— Кран больше не работай! — проворчал Али; его густые усы, припудренные цементной пылью, вздрагивали всякий раз, как воздух с шумом вырывался из ноздрей.
Все перебрались на другую сторону крыши, откуда были видны цеха. Заглянули вниз.
— Мотор остановился.
— И бетономешалка.
— Другая тоже не работает.
— И пила что‑то стихла.
— Да и в окнах профсоюзной организации темно.
Они умолкли.
Двенадцать рабочих выстроились на самом краю пятнадцатого этажа, и ледяная картечь ветра била им прямо в лицо. Одни засунули руки в карманы, другие опустили их вдоль тела, третьи скрестили на груди. Рабочие были в холщовых штанах, блузах защитного цвета или поношенных куртках военного образца. Зимой они носили вместо комбинезонов костюм из толстого сукна. Покупали его по дешевке у старьевщиков, где можно было достать кое‑что из американских излишков. Иные утопали в огромных резиновых сапогах, в которые можно было надевать по две пары шерстяных носков. И сейчас, когда рабочие низко склонили над пропастью свои взлохмаченные головы, они походили яа франтиреров, застигнутых врасплох разгромом армии. Они стояли, вытянувшись цепочкой, на самом краю пятнадцатого этажа, оторванные от остального мира, подставив лицо под ледяную картечь ветра.
* * *
Строительство наполнено звуками, равномерными, постоянными, случайными, к которым так привыкаешь, что перестаешь их замечать. Но когда работы вдруг прекращаются, начинаешь чувствовать тишину. И среди этой тишины слышишь слабый, замирающий звук. На стройке, где неожиданно остановилась жизнь, всегда найдется какой‑нибудь плохо прикрученный кран, из которого упорно капает еода в еще неполную бадью.
Ла Суре выскочил из барака. Он остановился посреди строительной площадки, между строящимся зданием и вехами. К нему подбежал Баро. Ла Суре заметил на пятнадцатом этаже карниз из человеческих голов. Он сложил руки рупором. До рабочих долетели обрывки слов:
— Свол… эл… ство вык…ли!
Рабочие гурьбой устремились к спуску; толкаясь, они нетерпеливо топтались на месте, ожидая, пока товарищи сойдут по приставной лестнице. Все повторяли вполголоса: «Выключили электричество», — стараясь проникнуться этой Мыслью. С четырнадцатого этажа уже можно было спускаться по настоящей лестнице, на которой, правда, еще не было ни перил, ни облицовки. Рабочие по три человека в ряд бросились по ней с гневными возгласами, перепрыгивая сразу через несколько ступенек. Огромный дом содрогался °т топота и криков, а квартиры без перегородок наполнялись гулким эхом. Не замедляя шага, Жако толкнул в бок Октава:
— Ну как, приятель?
— А что?
— Если бы хозяева так уж были довольны забастовкой, они не выключили бы у нас ток.
Помост, заменявший парадный вход, был слишком узок, чтобы сбежать по нему всем вместе. Они прыгали вниз, сдвинув ноги и расставив руки для равновесия.
Рабочие собрались отовсюду: из столярной мастерской, из цеха, где приготовляют бетон, из цеха сборных элемен тов, со второго этажа другого здания. Все окружили Ла Сурса и Баро. Засунув руки в карманы или спрятав их под куртку, люди притоптывали ногами, чтобы согреться. Утрамбованная площадка гудела от мрачного топота этой неподвижной и молчаливой толпы.
Ла Суре встал на цыпочки и потянул носом воздух, словно хотел определить настроение собравшихся.
— Товарищи… арищи!
Ла Суре и Баро заговорили одновременно. Кивнув головой, Ла Суре уступил слово Баро.
— Товарищи!
Порыв ветра послал им в лицо, как пулеметную очередь, струю песка, смешанного с пылью. Рабочие протирали глаза, сморкались, плевались. Баро провел языком по губам, поморщился и продолжал:
— Товарищи, Французская электрическая компания лишила нас тока. Правительство не желает, чтобы население знало, что рабочие хотят и могут построить эти квартиры, в которых люди испытывают такую острую нужду.
Баро вновь обрисовал положение: деньги в кассе профсоюза были. Рабочие ворчали:
— Да, дела идут неважно…
Баро пришлось повысить голос почти до крика.
Он еще раз подтвердил, что верит в действенность этой активной забастовки…
— …которая будет с энтузиазмом поддержана населением. Победа зависит от нашей работы, от нашей решимости.
Как только он перестал говорить, ропот тоже, как ни странно, умолк. В наступившей тишине кусок кровельного железа на крыше барака загрохотал под налетевшим порывом ветра, словно кто‑то нервно рассмеялся. На стреле крана поскрипывал стальной трос с крюком на конце, который вяло раскачивался на высоте пятнадцатого этажа недостроенного здания, похожего на развалину с пустыми глазницами окон без переплетов и наличников.
