Луиза ждала Кантекора, разбирая свои бумаги, бледная и прекрасная в своем вдовьем трауре. Присланный министром Кантекор явился, но получил предварительно особые инструкции: он должен был вроде бы служить Луизе, однако на самом деле разрушать все ее сумасбродные планы, если ее фантазии направятся случайно против принца. Услышав это, сыщик содрогнулся… Нет, он не даст тронуть «своего» принца никому, даже этой молодой, красивой женщине. Он сумеет защитить его. Решив это, он спокойно явился по требованию Луизы, пришел сделать это тем охотнее, что знал, что в этом предприятии не будет недостатка в деньгах.
Его приняли как старого знакомого, как драгоценного союзника, и он был поражен возбуждением молодой вдовы. Она сразу предложила планов двадцать: обвиняла Бруслара и шуанов в преступных замыслах против императора, обвиняла в то же время придворных лиц, упоминая Иммармона, Прюнже, Тэ, Невантера, Новара, Гранлиса, особенно последнего, требуя мщения, желая их гибели.
Он не стал спорить с ней, соглашался во всем, обращаясь с ней как с ребенком, ни в чем не противореча.
— Да, да! Вы правы, тут что-то есть… все эти люди ненадежны, я уже говорил об этом Фуше. Он того же мнения. Но император желает привлечь к себе молодежь. Он и привлекает ее.
Луиза внимательно смотрела на него, нервно стуча пальцами по столу.
— Кантекор, вы понимаете меня? — наконец произнесла она. — Будете служить мне?
— Да!
— Хорошо! Я буду надеяться на вас. Приходите ко мне по утрам, часов в десять, для отчета, для получения распоряжений.
Луиза уже распоряжалась, отдавала приказания и представляла собой прелестное изображение начальника в юбке, капитана в локонах.
Но Жером Кантекор не сумел отличить, сколько холодного расчета и здравого смысла было под ее увлекающейся наружностью. Уже через неделю Луиза знала его насквозь, могла вывернуть его наизнанку, как свою перчатку; она отлично понимала, чего может ждать от него, то есть ровно ничего, поняла, какую роль он хочет играть около нее, то есть двойную, и ценила его по заслугам — ровно нипочем… Однако она не отстранила Кантекора от дела, желая иметь его на своей стороне, но немедленно же обратилась к другим.
Савари всегда был очень любезен, особенно с красавицей Луизой; кроме того, он был рад чем-нибудь досадить Фуше и потому сейчас же выбрал для нее двоих своих лучших людей.
Их звали Жироль и Фроамантель, и оба они имели некоторую претензию на изящество и аристократичность. Это были сыщики иного разряда, чем Кантекор, может быть, менее опытные, но более тонкие. Они хорошо одевались и посещали лучшие рестораны и кафе.
Один из них был высокий и белокурый, другой — толстый и темноволосый, тоже хорошего роста. Оба были образованы и знали лучшие времена. Они за недостойную сторону своего ремесла утешали себя тем, что отыскивали в нем поэтические интересы.
Савари отдал их в полное распоряжение Луизы. Они внимательно выслушали молодую женщину, живо принялись за дело и немедленно показали результаты своей деятельности.
Между тем Кантекор убаюкивал свою «патронессу» всевозможными россказнями. Она слушала его, но давала ему все меньше денег. Тогда он стал являться к ней реже; на это она, по-видимому, не обратила внимания. Тогда он вообразил, что сумасбродная женщина уже остыла, отказалась от своих прежних планов, и совершенно перестал ходить к ней, заявив Фуше, что она уже успокоилась и ее нечего бояться. Фуше охотно поверил этому, потому что сам мало обращал внимания на женщин.
С тех пор, наоборот, сыщики Савари, почувствовав себя вполне свободными, еще более горячо бросились по указанному следу, заинтересовавшись делом. В течение целого месяца они сосредоточили свои наблюдения вокруг замков Депли и д’Этиоль, а также Вавилонской улицы, около лавки часовщика Борана, около известного приюта Фоли-Бегоньер.
Они знали, что в Компьене, у Иммармонов, скрывается таинственный раненый, имя и звание которого стали известны им через сутки благодаря сведениям, добытым в замке д’Этиоль. Такое укрывательство шуана компрометировало очень многих.
Сыщики разыскали следы путешествия Бруслара из Суассона в Нормандию, чутьем слышали его присутствие в Валони, знали его роль в замке д’Этиоль, его разговоры с офицером в белом мундире, по-видимому невольно запутавшимся в этом скверном деле.
Тогда они прицепились к этой живой загадке, носившей имя Гранлис, и стали следить за ним.
Кантекор нисколько не подозревал их: они были еще «новенькие», «не обстрелянные», как выражались в полиции. Агент Фуше встречал их в Пале-Рояле, в увеселительных местах и считал их праздными, легкомысленными людьми.
