— А, это ты, Черное Сердце? Как там идет сражение, Черное Сердце? — насмешливо крикнула Пчела.
— Помоги мне, Мать, — взмолился он. — За мной гонятся.
— Ну и что, Черное Сердце, — за тобой бежит всего один усталый человек. Встреть же его лицом к лицу — Черное Сердце против Белого Сердца. Ты не осмеливаешься? Тогда беги в лес, ищи там убежище среди поджидающих тебя мертвых. Скажи мне, скажи мне, не лицо ли Нанеа не так давно я видела в воде? Передай ей от меня привет, когда вы встретитесь в Доме Мертвых.
Хадден бросил взгляд на реку. Она разлилась так широко, что он не решился ее переплыть и, преследуемый злобным смехом ворожеи, устремился в лес. А за ним следом — Нахун, с вывалившимся, как у волка, языком.
Хадден бежал через темный лес, вдоль реки, пока, окончательно выдохнувшись, не остановился на дальней стороне небольшой лужайки, около развесистого дерева. Нахун еще слишком далеко, чтобы метнуть копье, у него есть время вытащить пистолет и приготовиться.
— Стой, Нахун! — закричал он, как уже кричал однажды. — Я хочу с тобой поговорить.
Услышав его голос, зулус послушно остановился.
— Послушай, — сказал Хадден, — мы проделали долгий путь, мы приняли участие в долгом сражении и всё еще живы. Если ты сделаешь шаг вперед, один из нас умрет, и это будешь ты, Нахун, потому что я вооружен, а ты знаешь, какой меткий я стрелок! Что ты скажешь?
Нахун ничего не ответил, он все еще стоял на краю лужайки, не в силах отдышаться и не сводя диких сверкающих глаз с лица своего врага.
— Отпустишь ли ты меня, если я отпущу тебя? — вновь спросил Хадден. — Я знаю, ты ненавидишь меня, но прошлого все равно не вернуть и умерших не воскресить.
Нахун ничего не ответил, и в его молчании, казалось, была заключена некая роковая сила; никакое высказанное им обвинение не смогло бы внушить Хаддену большего страха. Подняв ассегай, Нахун угрюмо направился к своему врагу.
Когда он был в пяти шагах, Хадден прицелился и выстрелил. Нахун отпрыгнул в сторону, но он был ранен в правую руку, и копье пролетело над головой белого. Зулус все так же молча бросился вперед и левой рукой схватил Хаддена за горло. Несколько минут они боролись, раскачиваясь взад и вперед, но Хадден был цел и невредим и проявлял ярость отчаяния, тогда как Нахун был дважды ранен и мог действовать только одной рукой. Хадден, с его железной силой, скоро повалил своего противника на землю.
— Ну, а сейчас я окончательно разделаюсь с тобой, — свирепо пробормотал он и повернулся, чтобы схватить ассегай. И тут же, с испуганными глазами попятился назад. Ибо перед ним в белой накидке и с копьем в руке стоял призрак Нанеа.
«Подумать только!»— пробормотал он, смутно припоминая слова иньянги: «Когда столкнешься лицом к лицу с призраком в Доме Мертвых».
Сдавленный крик, блеск стали, — и широкий наконечник копья вонзился в грудь Хаддена. Он покачнулся и упал; так Черное Сердце обрел обещанную ему Пчелой великую награду.
— Нахун! Нахун! — шептал мягкий голос. — Очнись, я не призрак, я Нанеа, твоя живая жена, которой ее эхлосе[20] помог спасти твою жизнь.
Нахун услышал, открыл глаза, и в тот же миг безумие оставило его.
* * *
Ныне Нахун — один из индун английского правительства в Зулуленде. В его краале полно ребятишек. И все, о чем я здесь поведал, я узнал от его жены Нанеа.
Пчела еще жива и по-прежнему исподтишка занимается колдовством, хотя при правлении белых это запрещенное занятие. На ее черной руке сверкает золотой перстень в виде змеи с рубиновыми глазками. Пчела очень гордится этим украшением.
Глава I
Гобо выходит из подчинения
Однажды — наверное, через неделю после того, как Аллан Квотермейн рассказал мне историю о «Трех львах» и трагической смерти Джим-Джима, — мы с ним возвращались домой с охоты. Вокруг имения, которое он приобрел в Йоркшире, было около двух тысяч акров охотничьих угодий, из них более ста акров леса. Шел второй год, как Квотермейн жил в Грандже, и к этому времени он развел здесь уже довольно много фазанов, поскольку охотник он был разносторонний и с удовольствием ходил не только на крупную дичь, но и на птицу. В тот день мы поначалу охотились втроем — Генри Куртис, старик Квотермейн и я, но в середине дня сэру Генри пришлось нас покинуть: он должен был встретиться со своим управляющим и съездить на одну из дальних ферм, чтобы решить вопрос о какой-то хозяйственной постройке. Тем не менее он собирался вернуться к ужину и привести с собой капитана Гуда, поскольку Брейли-Холл находился милях в двух от Гранджа.
