Этим легко было подействовать на землевладельцев, предпочитавших слабых князей, нуждавшихся в них и принужденных приобретать их внимание милостями, чем одного сильного владыку.
Как раз поморский князь Мщуй умер в Оливе, а Пшемыслав занял Гданьск, велел его сильно укрепить и возвращался в Познань, когда на пути повстречал гонца от архиепископа с приглашением в Гнезно.
Здесь в старом замке, где жил Свинка, собралась, как в фокусе, вся жизнь Польши. Свинка был главой; но все эти годы, проведенные в трудах по упорядочению церковных дел, ни на минуту не заставили его забыть о короне, его мечте.
— Надо восстановить королевство, чтобы вернуть единство, — повторял он беспрестанно.
Хотел короны и Пшемыслав, горячо желала ее Рыкса; их удерживала только боязнь расшевелить врагов.
Архиепископский двор в Гнезне никогда не был столь блестящим, как при Якове II. Знакомый с заграничной жизнью, чувствуя, что внешний блеск влечет за собою уважение, Свинка обзавелся почти королевским двором. Он имел своих полковников, офицеров, всадников, пехотинцев, гофмейстеров, подкоморьих, коморников, ловчих, конюших, канцлера и многочисленный штат духовенства. Никогда влияние главы церкви не было больше. Епископы шли с ним рука об руку, он сумел их объединить и направлять.
И само Гнезно изменило внешний вид; оно выглядело теперь лучше Познани и уступало одному лишь Кракову.
Пшемыслава ожидали как победителя, занявшего Поморье и укрепившего Гданьск, на что обращались жадные взоры бранденбуржцев, крестоносцев и родственников покойного Мщуя.
Рыкса уже была в Гнезне и поджидала мужа. Девять истекших лет сделали ее зрелой женщиной. Это не была прежняя девушка, наивно дерзкая, но серьезная подруга и советчица. Она больше всех помогала архиепископу в деле коронования.
Пшемыслав колебался только потому, что хотел раньше усилиться, чтобы тем вернее удержать корону. Но, впрочем, и он, и Свинка понимали, что если даже ему суждено и недолго носить корону, то одно восстановление королевства и завещание его какому-нибудь наследнику сулило будущее государству.
Архиепископ принимал Рыксу по-княжески. Духовенство, придворные, чиновники — все вышли навстречу.
Пока для Рыксы и ее двора приготовляли обед, завязалась беседа.
— Если меня не обманывают мои расчеты, — сказал Свинка, — то наш князь должен приехать еще сегодня.
— Да, — ответила княгиня, — должен быть сегодня. Вы знаете, святой отец, я не робка, но если бы он опоздал, я бы беспокоилась. У нас постоянно хватают людей, чтобы муками заставить их отречься от своих прав. Были многие примеры. Пшемыслава как будущего короля опасаются.
— Бог его сохранит, — ответил архиепископ.
— Бранденбуржцы, как вы знаете, давно на него точат зубы. Зарембы и Налэнчи тоже не спят. Они давно уже устраивают заговоры.
— Это лучшее доказательство, что ничего не могут сделать, — перебил Свинка. — Если бы у них была возможность, они бы рискнули.
— Зарембов и Налэнчей надо было всех прогнать, а князь их держит при дворе.
— Таким образом он их разоружает, — добавил Свинка.
— Я им не верю! — возразила Рыкса. — У них в глазах измена. Княгиня, несмотря на свою храбрость, беспокойно прислушивалась.
— Последний случай с Генрихом Вроцлавским не выходит у меня из головы, — сказала она, помолчав, — хотя я плохо знакома с этим событием.
— Печальная это история, — промолвил стоявший рядом канцлер Викентий, — но поучительная.
Княгиня обрадовалась возможности развлечься и попросила рассказать подробнее.
— Да, — сказал, подумав, канцлер, — не первый это пример изменнических нападений и тяжелых пленов, но история Людовика стоит того, чтоб о ней помнили.
Генрих Вроцлавский и Лигницкий был князем могущественным, и поэтому против него постоянно устраивали заговоры его же ближайшие родственники.
При дворе Генриха был весьма уважаемый советник, рыцарь Пакослав, из рода Абданков. Как это нередко бывает, Пакослав, чувствуя, что его любят и с ним считаются, стал довольно небрежно относиться к князю и, пользуясь его властью, распоряжаться самовольно.
У Пакослава был сосед, рыцарь Ружиц, с которым у него был давнишний спор из-за леса. Долго они угрожали друг другу, наконец Пакослав, чувствуя, что он сильнее, воспользовался случаем, когда у него сосед выкосил луга, напал на него и убил.