Фроамантель и Жироль проникли в Лавку часовщика Борана, почуяв там множество прошлых интриг, но видели, что теперь это место пришло в запустение.
Они продолжали свои исследования, тщательно занявшись десятью «кадетами императрицы».
Таким образом они узнали о них следующее.
Во-первых, граф Эдмонд де Тэ был младшим братом раненого, скрывшегося в Депли. Родной брат шуана — не значило ли это, что и он сам принадлежит к ним? (Примечание Луизы Кастеле.)
Во-вторых, Жан де Прюнже и Жак д’Иммармон виновны в укрывательстве беглого бунтовщика и проводят все свое время около Гранлиса, который не хочет знать их.
В-третьих, маркиз Эрве Невантер очень честен и не скрывает своих мнений в обществе.
В-четвертых, графу Луи де Новару, озабоченному недостатком денег, нет никакого дела ни до императора, ни до королей.
В-пятых, Поль Рантиньи, высокий, свежий нормандец с голубыми глазами, любит всех женщин на свете.
В-шестых, Бертран Микеле де Марш любит одну-единственную женщину в мире — Олимпию Мартенсар, сестру офицера, дочь банкира, но скрывает свою любовь, несмотря на поощрение со стороны своего предмета, не решаясь говорить потому, что у нее около двух миллионов приданого, а у него — одно офицерское жалованье.
В-седьмых, Евгений Мартенсар, брат Олимпии, швыряет деньгами и очень счастлив, что живет в такое славное время и при таком великом императоре.
В-восьмых, шевалье д’Орсимон живет в семье двух старых теток, мадемуазель де Ваденкур, особах древних и добродетельных, наивных, лакомок и богомольных, обожающих своего племянника Пьера и кошку Фрике, лучше знающих короля Людовика XV, чем Наполеона, которого, однако, считают избранником Божьим и спасителем отечества. Их племянник — истинный солдат, глубоко преданный своему государю.
— Здесь делать нечего, — единодушно решили сыщики.
Они снова вернулись к Гранлису, этой загадочной личности, все время вертелись около него и видели, что теперь от него не отходит Эдмонд де Тэ, а это возбуждало в них еще больше подозрений. Наконец они уловили тонкий аромат женских интриг, точно золотыми нитями опутавших Гранлиса, этого странного офицера императора, которого постоянно конвоировали самые ярые роялисты.
Сыщики чувствовали, что попали на главный след, что здесь находится самый центр всей драмы.
Луиза побледнела, слушая их, и чутко насторожилась. Имена женщин, соединенные с именем принца, были известны ей: Изабелла Иммармон, аристократка, подозрительная в высшей степени; Диана д’Этиоль, высланная из Франции, вернувшаяся тайком, та самая, в замке которой погиб муж Луизы под кинжалами шуанов.
Третья замешанная здесь женщина оставалась пока невыясненной. Фроамантель называл ее мадам де ла Бегоньер, а Жироль — «Главной дамой», подозревая, что она играет в деле важную роль. Однако ни тому ни другому никак не удавалось подойти к ней ближе. Они знали, что она существует, исчезает и появляется, где встречается с ней Гранлис, эта живая тайна, их мучение, их кошмар!
В течение бессонной ночи Луиза Кастеле придумала ловушку, в которую должны были запутаться все эти ночные птицы, порхающие вокруг императора, как вокруг маяка. Женщина сама, она хотела действовать через женщин; жестокая ненависть подсказала ей верный путь. Она послала Савари следующее письмо:
«Прикажите занять мой дом завтра, около полудня. Я выдам вам живыми на месте преступления партию шуанов и шуанок, виновных уже в том, что собрались вместе, некоторые из них состоят на службе самого императора!
Л. К».
Утром двадцать восьмого августа граф де Форас, его сын Эмери и маркиз д’Ормансе были расстреляны на Гревской площади; они умерли героями, с высоко поднятой головой и бесстрашным взглядом.
На рассвете весть об этой казни облетела Париж и взволновала его: устали от убийств; никто не знал имен жертв, никто не возмущался их преступлениями, их почти не считали виновными. Что такое они сделали? Ничего особенного. Неудавшийся заговор? Это вовсе не такая важная вещь. Форас никому не известен; его сын, говорят, еще ребенок; д’Ормансе — маленький, красивенький маркизик… Шуаны? Конечно, но их так мало и к тому же это, вероятно, последние. Приверженцы императора ссылались на Бруслара. Но большинство сомневалось даже в его существовании. Где же он, этот легендарный герой? Не выдумка ли это полиции, может быть, самого Фуше, чтобы поддерживать в городе страх перед шуанами, чтобы оправдать порой некоторые крутые меры?
