— Что движет твоими устами, Марк, — мудрость, которая вызывает у всех уважение, или трусость? Я все же склоняюсь ко второму.
— Если смелостью и решительностью ты называешь подлость и предательство, то я действительно недостаточно смел.
— Ты старомоден, Марк. С такими взглядами трудно достичь успеха.
— И все же я постараюсь действовать согласно своих моральных принципов.
— А ведь мы хотим предложить тебе возглавить общее дело. Твое имя, Марк, твое умение добиваться цели смогли бы многое сделать для нас и для отечества.
— Благодарю за честь, Луций, но в последнее время я плохо себя чувствую, и едва ли от меня будет польза. Твоя рука держит меч крепче моей, твоя мысль смела и оригинальна, а я, как ты заметил, слишком старомоден.
— Не значат ли твои слова, что ты не разделяешь моих идей и целей? — настороженно спросил Катилина. — По крайней мере, надеюсь, ты понимаешь, что не все произнесенное здесь, в стенах моего дома, предназначается для чужих ушей.
— Что ты, Луций! Никто еще так не обижал меня, как ты сейчас своим недоверием. В доказательство моей преданности прими пятьсот тысяч сестерциев на благородное дело и не беспокойся о долге. От этого золота будет больше пользы, чем от его хозяина. В свою очередь, и я надеюсь на молчание твоих друзей.
— Будь спокоен; и спасибо за деньги.
Выбравшись на улицу, Красс вздохнул полной грудью и быстрыми шагами пошел прочь.
Однажды около полуночи в дом Цицерона явились Марк Красс, Марк Марцелл и Сципион Метелл. Они очень удивились, когда дверь открыл не привратник, а вооруженный до зубов легионер. В комнате бодрствовало еще десятка полтора воинов.
— Нам нужно как можно скорее увидеть консула, — обратился Красс к центуриону.
— Сейчас узнаю, сможет ли вас принять Марк Туллий.
Легионер отправился в глубь дома и возвратился довольно скоро. Видимо, его хозяин не спал, несмотря на позднее время. Получив приглашение пройти, гости направились было вслед за ним, но не успели сделать и нескольких шагов, как их остановил суровый центурион:
— Прошу ненадолго задержаться, уважаемые сенаторы. Я отвечаю за жизнь консула и буду вынужден обыскать вас. Если имеете при себе оружие, его придется оставить здесь. Поймите мои действия правильно и примите их как необходимость, без которой невозможны порядок и справедливость в Риме. Я имею приказ обыскивать всех явившихся в дом, невзирая на лица и должности.
— Если это доставит тебе удовольствие, то давай, центурион, пощупай наши бока, — раздраженно проворчал Марцелл.
Пройдя через унизительную процедуру и проследовав за легионером до покоев хозяина, сенаторы наконец оказались наедине с Цицероном.
— Не слишком ли позднее время выбрано вами для визита? — вопросом встретил гостей знаменитый оратор.
— Дело не терпит отлагательств, — с несвойственным ему волнением пояснил Красс. — В Риме готовится новый заговор, Катилина задумал уничтожить тебя, консул, и присвоить твою власть.
— Откуда такие сведения?
Вопрос Цицерона привел поздних гостей в замешательство. Некоторое время сенаторы хранили молчание, пряча глаза от испытующего взгляда консула. Наконец Метелл первым нарушил затянувшуюся паузу:
— Почтенный консул, я не собираюсь скрывать, что нас далеко не все устраивало в государственной жизни Рима…
— Прекрасно понимаю тебя, Сципион, — перебил гостя Цицерон. — Твой предок победил Ганнибала, и ты желаешь повторить его подвиг, но люди ничтожные и недостойные препятствуют этому.
— Это не совсем так. И все же, как граждане, занимающие определенное положение в Риме, мы должны иметь представление обо всех областях жизни нашего государства и по возможности заботиться о его благе…
— О благе государства или о своем собственном? — вновь съязвил Цицерон.
Метелл посчитал недостойным для себя отвечать на выпад консула и невозмутимо продолжил:
— Случай свел нас с Катилиной… Он настоятельно приглашал посетить его дом, и нам показалось, что не будет преступлением его принять. Среди его гостей было много влиятельных людей, но все же лично мне и, думаю, Крассу и Марцеллу тоже, их общество пришлось не по нраву. Мы из любопытства встречались с Катилиной и его друзьями, однако это дало повод Луцию Сергию считать нас своими сторонниками. Вчера в доверительной беседе речь зашла о тебе, консул. Подогретый вином Катилина в гневе проронил, что завтра Рим навсегда избавится от Цицерона. Мы подозреваем худшее, но ни в коей мере не стремимся к такому способу решения своих проблем и не разделяем планов этого негодяя.
