Прошло 20 лет, и ни в Европе, ни в России не найдется ни одного беспартийного человека, который упрекнул бы Фридриха Энгельса за эти слова в переоценке международного значения российской революции. Энгельс говорит в приведенном отрывке о «падении абсолютизма», а мы теперь можем сказать, что не только падение абсолютизма, не только полная победа народа над царизмом, но уже массовая борьба против него, первая полупобеда народа оказались достаточны для того, чтобы вызвать указанные Энгельсом последствия. В 1910 г., оглядываясь на события пятилетия, протекшего после великой октябрьской забастовки, мы можем сказать, что массовое движение революционного пролетариата России, даже не достигшее поставленных им себе целей, стало великим поворотным пунктом в истории всего капиталистического мира. «Другой ветер» подул не только в Европе, но и в Азии. Этого движения оказалось совершенно достаточно, чтобы, как будто во исполнение пророчества Энгельса, французское золото и немецкие штыки — непримиримые враги в течение 35 лет после Коммуны[183] — оказались объединенными в единой задаче спасения русского царизма от русской революции, и всего капиталистического мира от ее европейских отзвуков и последствий. Деловое сотрудничество международной реакции лишено всяких элементов сентиментальной «дружбы» и потому — несмотря на то, что германский император не упускает теперь случая эксплуатировать в свою пользу слабость царизма, — возрождение Священного Союза[184] остается заветной целью столько же Николая II, пережившего 1905 г., сколько и Вильгельма, переживающего свой 1904 год.
С международным союзом буржуазно-феодальной реакции и пришлось столкнуться в первую очередь российской революции. Европейская буржуазия, в первой половине XIX века готовая приветствовать освободительные движения любого из европейских народов, с ужасом взирала на возможность радикальной победы русского народа над царизмом в начале XX века. Так же, как и европейский пролетариат, европейская буржуазия прекрасно учла те обстоятельства, которые делали из царистской России величайший тормоз успехов пролетарского движения во всей Европе и которые заставили Маркса уже в 1848 г. провозгласить поражение царистской России главнейшим условием успеха европейских революций. С тех пор это положение Маркса в продолжение полувека оставалось основным принципом международной политики революционного пролетариата. Буржуазия не могла отрицать объективной правильности, глубокого реализма этого положения. Но она делала из него другие выводы. Ее принципом стала поддержка царизма в России. Это не значило, что она готова охранять царизм именно в той форме, в которой он существовал в России. Напротив. Интересы западноевропейских банкиров, промышленников и держателей русских бумаг заставляли их с беспокойством следить за расстройством имперских финансов, за бесконтрольностью чиновников и пр., поражение в войне с Японией сильно смутило тех европейских друзей царя, которые надеялись на его штыки. Поэтому европейская буржуазия была заинтересована в упорядочении разных сторон финансового и государственного управления России, но с тем важным условием, чтобы это упорядочение не было связано с революционным пробуждением русских народных масс. Неудовольствия, доставляемые ей иногда проявлениями дикости и варварства царизма, уходили далеко на задний план перед ее страхом и ненавистью к революции, к радикальной победе пролетарских и крестьянских масс над царизмом. Российская монархия, достаточно обессиленная на арене внешней политики, но достаточно сильная внутри, чтобы сдерживать революционные движения пролетариата и крестьянства, — таковой должна была быть Россия на вкус западноевропейской буржуазной реакции. Капиталистическая Европа не могла бы переварить российской победоносной революции, как столетием раньше феодальная Европа не переварила великой французской революции. И если русская реакция не успела прямо и откровенно стать под знамя иностранных полков, то только потому, что и в данном случае золото, пришедшее из-за границы, — в своей роли всеобщего эквивалента — в достаточной степени заменило прусского вахмистра.
Европа не могла переварить русской революции, однако не только потому, что русский царизм представляет опору европейской буржуазной реакции, но и потому в особенности, что российская революция оказалась — прежде всего, раньше всего, и это важнее всего — движением пролетариата.
