Сабин. — На тамошних островах много удобных бухточек, где можно спрятаться. На пути сюда за моим кораблем, когда мы проплывали к югу от Ахайи, погнались пираты. И не будь у нас метких лучников, не знаю, как для нас закончилась бы эта погоня. Но нам повезло. Наши лучники уложили около десятка пиратов, в том числе самого капитана. Надо сказать, это был настоящий великан с рыжими волосами, не иначе, как твой соплеменник, Ситалк. К тому же не все пираты так уж и плохи. Например, примерно в то самое время, когда Рим был охвачен восстанием Спартака, киликийские пираты принесли в Империю бога Митру.
— Ну кто бы мог подумать! Пираты, поклоняющиеся Митре! — рассмеялся Веспасиан. — Не иначе как они даже в буре видят божественный свет.
— Смейся, смейся, братишка. — серьезно ответил Сабин. — Великий Митра осеняет своим божественным светом в равной степени всех людей, как хороших, так и плохих. Он их не судит, ибо он умер во искупление наших грехов и воскрес на третий день, дабы показать нам, что можно победить даже смерть.
— Что-то я не заметил, чтобы Фауст ее победил, — заметил Магн.
Сабин смерил его колючим взглядом.
— Смерть может быть не только физической.
Веспасиан, который открыл было рот, чтобы отпустить язвительное замечание, тотчас его закрыл, прочитав на лице брата глубину его убежденности.
— Похоже, это и есть наш корабль, — сказал Ситалк, уводя разговор в другое русло. На мачте огромной квинквиремы, что покачивалась на волнах прибоя, колыхался фракийский царский штандарт. Теологические споры тотчас стихли: все поспешили вдоль причала к сходням, что уже были сброшены на берег.
— Ситалк, кого я вижу! — воскликнул капитан стражи, когда они подъехали ближе. — Вот уж не ожидал, что ты будешь здесь вовремя. Впрочем, в такую погоду мы никуда не торопимся.
— А вот это решать триерарху, Гейдрес, — ответил фракиец, спешившись и похлопав караульного по плечу. — С каких это пор пехота взялась судить о таких вещах, как мореходство?
— Тогда при чем здесь пехота? Я больше не пехотинец. Я моряк и могу судить о таких вещах. Свои суждения я выношу, глядя, сколь истово молится наш капитан, а молится он с того самого момента, как усилился ветер, — ответил Гейдрес с хитрющей ухмылкой. — Поднимайтесь на борт и послушайте сами. И хорошенько привяжите лошадей. Мы займемся ими завтра. Я прикажу, чтобы их накормили.
— Погода ухудшится, — заявил триерарх Раскос, вглядываясь в ночное небо, которое постепенно затягивалось тучами. — Этот ветер принесет с собой гнев Збелтурдоса. Он несется сюда, чтобы обрушить на пас свои молнии. Вскоре мы услышим гром копыт его небесного скакуна и завывание его верного пса.
— Ты хочешь сказать, что надвигается буря? — раздраженно уточнил Веспасиан, который устал слушать все эти бесконечные разговоры про разных богов.
— Да, когда Збелтурдос гневается, жди бури, — ответил Раскос, почесывая седую всклокоченную бороду, которая на фоне коротко стриженных волос производила довольно странное впечатление, и Веспасиану казалось, будто голова капитана перевернута вверх тормашками. — Мы должны умилостивить его. Мы принесем ему жертву. Одна из ваших лошадей сделает свое дело.
— Ты хочешь принести нашу лошадь в жертву своим богам? Даже не думай, — категорично отрезал Сабин. — Лошади…
— Они являются собственностью римской армии, — договорил за него Веспасиан, прежде чем его брат оскорбил бы кого-нибудь из присутствующих заявлением о том, что фракийские боги — ничто по сравнению с великим Митрой.
— Моя лошадь — собственность царицы, — вмешался Ситалк. — Думаю, Трифена не станет возражать, если я предложу для жертвоприношения свою лошадь.
Веспасиан имел на этот счет сомнения, однако понимая, чем грозит ему оскорбление фракийских богов, решил оставить свои сомнения при себе.
Похоже, Раскос остался доволен.
— Отлично, значит, договорились. Насколько я понимаю, вы везете с собой пленника?
С этими словами он посмотрел на Ротека, который связанный извивался на палубе между Магном и Артебудзом.
— Царица Трифена просила меня устроить для него отдельную камеру. Вы найдете ее на гребной палубе. Гейдрес отведет вас вниз. Ему и десяти его караульным поручена охрана пленника.
— Мы с Дренисом… займемся лошадью, — сказал Ситалк Веспасиану, когда тот повернулся, чтобы пойти за Гейдресом. Веспасиан кивнул в знак согласия. Сабин насмешливо фыркнул.
Они прошли за начальником караула по всему огромному судну, длина которого составляла никак не меньше пятидесяти шагов. Магн и Артебудз вдвоем тянули упирающегося жреца. Палуба с треском вздымалась под их ногами. Едва ли не ежесекундно со свистом налетал шквальный ветер, и тогда по судну как будто пробегала дрожь. К тому времени, когда они дошли до люка на носу судна, оба брата — и Веспасиан, и Сабин — уже ощутили приближение морской болезни. Когда же они открыли люк, чтобы по приставной лестнице спуститься на весельную палубу, в нос им тотчас ударила тошнотворная вонь мочи и дерьма.
— Похоже, господин, мы снова по уши в дерьме, — заметил Магн с верхней ступеньки лестницы, спуская вниз Артебудзу и Сабину упирающегося жреца.
Вскоре глаза Веспасиана привыкли к тусклому свету масляных ламп. Затем у него от удивления отвисла челюсть. Перед ним, цепями прикованные к своим веслам, спали несколько десятков гребцов. В отличие от римлян, фракийцы использовали в этой роли рабов.
— Как вам удается поддерживать дисциплину? — спросил он Гейдреса, сраженный наповал этим зрелищем. Фракиец пожал плечами.
— Они все до одного скованы по рукам и ногам, и не могут никуда бежать. К тому же им всем известно, что если они взбунтуются, так тотчас полетят за борт, а их место на веслах займут другие, которых мы про запас держим в трюме.
— Да, но если рабу нет смысла жить, ему нечего и терять. Именно поэтому мы в качестве гребцов используем вольноотпущенников. Им можно доверять. В трудные минуты на них можно положиться. Они всегда проявят мужество и не рискнут поднимать мятеж, ибо знают, что если останутся живы, то отслужив двадцать шесть лет, получат римское гражданство.
— Послушай, что ты пристал ко мне со своими вопросами? Я всего лишь моряк. У меня нет ответов на твои «почему» и «зачем». И мне совсем не жаль эту братию. Многие из них — это бывшие пираты, которые теперь сполна получают то, что когда-то предназначали другим.
— Да я не пристаю, — пробормотал Веспасиан, растерянно оглядываясь по сторонам. — Меня всего лишь беспокоит моя собственная безопасность. Как мне не опасаться за свою жизнь, если трюм набит теми, кому не дорога собственная жизнь?
— Теперь понятно, почему вы так и не стали морской державой, — заметил Сабин. — Вас больше волновало, чтобы рабы в трюме не взбунтовались, и потому
