Подойдя ближе, увидел Тарасмунд, что не великаны то вовсе были, а пустая деревня. И много лет она, видать, пустовала, потому что многие сваи завалились, а те, что стояли, заросли зеленью и прогнили — по всему видно было, что недолго им еще стоять. Крыши прогнили и провалились внутрь хижин. Перед одной из хижин на покосившемся столбе еще висели обклеванные птицами черепа мертвых голов, подвешенных через ушные отверстия. Черепа жутко скалились в тумане.
Но что всего больше напугало Тарасмунда — у одного из черепов из глазницы вьюн вырос.
Тут утратил самообладание Тарасмунд — и так уже больше храбрости проявил, чем от мальца ждать можно было! — закричал благим матом и бросился бежать. Бежал по воде к камышу, что-то за ноги его хватало, бежать не давало. В камыш вбежал, в камыше запутался. И кричал, кричал, что было мочи.
Вдруг схватили его руки сильные и грубые, из камыша протянувшиеся, и начали больно бить. Тарасмунд вырывался, пока хватало сил. После только понял, что это отец его, Рагнарис, нашел его и страх свой за дитятю побоями выместил.
Тут отец наш Тарасмунд заметил, что тогда дедушка Рагнарис нравом куда круче был против теперешнего, ибо сил в нем было больше. Но брань, которую дедушка тогда изрыгал, и побои дедушкины успокоили тогда Тарасмунда, ибо из всего этого явствовало, что Рагнарис галлиурунн совершенно не боялся.
Мы с братом Гизульфом этот рассказ нашего отца Тарасмунда выслушали и долго потом друг перед другом похвалялись — как бы мы храбро на великанов ополчились, а после как бы отважно с этими черепами расправились и галлиурунн бы не устрашились, которые в пустых домах, безусловно, таились, морок наводя. Ахма-дурачок половины из всего этого не понял, но слушал, как мы похваляемся, завидовал нам и слюни пускал.
Я потом спрашивал у отца, чья это была брошенная деревня — гепидская, что ли. Отец отвечал, что раньше, еще до нас, готов, на этих землях другой народ жил, иного языка. Видать, от того народа и осталась.
Озеро преисполнено коварства. Не раз случалось, пойдет туда человек и сгинет бесследно.
Давно, еще до чумы, когда только Хродомер и Рагнарис сели на этих землях, один человек пошел на озеро рыбу ловить — богатая в этом озере рыба, а урожаев тогда хороших еще не снимали — и пропал, не вернулся. Искали его, но не очень усердно, ибо страда была, некогда было по болотам шастать. Да и одинокий он был человек, воин, из тех, кто в селе осели вскоре после того, как Хродомер, а за ним и Рагнарис в эти края пришли. Кому тогда искать было? Отец наш Тарасмунд говорит, что в те времена людей в нашем селе было раз-два и обчелся.
Решили тогда, что воин тот к Алариху, в бург, подался. Он уходя никому толком не объяснял, куда идет. Может, за рыбой пошел, а может, вообще из села вон пошел. Не до того было, чтобы разбираться. Слишком трудно жили тогда, не то, что сейчас. Да и страда была.
И позабылся тот случай. Ходили на озеро, брали там рыбу. Выручала рыба, когда урожай не задавался.
Несколько же лет тому назад, уже на нашей с Гизульфом памяти, вот что приключилось. Вскоре после чумы это было.
Был у Гизарны один раб, родом мез, великий искусник рыбу добывать и коптить. А Гизарна страсть как любит рыбу копченую, потому и ценил раба своего меза, а прозвание ему дал Фискскалкс, то есть Рыбораб. Гизарна великий умелец прозвища придумывать. У нас в селе никто так больше не может.
Любил Гизарна про Вальхаллу слушать. И решил как-то раз у себя дома Вальхаллу устроить. Правда, котла, чтобы пиво в нем само варилось, у Гизарны не было, зато были у него двое рабов и одна рабыня, тощая, злющая и черная, как головешка. Ее Гизарна в бурге в кости выиграл. По-нашему еле говорила, да и то больше бранилась, не щадя никого, а менее всех — хозяина своего, ибо Гизарна молод, а она стара и ничего не боялась.
Ценил ее Гизарна. Когда Гизарна ее в кости выиграл, она варить пива не умела. Откуда родом была, неведомо. Тогда еще Мидьо, бабушка наша, жива была. Гизарна к дедушке Рагнарису приходил и слезно просил, чтобы позволил тот жене своей, Мидьо, его черную головешку обучила доброе пиво варить. И подарки богатые принес.
Дедушка Рагнарис подарки взял и жене своей Мидьо повелел бабу ту научить искусству варить пиво.
Боялись дедушка Рагнарис и Гизарна, что не сумеет Мидьо объясниться с черной старухой. Гизарна боялся потому, что пива ему хотелось домашнего, а побираться и просить у соседей надоело. Дедушка же Рагнарис боялся, что если жена его не справится, то Гизарна подарки назад заберет.
