поворачивается и танцует с мужчиной на противоположной стороне круга.
После этого Этель и Роуз оставили их – ушли помогать с подготовкой к ужину, но у Лилли осталось еще немного времени, чтобы познакомить подруг с другими народными танцами – «Развей иву», «Веселые Гордоны» и «Ослепительный белый сержант».
– Ты права, Лилли, – проговорила Бриджет, пытаясь перевести дыхание по завершении последних поворотов. – Это все ужасно весело. Жаль только, моего Гордона здесь нет. И Джима тоже. Ты знала, что они родственники?
– Нет. Может быть, мы все сможем сходить на кейли, когда война кончится, – сказала Лилли.
– Мне нравится эта мысль. Что скажете, девочки? Принимаем план? Когда война закончится?
Кто знал, где будут они все, когда кончится война? И все же план был неплохой, пусть и невероятный.
Вскоре после этого они поужинали, все шесть женщин из ЖВК сидели в обеденной палатке за своим столом с мисс Джеффрис. Лилли смогла съесть лишь немного пастушьего пирога с начинкой из хрящеватого мяса неясного происхождения, никогда с пастухами никаких дел не имевшего. Однако пирог был сытным и горячим, и Лилли знала, что должна быть благодарна за него. Вполне вероятно, что ужин Эдварда в этот вечер был гораздо менее аппетитным.
Танцы начинались только после половины восьмого, а потому Лилли собиралась провести полчаса, а если получится, то и больше, за чтением в госпитальной палатке. Но ее подруги запротестовали.
– Не сегодня, – возмутилась Анни. – Иначе как тебе хватит времени подготовиться?
– Я готова. Я помылась, причесалась, выстирала форму.
– Ты бы себя видела! Нет, детка, ты совсем не готова, – сказала Бриджет. – Садись-ка, а мы над тобой поработаем.
– Вы что это надумали? – с тревогой спросила Лилли. Она хотя и любила своих подружек, но не была уверена, что хочет выглядеть, как они все, не считая Констанс. Бриджет и Анни сделали себе прически – подобрали длинные пряди сзади, а по бокам уложили так, что они едва доходили до мочек ушей. Кроме того, все знали, что они пользуются косметикой, невзирая на официальную директиву ЖВК, запрещавшую это. Лилли не только никогда не укладывала себе волосы, разве что подрезала кончики, она еще и пудрой никогда не пользовалась. Сама мысль нанести на лицо что-то, кроме простого мыла, и волновала, и пугала ее.
Лилли смотрела, как Анни зажгла маленькую керосиновую горелку, потом накрыла ее металлической пластинкой. На пластинку она положила щипцы для завивки волос, металл которых потемнел от долгого использования, и Лилли с опаской представила себе прах своих сожженных волос. Когда щипцы нагрелись, из них пошел пар, а может быть, дым. Зрелище было не очень заманчивое.
– Я не хочу завивать волосы, – сообщила она. – Вы извините, но я не хотела бы этого делать.
Анни расхохоталась.
– Ты не волнуйся. Все и без того видят, какие они у тебя кудрявые. Констанс, хочешь, мы тебе завьем волосы? Нет? Тогда давай мы тебя накрасим?
– Нам не разрешается. Никому из нас не разрешается, – возразила Констанс. – Мисс Джеффрис…
– На этом кейли будет темно. Она ничего не увидит.
Лилли, необъяснимо зачарованная, смотрела, как Бриджет и Анни занимаются колдовством – они подкрасили губы Констанс, убрали блеск с ее носа, намазали ее ресницы смесью сажи и вазелина.
– Теперь твоя очередь, Лил. Подойди сюда, – поманила Анни. – Если тебе не понравится, сотрешь, я не обижусь. Как считаешь?
Справедливо. Лилли села на краешек кровати Бриджет, велела себе сидеть совершенно спокойно, пока ей подкрашивали губы, маленькой кисточкой наносили на ресницы состряпанное ее подругой средство, дымка из удушающей пудры оседала на ее лицо. Как только туман перед глазами рассеялся, она выхватила из протянутой руки Анни зеркало.
Как такая кроха краски могла произвести такой эффект? Ее глаза теперь стали больше, губы – полнее, ее кожа, казалось, излучала свечение и свежесть.
– Ну? – сказала Бриджет. – Ты просто конфетка. А теперь – кыш отсюда, мне нужно привести себя в порядок.
Они выстроились в ряд – все в отглаженных и отчищенных формах, в отполированных ботинках, с напудренными лицами, и Лилли подумала, что теперь этим женщинам не хватает только одного маленького штришка. И тогда она залезла в свою тумбочку, достала маленький пузырек духов и прошлась пробкой по запястьям каждой из них. Воздух мгновенно наполнился ароматом ландышей, так контрастировавшим с преобладающим здесь запахом жженых волос, дезинфектанта и керосина.
– Если бы нам только разрешили еще и гражданскую одежду носить. – Этель вздохнула. – Я в этой форме похожа на мешок с картошкой.
– Ты прекрасно выглядишь в форме, – возразила Лилли. – К тому же мужчины превосходят нас в численности в шесть раз. Ты могла бы и в самом деле вырядиться в мешок из-под картошки – это ничего бы не изменило.
– Она права, – поддержала ее Анни. – Так что кончаем ныть и идем.
Робби не мог поверить, что находится в приемной палатке. Обычно это место было таким мрачным, заполненным носилками, а пол здесь всегда был усыпан выброшенными бинтами и пропитанными кровью опилками. Все это исчезло, пусть всего лишь на один вечер. Сюда принесли скамьи из столовой и аккуратно расставили их по периметру палатки, хотя на них никто пока не сидел. Небольшая группа музыкантов, стоявших на импровизированной сцене в дальнем конце палатки, наигрывала «Радость солдата», а несколько солдат в килтах исполняли энергичный танец.
Появление женщин совпало с окончанием танца, и за несколько секунд их окружила толпа потенциальных танцевальных партнеров – каждый мужчина жаждал заручиться обещанием женщины следующую кадриль танцевать с ним.
Лилли вполне предсказуемо выглядела очаровательно. Как и остальные, она была в форме ЖВК, которая ничуть не льстила ни ее, ни чьей-либо еще фигуре. Но ее прекрасные карие глаза сверкали, лицо разрумянилось от предвкушения, а волосы, обычно стянутые в тугой пучок и спрятанные под водительской шапочкой, очаровательно курчавились на висках и затылке.
Прежде чем Робби успел сделать шаг в направлении Лилли, ее ухватил за руку Эндрю Гаррисон, один из врачей. Хотя Робби считал его другом, но в этот момент готов был удушить его на месте. Эндрю всю жизнь провел на юге Англии, и это было видно с первого взгляда, потому что он понятия не имел, как нужно танцевать. Но Лилли, казалось, это не волновало, она весело управляла им, раскованно смеялась, когда он пытался вести ее не в том направлении.
В конце танца Гаррисона оттер в сторону один из санитаров – уроженец Глазго по имени Муррей. Музыканты объявили новую мелодию, скрипач попросил танцоров выстроиться в два ряда для танца под названием
