Глава десятая
ИОАННА ПРОТИВ ИОАННА
Она даже не удивилась, увидев катящегося в реку юного московита, пронзённого её стрелою, настолько была уверена, что не даст промаха. Повернув коня, вновь поехала за рядами новгородцев, теперь в обратном направлении, откинула арбалет бегущему рядом Ефиму, а тот протянул ей другой, только что заряженный. Выбрав новую цель, она выстрелила и опять не промахнулась. Ничто не дрогнуло у неё ни в лице, ни в душе, переполненной чувством грядущего великого торжества. Она, Иоанна Аркская, спасительница Франции, должна воскреснуть здесь, именно здесь, на берегах этой речки на восточных рубежах великой Ганзы.
Она спасла Францию, и Франция отблагодарила её — сожгла на костре как ведьму. Что ж, пусть и новгородское вече приговорит её к аутодафе, ей теперь не привыкать. Но пройдёт время, и она снова воскреснет где-нибудь ещё, где ждут её подвигов и самопожертвования.
Словесная ругань кончилась. Враждующие стороны теперь принялись осыпать друг друга не оскорблениями, а стрелами, камнями, лёгкими топориками, булавами и палицами. Всё это мигом перелетало через неширокую речку, нанося покуда ещё не очень значительный ущерб. И москали, и новгородцы поспешили отступить подальше от берега, но задвигались быстрее, торопясь к переправе, расположенной у большого села Солца. Иоанна ещё не раз выстрелила, но теперь лишь ранила одного из московитов в плечо.
Семнадцать лет назад она родилась в одном из домов, принадлежавших новгородской боярыне Марфе Борецкой. Её мать, бывшая у Марфы постельничей, умерла при родах, и боярыня сама тайком взялась воспитывать девочку, радуясь ей, ибо самой Марфе Господь не дал детей женского пола, одних сыновей и от первого, и от второго брака. При Марфе тогда ещё только-только подвизался хромой и одноглазый литвин Донат, умевший так сладостно и ярко заливать о своих подвигах на службе у французского короля, что Марфа его заслушивалась до самозабвенья. Он врал ей, что был одним из главных соратников Орлеанской девственницы, вместе с нею освобождал Орлеан от англичан, на той войне получил свои увечья, что он — коннетабль тайного ордена рыцарей-тамплиеров, что он может вычислить в точности, где припрятаны сокровища Соломонова храма, но на эти вычисления ему потребуется лет десять. Живя в главном доме Марфы в Неревском конце на Великой улице, Донат как сыр в масле катался. Со временем он даже сделался самым близким человеком при боярыне, наполнял её жадную до богатств душу мечтами о тамплиерских сокровищах, внушал ей, что она как две капли воды похожа на Иоанну Аркскую, да к тому же выяснилось, что и Марфа, и Иоанна родились в один год.
Заполучив дочку своей покойной постельничей, Марфа во что бы то ни стало вознамерилась вырастить из неё вторую Орлеанскую деву, нарочно крестила её не сразу, а спустя пару месяцев после рождения, в неделю жён-мироносиц, когда можно было присвоить ребёнку имя Иоанна в женском роде, почти не принятое у русских людей. С детства Иоанну воспитывали как мальчика, обучали воинским искусствам, развивали в ней силу. В то же время Марфа, муж которой к тому времени отмучился в болезнях и скончался, внушала Иоанне твёрдое убеждение в том, что именно женщины, а не мужчины, должны владеть миром, и там, где власть сосредоточена в их руках, там только настоящая жизнь, там всё бьёт ключом и горит звездой.
Когда Иоанне исполнилось тринадцать лет, литвин Донат с помощью каких-то ещё подозрительных личностей исполнил над девочкой тайный обряд посвящения в тамплиерство. Её коротко постригли, раздели и, поставив голую посреди мрачного подземелья, с ног до головы облили кровью — скорее всего, говяжьей, но Донат уверял, что это — кровь врагов доблестного рыцарства. Затем девочку заставили повторить какую-то длинную и запутанную клятву, где она, в частности, обещала хранить верность не только Господу Богу, но также каким-то Бафомету, Великому Зодчему и Прометею. После сего ей объявили, что она не просто девочка из Новгорода, а являет собой вторичное воплощение души великой и всемогущей Иоанны Аркской.
Спустя некоторое время выяснилось, что Донат никогда не бывал западнее Полоцка, откуда происходил родом, увечья свои получил в раннем детстве, в жизни ни с кем не воевал, и всё такое прочее. Он, правда, поклялся на Священном Писании, что те тамплиеры, которые по его просьбе совершали обряд над Иоанной, были подлинные. Марфа простила его, но отослала подальше от себя, в одно из своих многочисленных имений, строго-настрого объявив, что ежели через пять лет обманщик не вычислит тайну сокровища Соломона, она лишит его и этого скромного жилья и корма.