Убийство было явное, скрыть его было невозможно. Сыновья убитого призвали убийцу на суд князя. Генрих очень опечалился, так как ему хотелось избежать наказания человека, которого он так любил, но и не мог проявить несправедливости.
Гордый Пакослав настолько был уверен в безнаказанности, что не хотел даже вести переговоры с сыновьями убитого.
В назначенный день сыновья Ружица принесли его тело с плачем и воплями, собравшись всем родом. Стояли толпы народа.
Пакослав дерзко стал перед князем и заявил:
— Да, я убил дерзкого землевладельца, не отпираюсь, я убил его! Начался крик, потребовали правосудия. По закону надо было
за голову дать голову. Весьма озабоченный князь, отозвав Пакос-лава в сторону, сказал ему:
— Посоветуйся со своими, замни как-нибудь дело или дай объяснение.
И ушел из суда, давая обвиняемому время на размышление. Но Пакослав, словно потеряв рассудок, вторично спрошенный, ответил:
— Я убил его, не отпираюсь!
Князь рассердился, уговаривал его, но ничего не мог поделать. Пришлось уступить закону и принять во внимание жалобы родственников убитого и голос народа.
Князь отдал приказание, Пакослава вывели на двор и там публично обезглавили. До последней минуты он насмехался и возмущался.
Князь, сильно к нему привязанный, не мог успокоиться после смерти близкого ему человека. Он взял к себе на воспитание единственного его сына, Людовика, и перенес на него привязанность, которую питал к отцу.
Ребенок, смотревший на казнь отца и тайком вымочивший платок в его крови, носил его постоянно на груди и поклялся отомстить князю. Кое-кто при дворе знал об этом и предупреждал Генриха, но князь и слушать не хотел; наконец, когда стали настаивать, чтобы его удалили, князь откровенно поговорил с юношей, объяснил, что отец сам был виноват и что он хотел его спасти, но не мог. Затем он дал ему два месяца сроку, чтобы, подумав, Людовик или отказался от мести, или оставил двор.
Спустя два месяца Людовик пришел и публично заявил, что знает о справедливом наказании отца и поклялся на кресте и Евангелии, что никогда ничем не напомнит об этом, не будет жаловаться и не попытается мстить. Просил князя оставить недоверчивое к нему отношение и предложил свою верную службу.
Князь, любивший его, как родного, расчувствовался, обнял и уверил, что будет ему вторым отцом, а он и его род будут князю благодарны.
С этих пор Людек стал таким же своим человеком, как раньше Пакослав. Он неотлучно находился при князе, и все ему завидовали.
Но в душе юноши всегда была жива память об отце, и он постоянно носил на груди кровавый платок.
Случилось так, что об этом проведал Конрад из Глогова и постарался войти с ним в сношения. Однажды Людек отправился с князем купаться в Одере около Вроцлава, где уже в кустах их поджидали вооруженные люди. Дворяне, кое о чем догадываясь, предостерегали князя, но Генрих, смеясь, ответил:
— Можете не беспокоиться; я уверен в Людеке и не боюсь его! И вот в купальне, по сигналу Людека, напали на безоружного князя, убили одного из дворян, защищавшего его, остальных разогнали и почти нагого Генриха увезли в замок Сандвоц, где Людек передал его Конраду. Отсюда несчастного князя перевезли в крепость Глогов и стали мучить так, что трудно поверить, чтобы это мог допустить близкий родственник, если бы люди не видели сами, а жертва не расплатилась собственной жизнью.
Так как Генрих был мужем стойким и не хотел входить ни в какие соглашения, то его не только заковали в кандалы, но и бросили в вонючую яму, причем посадили в клетку нарочно устроенную так, что он не мог ни лежать, ни стоять. Было здесь только одно отверстие, через которое ему подавали пищу.
Полгода выдержал эти мучения Генрих и на все вопросы палачей отвечал проклятиями. Наконец он обессилел, все тело покрылось ранами, жизнь исчезала — и он согласился на все. Выкуп опустошил его казну, так как он принужден был уплатить тридцать тысяч гривен и дать много земли. Конрад не доверял, уплатят ли ему, поэтому велел отсчитать деньги на середине моста на Черной речке под Лигницей и только тогда выпустил князя.
Несчастный Генрих не мог уже ходить. Его снесли на воз, покрытый мягкими коврами, и полумертвого привезли во Вроцлав.
— И больше уже он не выздоровел, — добавил архиепископ. — Это один только страшный пример того, что творится у нас, а таких примеров много, и покончить с этим может лишь нераздельное королевство, один владыка, которому бы все подчинялись. Так хотел устроить Кривоуст, но его не поняли. А теперь, когда стали делить владения, кончилось тем, что люди убивают друг друга из-за куска земли.
