class="p1">— Иногда вы бываете таким глупым, что однажды я, пожалуй, вас ударю.
Подойдите ко мне.
Я приблизился к кровати, и мои колени коснулись одеяла.
— Наклонитесь, — попросила она.
Она взяла мое лицо в руки и поцеловала меня.
— А теперь отправляйтесь спать, как хороший мальчик, и спите спокойно.
Она слегка оттолкнула меня и задернула полог.
С подсвечником в руке я, спотыкаясь, вышел из голубой спальни. Голова у меня кружилась, точно я выпил коньяку, и мне казалось, что преимущество, которое, как я думал, у меня было перед кузиной Рейчел, когда я стоял над ней, а она лежала в кровати, теперь целиком утрачено мною. Последнее слово и даже последний жест остались за ней. Внешность маленькой девочки и стихарь мальчика из церковного хора ввели меня в заблуждение. Она не переставала быть женщиной. Но, несмотря ни на что, я был счастлив. Досадная размолвка уладилась, и она пообещала не уезжать. Слез больше не было.
Вместо того чтобы сразу отправиться спать, я спустился в библиотеку написать несколько слов крестному и уверить его, что все прошло гладко. Ему было незачем знать, какой беспокойный вечер мы провели. Я набросал письмо и пошел в холл, чтобы положить его в почтовую сумку.
Сиком, как обычно, оставил сумку для меня на столе, рядом с ней лежал ключ. Когда я открыл сумку, на стол выпали два письма, оба написанные кузиной Рейчел. Одно, как она и говорила, было адресовано моему крестному Нику Кендаллу; другое — синьору Райнальди во Флоренцию. Мгновение я разглядывал его, затем вместе с первым письмом положил обратно. Возможно, с моей стороны это было глупо, бессмысленно, нелепо — он ее друг и почему бы ей не написать ему? Тем не менее я шел в свою комнату, чтобы лечь спать, с таким чувством, что она все-таки ударила меня.
Когда на следующее утро кузина Рейчел спустилась вниз и я присоединился к ней в саду, она была весела и беззаботна, словно прошлым вечером между нами не пробегала кошка. Однако ее обращение со мной несколько изменилось.
Она казалась более нежной, более ласковой, меньше подтрунивала, смеялась со мной, а не надо мной и постоянно спрашивала мое мнение о местах, выбранных для высадки кустов и деревьев, правда не с целью расширить мои познания, а для того, чтобы в будущем они доставили мне как можно большее удовольствие.
— Делайте что хотите, — говорил я, — прикажите вырубить мелколесье, валить деревья, засадить склоны кустарником, делайте все, что подсказывает ваша фантазия. Что касается меня, то я абсолютно лишен чувства линии.
— Но я хочу, чтобы вы остались довольны результатом, Филипп, — возразила она. — Все это принадлежит вам, а когда-нибудь будет принадлежать вашим детям. Что, если я проведу здесь изменения по своему вкусу и, когда все будет готово, вы останетесь недовольны?
— Я не останусь недоволен, — ответил я, — и перестаньте говорить о моих детях. Я твердо решил остаться холостяком.
— Что крайне эгоистично и очень глупо, — сказала она.
— А по-моему нет. По-моему, оставаясь холостяком, я избавлю себя от многих неприятностей и душевных переживаний.
— Вы когда-нибудь задумывались над тем, что вы потеряете?
— Если человек ищет тепла, покоя, простоты, которая радует глаз, то все это он может получить от собственного дома, если по-настоящему его любит.
К моему удивлению, она так громко рассмеялась, что Тамлин и садовники, работавшие на дальнем конце участка, подняли головы и посмотрели на нас.
— Когда-нибудь, когда вы влюбитесь, — сказала она, — я напомню вам об этих словах. Тепло и покой каменных стен! И это в двадцать четыре года!
Ах, Филипп!
И она снова залилась своим жемчужным смехом. Я не мог взять в толк, что смешного она нашла в моих словах.
— Я отлично понимаю, что вы имеете в виду, — сказал я. — Так уж вышло, но эта сторона меня никогда не привлекала.
— Это более чем очевидно. Должно быть, вы приводите в отчаяние всю округу. Бедная Луиза…
Но я вовсе не собирался обсуждать достоинства Луизы или, того не легче, выслушивать лекцию на тему любви и супружества. Мне было куда интереснее наблюдать за работой кузины Рейчел в саду.
Октябрь стоял сухой и мягкий; первые три недели дождей почти не было, и Тамлин со своими людьми на славу поработал под присмотром кузины Рейчел. Мы сумели по очереди наведаться ко всем арендаторам, которым, как я полагал, наши визиты доставили огромное удовольствие. Каждого из них я знал с детства и часто бывал на их фермах, что к тому же входило в мои обязанности. Но кузине Рейчел, воспитанной в Италии для совсем иной жизни, наши визиты принесли новые впечатления. В обращении с арендаторами она проявляла удивительный такт и умение находить общий язык, и я с истинным наслаждением наблюдал за их беседой. Сочетание в манерах гостьи доброжелательности и простоты сразу располагало к ней людей, и, относясь к ней с особой почтительностью, они чувствовали себя спокойно и непринужденно. Все ее вопросы были как нельзя более уместны, их ответы просты и не менее уместны.
Кроме того, и это привлекло к ней многие сердца, оказалось, что она разбирается во всех их хворях и умеет приготовлять различные лекарства.
«Любовь к садоводству, — объясняла она им, — дала мне знание трав. В Италии мы обязательно изучаем такие вещи. Из одних растений мы делаем бальзам, которым надо растирать грудь при хрипах, из других — мазь от ожогов». Она учила их, как делать tisana — отвар от несварения желудка и бессонницы — по ее словам, лучший в мире ночной колпак, и рассказывала, что соком некоторых фруктов можно излечить любую болезнь — от воспаления горла до ячменя на глазу.
— Знаете, чем все это кончится? — как-то заметил я. — Вы станете местной повитухой. За вами станут посылать по ночам, чтобы принимать роды, и у вас не будет ни минуты покоя.
— Для таких случаев тоже есть tisana — из листьев малины и крапивы.
Если женщина пьет ее в течение шести месяцев, она рожает без боли.
— Какое-то колдовство, — сказал я. — Едва ли они сочтут возможным прибегать к вашим настоям.
— Что за вздор! Почему женщина должна страдать? — возразила кузина Рейчел.
Иногда после полудня, о чем я и предупреждал ее, кто-нибудь из местных дворян приезжал к ней с визитом. На «джентри», как называл их Сиком, кузина Рейчел производила столь же неотразимое впечатление, как и на простых людей.
Я довольно скоро понял, что Сиком на седьмом небе. Когда во