Как ни покажется странным, но разоблачение Доната никоим образом не исправило судьбу несчастной Иоанны, она по-прежнему воспитывалась как новая ипостась Орлеанской девы, призванная в своё время спасти новгородскую вольность от посягательств самого ненавистного врага господы и веча — Москвы. И вот она достигла тех самых лет, в кои прославилась Иоанна Аркская, ровесница Марфы Борецкой. Ей исполнилось семнадцать. И как было не поверить в роковое предназначение, если именно в этом году огромная рать зазнавшегося Московского государя двинулась с войной на Новгород! Светлые летние вечера Иоанна проводила при Марфе в сладких грёзах о том, как в решающий миг войны возрождённая Орлеанская девственница совершит такой подвиг, которым будут посрамлены полки князя Иоанна Васильевича, разгромлены, развеяны, изгнаны с земли Новгородской. «Ты должна сделать то, чего в своё время не сделала я, — постоянно твердила Марфа. — Когда ты жила в образе Иоанны Аркской, мы имели с тобой единое сердце. Теперь я стара. Иоанне Аркской было бы сейчас столько же, сколько мне — пятьдесят девять лет. Но тебе сейчас столько же, сколько было ей, когда она спасла Орлеан. И ты — это она, только сегодня, сейчас. Ты спасёшь Новгород, а мои сыновья помогут тебе».
Сыновья Марфы почти ничего толком не знали о странной девушке, проживающей в одном из отдалённых домов Борецких за высоким глухим забором. Она знала о них всё, но ни разу не видела. Она жила жизнью затворницы, строго питаясь и постоянно готовясь к войне. Второй год она привыкла ходить и двигаться в выкованном для неё доспехе, ездить в нём на лошади, стрелять из арбалета и рубить мечом. Можно сказать, что в каком-то смысле она и впрямь была Жанна д’Арк.
В конце июня первая лавина войск Московского князя вторглась в Новгородскую республику с полудня. Пала Руса, в сражениях Коростынском и Полском новгородцы оба раза потерпели ощутимые поражения. Три вдовы боярских, в руках которых сосредоточилась вся власть в Новгороде, — Марфа Борецкая, Евфимия Горшкова и Анастасия Григорьева — стали спешно собирать ополчение для отпора врагу. Магистр Ливонского ордена всё никак не мог договориться с магистром Тевтонского ордена о размерах помощи, которую оба магистра должны оказать дружественному Новгороду. И тот, и другой, по-видимому, всё ещё надеялись, что новгородцы сами как-нибудь справятся. Новгородское ополчение в спешке составлялось из плотников, гончаров и всяких прочих ремесленников. Если кто-то не желал проливать кровь за власть Литвы и трёх боярынь, его разоряли и бросали в Волхов. Оружия богатые боярские вдовы купили для ополчения предостаточно, и в течение нескольких дней удалось снарядить и вооружить до сорока тысяч пеших и конных ополченцев.
Вечером двенадцатого июля пришло известие о том, что Псков наконец занял сторону Москвы и войско псковичей под началом князя-наместника Василия Фёдоровича Шуйского, а также четырнадцати посадников движется к Новгороду или на соединение с Холмским. О Холмском было слышно, что он ушёл с Полы в сторону Демона. В субботу тринадцатого Дмитрий Борецкий и Василий Казимир вывели многочисленную новгородскую рать и двинули её берегом Волхова в сторону Ильмень-озера.
Час Иоанны пробил! Благословив её иконою Богородицы и образом Иоанна Воина, Марфа поставила свою воспитанницу под начало старшего сына, Дмитрия Исаковича Борецкого, сказав ему: «Увидишь, какую пользу она принесёт тебе». Едва покинув Новгород, Иоанна, доселе страшно волновавшаяся, стала ощущать некую равнодушную решимость к действиям. На все расспросы она отвечала так, как учила её Марфа, — туманно и уклончиво. Вечером на привале, в десяти вёрстах от Шелони, она скромно поужинала отдельно от всех и полночи молилась Господу Богу, Иисусу Христу, Богородице, праведной Иоанне-мироносице, мученику Иоанну Воину, иным святым, но также и тем, на верность которым она присягала при посвящении в тамплиерство. Проспав недолго этой ночью, она раньше всех встала и раньше всех уже красовалась в своём доспехе на великолепном вороном жеребце.
Вскоре после того, как войско продолжило свой поход, на другом берегу Шелони откуда ни возьмись показались полки москалей, и не сразу удалось выяснить, что это тот самый Холмский, который, как ожидалось, должен был в это время осаждать Демон. Неужто ему удалось столь быстро овладеть неприступнейшей крепостью? Трудно поверить. Как бы то ни было, а решение дать немедленный бой москалям созрело мгновенно и никем не оспаривалось. К тому же беглого взгляда хватило бы, дабы определить, что проклятых врагов раз в пять меньше, чем новгородцев. Оставалось только добраться до переправы.
