Он был готов склонить перед ней голову, но прежде женщину надо было вылечить. Этим евнух и занялся, обильно смазывая раны чудесной мазью с добавлением мандрагоры.
Вечером того дня, когда истерзанных Нинурту и Шами доставили в ассирийский лагерь, где их встретили с радостью и ликованием, туртан царя, наместник Ашшура Иблу — ахе — иддин настоял на личном разговоре с царем и потребовал тайно удавить вавилонских собак, и, прежде всего, Сарсехима.
Салманасар развлекался новомодной игрой, называвшейся «чатуранга»{15}. Ее завезли индийские купцы, которые часто прибывали на берега Тигра с грузом самоцветов и драгоценных тканей. Чаще всего старик разыгрывал партии в одиночку, что было совсем нетрудно, если принять во внимание что каждый ход определялся бросанием костей. Царь предложил туртану сесть, затем двинул слона в расположение вражеских фигур и напомнил, что тихо удавить не удастся, а лишний раз будоражить воинов в то время, когда все в армии только и говорят о подвиге скифов и презренного евнуха, а также предстоящей опале наследного принца, ему совсем ни к чему.
— Да и незачем. Они спасли честь нашего войска. Я убедился в верности и воинском умении скифов, пронырливости евнуха, в его беспримерном умении улаживать всякие грязные делишки.
Салманасар поднялся с ложа и, разминая ноги, резво прошелся по комнате, затем ткнул пальцем в Иблу.
— Если ты, дружище полагаешь, что мы с Бен-Хададом завершили партию, ты ошибаешься. Мир — это продолжение игры. Начало — это Каркар. Я сгораю от любопытства, какие новые уловки придумает сириец? Вот почему евнуха придется наградить, а затем принудить вернуться в Дамаск, где он сыграет роль пешки, забравшейся на самую дальнюю линию обороны врага.
Царь вернулся к просторной, разлинованной на черные и белые клетки доске, метнул кости и снял слона. На его место поставил вражескую колесницу.
— Что касается скифов, полагаю, им тоже нашлось бы место в моем полку, но, принимая во внимание твою озабоченность, я согласен передать их тебе. Старик и молодой варвар умеют стрелять из луков на полном скаку. Им не нужен поводырь, который держал бы их лошадей под уздцы, а это очень важное преимущество в бою. Что же касается чести семьи, то послушай, что говорят конники Нинурты. Они считают, что никто не сделал более для их военачальника, чем молодой скиф и старик, умеющий так ловко метать секиру.
Старый полководец помрачнел.
— Когда можно ожидать продолжения партии?
— Очень скоро, но прежде надо как можно скорее завершить эту позорную историю с Шурданом.
— Как же ты, великий, решил поступить с ним?
— Сынок будет подвергнут опале, но лишать его наследства я не намерен. Мне некем его заменить. Разве что твоей снохой! — засмеялся Салманасар.
— Этого не допустят боги и, прежде всего, грозный Ашшур! — воскликнул Иблу.
— Допустят, — еще более развеселился царь, глядя на вконец обескураженного полководца.
Иблу напомнил — У тебя же есть младший брат?
— Шамши-Адад не велик разумом, — вздохнул старик.
— Да, не велик, но и глупостей особых не наделает, тем более, если Нинурта сменит меня на посту туртана. Я уже не молод.
— Эх, дружище!.. Если можно было бы вставить Шамши-Ададу мозги и удачливую дерзость этой вавилонянки, решимость и хватку Нинурты, твою осторожность и рассудительность, мне никого другого и желать было бы не надо. Но боги никогда не согласятся, чтобы среди смертных появился человек, достойный их величия, поэтому приходится считаться с Шурданом. Чего — чего, а разума у него хоть отбавляй! Должна же наконец добыча, которую я взял и еще возьму в Дамаске, вразумить его. Я смогу увеличить численность царского полка в два раза, и у моего преемника сразу окрепнут кулаки для разговора со всякого рода смутьянами, горлопанами и мятежниками.
Салманасар окончательно утратил веселое настроение и с горечью добавил — Беда не в том, что Шурдан отважился разыграть свою партию. Если бы сынок имел в виду пользу государства, я бы не стал подвергать его опале. Беда в том, что он встал на сторону тех, кто крепко держится за прежние привилегии и не ощущает дыхания времени, а это обрекает страну Ашшура на будущее поражение. Еще не получив царский жезл, венец, повязку и жертвенный посох, Шурдан ухитрился попасть по влияние чуждой нашим намерениям воли.
