал, закрывая лицо руками, адмирал.
В тумане приняв крест на небольшом островке за мачту судна, яхту повернули к нему, она едва не чиркнула бушпритом[26] о скалистый берег. Спасло яхту то, что она едва двигалась, и команда успела отдать спасительный якорь. Потом буксировали судно шлюпками на безопасную глубину, а в это время караван лег в дрейф, ожидая пропавшую яхту Гордона…
На закате солнца слева осталось устье Поноя, а на рассвете, оставив далеко позади Три острова, обогнули Орлов Нос и вышли в океан. Ветер постепенно зашел к востоку, с севера находила океанская зыбь.
Флам оглядел бескрайний горизонт, и прямо по курсу, и справа, и по корме он был чист, отсвечивая лишь белесой полосой дальних облаков на стыке неба и воды.
— Оттуда находит зыбь. — Флам ткнул потухшей трубкой к северу. — Там недавно сильно штормило.
Петр оглянулся. Яхта Гордона опять не держала строй, отошла влево, прижимаясь к скалистому побережью. Ландшафт Терского берега в этом месте постепенно менялся. Исчезли редкие сосновые рощицы на склонах речных каньонов, вдалеке протянулись цепочки лысых сопок, покрытых кое-где снегом.
Море заштилело, Петр собрал капитанов на совет:
— Пойдем далее к окияну, поелику возможно. Ежели задует противняк, попрощаемся с купцами и повернем в Архангельский.
Лумбовскую губу миновали светлой ночью, а к восходу солнца, когда вышли на траверз Святого Носа, ветер зашел круто к северо-западу и развел большую волну. Началась утомительная лавировка и черепашье продвижение вперед. Слева под берегом протянулась гряда островов. Кто-то из матросов-поморов проговорил: «Семь островов».
— Ну, покуда будет, — решил Петр, — с окияном поцеловались. — И распорядился Фламу: — Давай сигнал на обратный курс.
Пять пушечных выстрелов разорвали безмолвие океана.
Обменявшись прощальными салютами с голландскими и английскими судами, три российских корабля развернулись на обратный галс и направились к Белому морю.
На обратном пути Петр после обеда задержал в каюте Ромодановского, Апраксина и Лефорта.
— Нынче размышлял я о грядущем. Архангельский городок, худо-бедно, единые морские ворота в Европу. Покуда будем через них якшаться с иноземцами. Нынче снарядим «Святого Павла» товарами нашенскими и отправим в Голландию. — Петр посмотрел на Апраксина: — Тебе, Федор, о том забота.
Петр кинул взгляд в узкое корабельное оконце. Вдали исчезал в дымке Терский берег.
— Беломорье добро, но только от становищ наших далече. А главная база в зиму мерзнет. Надумал я пробиться к морю в теплых краях, воевать Азов. Того для не мешкая почнем готовить войско в Москве, по другим местам…
Возвращение первого морского каравана в родной порт не преминула отметить летопись: «Августа 13 числа великий государь на своих кораблях с немецкими из Двинского устья изволил путешествовать на море и ходил на кораблях за Святой Нос, далее Семи островов, и оттоль паки возвратился вспять».
Корабли бросили якоря у Соломбалы, Кегострова, царь собрал по обычаю своих адмиралов отметить первый поход.
Апраксин сидел как на иголках.
— Чего ерзаешь? — пошутил Петр.
— Заботы с фрегатом и людьми для него много, Петр Лексеич. На судне многое привести в порядок надобно, путь дальний, все добротно надлежит сотворить.
— Управимся, завтра и начинай.
— Оно так-то, а людишек сыскивать где? Чаю, не на один месяц нанимать их придется. Шхипера доброго надо. А купцы-то все ушли, матроз не осталось в городе.