— Будем считать, что ты оправдался, — покровительственно произнес Цицерон.
— Ни у меня, ни у моих товарищей нет нужды оправдываться ни перед кем. Мы пришли предупредить тебя, консул, о грозящей опасности. И это единственная причина, почему мы сейчас стоим перед тобой.
— Я не могу отнести вас к числу своих друзей: насколько я знаю, Цицерон не устраивает вас как консул. Так почему бы вам не подождать и не посмотреть, кто победит: Цицерон или Катилина. Думаю, Марк Красс с удовольствием бросил бы горсть благовоний на мой погребальный костер. Сомневаюсь, что он забыл, как я выступил в поддержку Гнея Помпея, успехи которого не дают покоя Марку Лицинию.
— Буду откровенен: я действительно не являюсь твоим поклонником, Марк Туллий; но мой сын Публий без ума от твоих речей и не простил бы мне преступного молчания, приведшего тебя к гибели, — невозмутимо ответил Красс.
— Занятно. Получается, своим спасением я обязан Публию?
— Марк Туллий, мы не хотим крови сограждан. Своих целей мы привыкли добиваться влиянием, умом, в крайнем случае — деньгами, но никак не мечом и, тем более, не предательским кинжалом.
— Вы вовремя сделали выбор. Сейчас в моем доме находится Фульвия, и ваши сведения только подтвердили то, что рассказала о заговоре эта женщина. Кроме того, от нее я узнал о ваших встречах с Катилиной.
— Кто такая Фульвия? — поинтересовался Красс.
— Вы неоднократно видели ее во время обедов у Катилины — прекрасная наложница-гречанка, которая разносила вино и предлагала в качестве закуски свое тело.
— Меня не интересуют рабыни, — Красс прервал Цицерона, излагавшего неприятные для него подробности.
— Прости, Марк, я забыл, что ты предпочитаешь целомудренных весталок. Однако Фульвия помнит тебя прекрасно. Впрочем, можешь не беспокоиться, Красс, а также вы, Марцелл и Метелл; о ваших визитах к Катилине никто не узнает. Я не так кровожаден, как ваш друг.
— Благодарим тебя, великодушный Цицерон, — процедил сквозь зубы Красс. — Надеюсь, мы можем уйти? Или у консула на наш счет имеются другие планы?
— Подождите, сенаторы. Я был с вами немного резок; на то имелись свои причины. Но я не хочу, чтобы мы расстались врагами. Примите искреннюю благодарность за визит и сообщенные вами сведения. Вы возвратили мне веру в порядочность и благородство римлян. Пока существуют такие граждане, как вы, наше государство не постигнет участь Карфагена.
Последние слова консула вызвали такое изумление у гостей, что они застыли на полпути к двери. Если бы Цицерон сейчас вызвал стражу и приказал бросить их в тюрьму, они удивились бы гораздо меньше.
— Мне было бы приятно побеседовать с вами за амфорой вина, но я жду других гостей, а вы можете их спугнуть. Заходите в любое время — двери моего дома всегда открыты для вас, — с последними словами Цицерон крепко пожал руки Крассу, Метеллу и Марцеллу.
На рассвете в храме Юпитера Статора собрался римский Сенат. Несмотря на ранний час, пришли почти все, кто носил почетное звание сенатора и находился в данный момент в городе.
На ростры взошел Цицерон и в самых мрачных тонах начал описывать раскрытый им заговор. Вдруг его вдохновенную речь прервал скрип массивной двери храма. Опоздавшим был не кто иной, как Луций Сергий Катилина. Гордо прошествовал он мимо изумленных сенаторов и занял свободную скамью в противоположном конце зала.
— Я готов слушать тебя, Марк Туллий, продолжай, — бросил Катилина оратору, умолкнувшему на время его перемещений по залу, после того, как удобно расположился на месте.
— Доколе же ты, Катилина, будешь злоупотреблять нашим терпением? Как долго еще в бешенстве своем будешь издеваться над нами? До каких пределов ты будешь кичиться своей дерзостью, не знающей узды? Неужели тебя не встревожили ни ночные караулы на Палатине, ни стража, обходящая город, ни страх, охвативший народ, ни присутствие всех честных людей здесь, ни выбор этого столь надежно защищенного места для заседания Сената, ни лица и взоры всех присутствующих? Неужели ты не понимаешь, что твои намерения открыты? Не видишь, что твой заговор уже известен всем присутствующим и раскрыт? Кто из нас, по твоему мнению, не знает, что делал ты последней, а что предыдущей ночью, где ты был, кого созывал, какое решение принял?