Он полагает, что нашел могущественных союзников, но при этом успел связать себя невыполнимыми обязательствами. Он и вообразить не может, какую опасную игру он затеял. Провозглашенный царем, он будет вынужден плясать под дудку сильных в городских общинах, а этим только дай волю — они в момент наложат тягло на переселенцев, затем перегрызутся между собой. Я не вижу, как Шурдан смог бы утихомирить их, если будет обязан им троном? Более всего меня страшит обнаружить в наследнике разрушителя власти. Тем более, расхитителя государства.
Салманасар улегся на тахту, подоткнул под себя подушку и, обращаясь к полководцу, добавил.
— Чтобы этого не случилось, ты должен взять Дамаск.
— Как?! В этом году?
— В этом году не получится. Бен-Хадад хитер. К тому же я дал слово, а кое — какие клятвы следует исполнять. Я уверен, ждать нам недолго. Пока у нас перемирие ты должен еще раз осмотреть стены Дамаска. Неужели там нет слабых мест?..
Затем он неожиданно сменил тему.
— Что касается женщины…
— Причем здесь женщина? — забеспокоился Иблу.
— При том, — решительно заявил царь. — Эта вавилонянка уже доказала, что боги любят ее. Мне было предсказано — Иштар с тем, с кем она будет близка.
Голос Иблу дрогнул — Государь…
— Не беспокойся, никто не подвергает сомнению право Нинурты владеть ею. Ты должен объяснить Шаммурамат, что я надеюсь, она удержит Нинурту от легкомысленных поступков.
Мир был подписан в ставке Салманасара. Царь царей вел себя любезно, однако в количестве дани уступать был не намерен. Его войска уже плотно обложили Дамаск и если бы Иблу, осмотревший городские укрепления, дал хотя бы призрачную надежду на возможность скорого взятия этой набитой богатствами сокровищницы, он нисколько бы не раздумывал — на глазах у Бен-Хадада разорвал пергамент, разбил бы таблички, которые уже отправился на обжиг в походную печь, затем, вышвырнув Бен-Хадад из своего шатра и, позволив ему вернуться в город, бросился бы на бастионы Дамаска.
С тем же откровенным доброжелательством поглядывал на худощавого приветливого старичка и Бен-Хадад. Царь Арама прикидывал про себя — если бы к его шестидесяти тысячам и пятнадцати тысячам союзников фараон прислал ему двадцать тысяч воинов, если бы вавилонский царь не струсил и выступил против Салманасара, если бы старик Иблу ушел к судьбе до начала войны, — он разделал бы под орех этих незваных гостей, которые, вломившись в чужой дом, без конца требуют — отдай это, отдай то. Их наглости не было предела, на что он решительно указал Салманасару.
— Если дело пойдет так и дальше, я не стал бы жертвовать жизнью, чтобы спасти Нинурту и Шаммурамат — пусть мечи рассудили бы нас. Тебе повезло, великий царь, боги на твоей стороне, они подарили тебе дочь Владычицы. Мне же поднесли порченую смокву.
— Ты разговариваешь со мной на равных, царь, — ответил Салманасар, — и мне это нравится. Это означает, что ты принял наши условия и почувствовал облегчение. Давай оставим наши царские дела и поговорим как добрые соседи или как родственники, ведь мы же с тобой родственники, хотя и дальние. Нам необходимо прийти к согласию. Послушай старика. Этот совет я даю даром, в благодарность за то, что ты спас моего начальника конницы и его жену. Что касается Гулы, я надеюсь, ты простил ее?
Бен-Хадад признался.
— Это труднее обещать, чем исполнить, — признался сириец. — Когда я вспоминаю об этой одержимой, у меня все кипит внутри.
Салманасар с прежней рассудительностью объяснил.
— Она как никак приходится мне какой-то там племянницей. Стоит ли давать повода моим оглашенным вопить об оскорблении, нанесенном царствующей семье Ашшура? Гнев, кипенье внутри — это для черноголовых, но не для любимцев богов. Я слыхал, Гула страдает от ран? Оставь Сарсехима, он уже поставил на ноги Шаммурамат и, к радости Нинурты, даже ухитрился сохранить ребенка. Эта новость скрасила муки, которые им пришлось испытать.
— Ты полагаешь, царь, мне нужен соглядатай в моем доме?
— Сарсехим — подданный Вавилона. Если ты считаешь его соглядатаем, то более неудачливого шпиона я не встречал. Везде, где он хотел бы навредить, он творит добро. Задумайся над этим.
— В таком случае я бы оставил и скифов, — Бен-Хадад вопросительно глянул на собеседника.
— Ими распоряжается Мардук-Закиршуми. Вряд ли царь Вавилона согласится оставить их у тебя, ведь они входили в его личную охрану. Я бы сам с удовольствием взял их на службу, но Ардис отговорился тем, что у него семья в Вавилоне, а Партатуи-Бурю уже взял к себе Иблу. Туртан не прочь дать ему под начало кисир конных воинов.