Поохотились мы неплохо, хотя обошли лишь несколько дальних садков для птицы. На нашем счету было двадцать семь вальдшнепов и три куропатки из взлетевшей стаи. Обратный путь лежал мимо живой изгороди — длинной рощицы, где любили прятаться вальдшнепы и нередко попадалась парочка фазанов.
— Как вы думаете, — спросил Квотермейн, — не заглянуть ли нам сюда напоследок?
Я согласился, тогда он подозвал лесничего, который шел чуть поодаль с группой загонщиков, и велел ему начать выгонять дичь.
— Слушаюсь, сэр, — ответил тот, — но уже почти стемнело, и ветер разыгрался не на шутку. По-моему, охотиться сейчас — только зря время тратить.
— Поднимите нам птицу, Джеффриз, а остальное — наша забота, — отрезал Квотермейн, не терпевший возражений, когда дело касалось охоты.
Лесничий повернулся и пошел к роще. Я услышал как по дороге он бросил в сердцах кому-то из свои: спутников: «Хозяин он, конечно, хороший, грех жаловаться, только в этой темнотище, да еще и на ветру ничего ему не подстрелить, могу побиться об заклад».
Думаю, до Квотермейна тоже долетели эти слова но он промолчал. Ветер крепчал с каждой минутой и к тому моменту, когда загонщики принялись выгонять вальдшнепов, начался настоящий ураган. Я встал у правого края рощицы, которая узкой подковой огибала небольшую поляну, Квотермейн разместился слева, шагах в сорока от меня. Я даже не успел толком приготовиться, как в небо взмыл старый фазан; от ветра все перья у него на хвосте торчали в разные стороны. Я вскинул ружье — первый выстрел оказался никуда не годным, зато второй достиг цели, фазан свалился мне под ноги. Никогда еще я не был так доволен собой, ибо охотиться в таких условиях мне прежде не доводилось: даже Квотермейн одобрительно кивнул головой. Тут в шуме и треске деревьев раздался возглас загонщика: «Птица впереди! Птица справа!» И сразу же к нему присоединились остальные «Птица справа!» «Птица слева!» «Птица сверху!»
Я поднял голову и увидел вальдшнепа, который стрелой летел по ветру в мою сторону. Следить за ним в темноте было очень трудно, вдобавок он петлял между голыми верхушками деревьев. Собственно говоря, я видел не его самого, а скорее движение его крыльев. Вот он был уже почти рядом. Я спустил курок — очередной взмах крыльев… Промах. Я выстрелил снова, на этот раз абсолютно не сомневаясь в успехе. Нет, как ни в чем не бывало вальдшнеп уходил влево.
«Стреляйте!» — крикнул я Квотермейну и немного подался вперед, чтобы на фоне холодного, гаснущего неба разглядеть его силуэт, к тому же мне было интересно, сумеет он повторить мой успех с фазаном или нет. Конечно, думал я, стреляет он отменно, но эта птичка даже ему будет не по зубам.
Я увидел, как он приподнял ружье, слегка наклонился… и в этот миг вверх взметнулись сразу два вальдшнепа: один — тот самый, в которого я не попал, — справа от него, другой — слева. И сразу же услышал новый возглас: «Птица сверху!» Я посмотрел вверх — высоко над рощицей, как сухой лист на ветру, прямо на Квотермейна несся третий вальдшнеп. Вот тут старик и показал все, на что способен. Первая птица летела довольно низко, и он решил начать с нее, поскольку она раньше остальных могла скрыться из виду. Впрочем, и сейчас, в темноте обычный глаз различил бы ее с трудом. Но от орлиного взора Квотермейна укрыться не удавалось еще никому — вальдшнеп камнем упал на землю. Квотермейн резко повернулся и следующим выстрелом ярдов с сорока пяти сбил второго. В это время у него над головой как молния пронесся третий. Он летел на очень большой высоте, футов сто, если не выше. Старик взглянул в его сторону, поворачиваясь, мгновенно открыл ружье, вынул правую гильзу и вставил новый патрон. Вальдшнеп был уже ярдах в пятидесяти. Вскинув ружье, Квотермейн выстрелил ему вслед и убил на лету. Яростный порыв ветра подхватил мертвую птицу, как сорванный с дуба листок, и унес ее вдаль, ярдов на сто тридцать.
— Послушайте, Квотермейн, — спросил я, когда охота закончилась, — и часто вам удаются такие чудеса?
— Да как сказать… — произнес он с невозмутимой улыбкой. — Последний раз, когда мне пришлось стрелять и перезаряжать с такой скоростью, дичь была покрупнее. Слоны… На трех слонов три выстрела, как и сегодня с вальдшнепами. Правда, тогда все чуть не обернулось иначе. В общем, они сами меня едва не прикончили.