Пролетарская борьба разбудила все русское общество, охваченное сознанием своего бессилия после крушения террористических надежд и либеральных ожиданий начала 80-х годов. Классовым характером своего выступления пролетариат толкнул далеко вперед процесс политического самоопределения всех остальных групп русского общества и радикализировал требования всех жаждавших преобразования классов его. Его движение вызвало к политической жизни крестьянство. Он оказался способным пустить в ход такие способы борьбы, которые в октябре 1905 года сбили царизм с его позиций. Наконец, только пролетариат оказался способным стать поперек дороги царизму, когда он в ноябре того же года объявлением военного положения в Польше и в районах крестьянского движения стал явно на путь контрреволюции. Только пролетариат оказался способным — во имя социализма — выставить для решения задачи буржуазного освобождения России армию действительных борцов.
Но этого мало. Великая российская революция оказалась пролетарским движением потому, что только в движении пролетариата были воплощены все задачи буржуазного освобождения России.
Мы смело пишем эти слова потому, что все поведение различных классов в революции свидетельствует об этом факте. Движение либеральной буржуазии воплощало стремление удержать в новой России как можно более — столько, сколько позволят размеры народного движения — элементов старого порядка. Ни республика, ни полный аграрный переворот не стали знаменем буржуазии. Наоборот, и республика и аграрная революция были объектами ненависти и борьбы либеральной буржуазии. Крестьянское движение, конечно, воплощало в себе стремление к полной аграрной революции, в своем радикальном выражении оно дошло даже до крайнего предела демократического переворота — до уничтожения частной собственности на землю. Но политическая сторона переворота оставалась не ясной для большей части крестьянства. Правильное решение вопроса о связи «земли» и «воли» было точкой, к которой шла крестьянская масса, но к которой она еще не пришла ни в 1905, ни в 1906 гг. Только пролетарское движение воплощало последовательно задачи буржуазного переворота.
И оно воплощало их целиком, ибо его естественной, неизбежной тенденцией было дополнить политическую революцию и аграрный переворот рядом гарантий для своей классовой борьбы с буржуазией. От буржуазных революций XVII, XVIII и XIX вв. российская революция отличалась тем — и это немаловажное различие, — что в каталог их требований она внесла 8-часовой рабочий день. Для российской революции не только был бы невозможен закон Учредительного Собрания, запрещавший рабочие коалиции, но для нее был обязателен закон о 8-часовом труде.
Но, говоря, что только пролетариат воплощал все задачи буржуазной революции в России, мы не думаем сказать, что эти задачи целиком сознавались рабочей массой России. Нет, целиком сознаны и формулированы они были лишь передовым отрядом пролетариата — социал-демократами. Но зато будет как нельзя более точным сказать, что эти задачи целиком воплощались в самом ходе пролетарского движения.
Пролетариат — и никто другой — дал российской революции ее методы и ее лозунги. Своей неустанной борьбой, своей непримиримостью и своей требовательностью срывая и делая невозможными всяческие соглашения со старой властью, пролетариат толкал и толкнул революцию к вопросу о власти, поднял все вопросы и всю борьбу до уровня борьбы за власть.
Либеральное недомыслие, подсчитывая пинки, полученные им справа и слева, охотно делает ответственным за неудачи своих соглашательских попыток «неразумие» «верхов» и «низов». На самом же деле, невозможность соглашений в русской революции была результатом не недостатка разума, а результатом отсутствия какого бы то ни было влияния буржуазии на революционные массы и на пролетариат в особенности. Это явное для представителей старого порядка отсутствие влияния либерализма на революционные массы делало для них до большей степени малоценным соглашение с либерализмом, а последнему не давало возможности дать какие-либо действительные гарантии старому режиму в смысле умиротворения «низов». Классовый самостоятельный характер пролетарского движения в революции, вот что создавало условия, делавшие невозможным соглашение. Класс, которому успех его сегодняшней борьбы не сулил ничего другого, кроме расширения арены его завтрашней борьбы, стал, таким образом, вождем буржуазной революции России.