— Слово предоставляется товарищу Ла Сурсу.
На некоторых лицах промелькнули улыбки, с потрескавшихся губ сорвались шутливые словечки.
Ла Суре встал на цыпочки, оперся левой рукой на плечо Баро и, отрицательно качая головой, глубоко вздохнул. Потом поднял кулак и заорал:
— Нет, поворотом выключателя не потушишь такую забастовку, как наша!
И тут же умолк.
Отчетливо донеслось насмешливое дребезжание металлических частей скованного параличом подъемного крана. Теперь ветер уже не налетал порывами, он дул не переставая, и люди стояли по колено в густом облаке пыли.
Ла Суре заговорил, понизив голос:
— Мы вот тут без конца бахвалимся: мир‑де принадлежит нам, мы горы сдвинем с места, шапками всех закидаем, хорошо смеется тот, кто смеется последним, — а стоит только выключить свет — и мы уже дрожим от страха, словно малые ребята!
В слове «ребята» он протянул букву «я», ласково выпятив губы. Затем показал свои здоровенные руки с растопыренными пальцами, поворачивая их во все стороны, чтобы все могли видеть.
— Черт возьми! Лапищи у нас широченные, как площадь Согласия, а мы станем терпеливо сносить пощечины! Нам будут плевать в глаза, а мы утремся и скажем: «божья роса!»
Кое‑кто из рабочих вынул руки из карманов и с любопытством стал рассматривать их.
Ла Суре опустил руки, шумно хлопнув себя по ляжкам.
— Если так обстоит дело, нам остается только одно: шапку в охапку да домой на боковую…
Люди переступали с ноги на ногу, топтались в пыли.
— Только знаете, чем это кончится? Так вот, я вам скажу заранее: если мы стерпим эту пощечину, нам залепят другую, а после оплеух нам дадут пинка в зад, а потом огреют дубинкой. А там, глядишь, и штыка дождемся.
Делегат вытащил из кармана огромный клетчатый платок, погрузил в него нос и высморкался с трубным звуком, затем обтер лицо, взглянул на грязь, оставшуюся на платке, и сунул его в карман. Откашлявшись, он продолжал:
— Ну что же? Отправимся покорно на бойню, расстегнем ворот рубахи и подставим шею?
Он опять встал на цыпочки, оперся на Баро и крикнул:
— Только я для такого дела не гожусь! А вы?
Гневный ропот пробежал по толпе. Люди трясли головой, глаза у них блестели.
— Если такие найдутся, — воскликнул Ла Суре, — если среди вас есть такие, которые не согласны с нами, что ж, это их право! Пусть отойдут в сторону. Могут получить увольнительную и все свои бумаги в правлении. Пусть себе идут подобру — поздорову, пожелаем им счастливого пути!
Он опустился на всю ступню, снял руку с плеча Баро и о чем‑то заговорил с ним вполголоса.
Рабочие спорили между собой, одни грозили кому‑то кулаком, другие сжимали плечо или руку приятеля.
Ла Суре поднял руки, призывая к тишине. Он заговорил так тихо, что приходилось напрягать слух, чтобы его расслышать. Он четко выговаривал каждое слово, вкладывая в него всю душу:
— Товарищи! Товарищи! У нас с вами есть оружие. Это оружие — наше единство. Если правительству удастся его поколебать, мы обречены на поражение. Если же мы будем едины, как пальцы на руке, то добьемся победы.
Делегат сделал паузу и проревел:
— Готовы ли вы? Готовы ли вы продолжать борьбу? До победы?
Никто ему не ответил, но ряды рабочих сомкнулись. Круг стал еще теснее, в первом ряду оказалось теперь только семь рабочих, лица стоявших сзади упирались в затылки соседей.
Заговорил Баро:
— Только не поддаваться панике. Мы должны как следует организовать наше выступление. Если у кого‑нибудь имеются возражения, вопросы, давайте выкладывайте.
Чей‑то голос спросил:
— Кран не работает, как же ты будешь подавать бетон на пятнадцатый этаж? На своем горбе, что ли, потащишь?
Последовало короткое молчание, но его почти тотчас же нарушил возглас:
— Что ж, если потребуется, доставим!
Все обернулись в сторону говорившего. Это был парашютист.
* * *
Внутри здания, по обе стороны главной лестницы, находились шахты для пассажирского и грузового подъемника. Там‑то и установили две лебедки с ручным приводом. Блок был прикреплен к деревянной раме на пятнадцатом этаже. Бетон поднимали в бадьях.