Но что-то в бабах такое есть, что будь хоть рабыня, хоть хозяйка дома, хоть черная, хоть белая, как молоко, а между собой всегда находят общий язык. Вот и Мидьо с той рабыней объяснилась, даже слов не понадобилось. И что это такое в женщинах, от чего они друг друга без слов понимают, то великая тайна и нам, мужчинам, она непостижима.
Так дедушка Рагнарис говорит, так отец наш Тарасмунд говорит, так дядя Агигульф говорит и так брат мой Гизульф следом за ними повторяет.
Так или иначе, обучила бабушка наша Мидьо гизарнову рабыню пиво варить. И зажил Гизарна припеваючи. По осени с Теодобадом в походы ходил. Когда с добычей возвращался, а когда и голодранцем — спасибо, что жив остался. Уходя же в походы, Гизарна делянку свою соседям отдавал за малую толику урожая. Так и жил: Рыбораб рыбу ему ловил, а злющая баба пиво варила.
И вот с такими-то подручными задумал Гизарна Вальхаллу у себя в дому наладить.
Пива наварить велел, а меза Рыбораба на озеро погнал с острогой. Вот уже и пиво поспело, вот уж и гости собрались и изрядно пива того отведали, а Рыбораба с уловом нет как нет. До ночи ждали. Еле ночь пересидели, дивному напитку дань отдавая и друг другу на раба премерзкого жалуясь, казни ему придумывая.
Разъярился на раба Гизарна — как это ему, Гизарне, перечить вздумали, Вальхаллу ему порушить осмелились! И собрал воинство свое — Валамира и дядю нашего Агигульфа. Отправились чуть свет на озеро беглого раба ловить.
Священный напиток вотанов, по крови богатырей наших разлившись, удвоил силы их и сдобрил их усилия священной яростью. Так и бродили по камышам, но меза не нашли.
Решили сперва, что сбежал мез — хотя зачем ему от Гизарны бегать? Плохо ему, мезу, что ли у Гизарны жилось? Следы беглеца искали, но не нашли. Сетовали, что собак с собой не взяли. Гизарна на меза обижался и казнить его хотел. Валамир с Агигульфом Гизарну утешали, как могли, и обещались помочь с казнью.
Совсем уже было отступились от поисков, но тут увидал Валамир портки. Гизарну кликнули. И опознал Гизарна портки — точно, те самые. Мез в них из дома уходил. Гизарна сам эти портки носил до меза, после рабу отдал, чтобы донашивал.
Поняли тут, что беда какая-то с мезом приключилась. Ибо как бы ни был дерзок человек, а не сбежал бы, портки бросив.
Начал тут Гизарна жалеть меза и вспоминать, какой усердный он был и преданный. И так, горюя, вернулись богатыри к Гизарне домой и пиво допили.
Давно это было. С той поры и бабушка наша Мидьо померла, и та рабыня, иноплеменная да злющая, тоже.
На озеро, однако же, за рыбой продолжают из нашего села ходить, однако ходят с оглядкой.
Гизульф, мой брат, не раз подбивал меня идти на озеро без старших, но я не шел. Строго-настрого запретил дед наш Рагнарис и отец наш Тарасмунд ходить туда.
На озеро дядя Агигульф ходить любит. Дядя Агигульф уже взрослый, и отец мой Тарасмунд, хоть и старший брат, а ему не указ. Дедушка Рагнарис на дядю Агигульфа ворчит, говорит, что в один прекрасный день найдет он вместо рыбы гепидскую стрелу себе в задницу. Дядя Агигульф говорит, что не гепидскую стрелу в задницу, а молодую гепидку на свое копье найдет он. Дедушка Рагнарис всякий раз, слыша это, очень радуется и прибавляет, что Агигульф воистину любимец богов.
Недавно вот что случилось. Пошел дядя Агигульф на озеро и вернулся без рыбы. Хоть и без стрелы в заднице, но и без гепидки. Встревожен был.
Говорил, что видел на озере чужих людей. Дедушка Рагнарис спросил, не гепиды ли это дальние были. Но дядя Агигульф рассердился: что он гепидов от чужих людей не отличит? Сказано — чужие.
И сказал еще дядя Агигульф, что в походах навидался разных племен, и нашего языка, и иного. Те же, у озера, другими были, еще не виданными.
От чужих дядя Агигульф в камыше схоронился. Полдня за ними следил. Те лошадей поили, сами пили. По всему видать, таились.
Я спросил дядю Агигульфа, отчего он их голыми руками не порвал, как то у него, дяди Агигульфа, в обыкновении. На что дядя Агигульф сказал, что в этот день он необычно добр был. Не иначе, козни духов озерных на него благодушие напустили. Да и взять-то с чужаков нечего. Одежка, оружие — все дрянное.
— А лошади? — спросил мой брат Гизульф.
— Тоже дрянь, — ответил дядя Агигульф.
