Тем не менее Анрио не мог успокоиться; совесть громко упрекала его, так как пароль был дан ему для исполнения обязанностей службы, а вовсе не для того, чтобы помогать бегству государственных преступников. Хотя генерал никогда не посвящал его в свои планы, но можно было предполагать, что у него были связи со всеми врагами Наполеона. Может быть, замышлялся заговор и генерал после бегства из лечебницы теснее сблизился со своими друзьями. Он сказал, что едет в Англию, а оттуда в Соединенные Штаты; но, может быть, он останется на английской территории, дававшей приют самым ожесточенным противникам Наполеона: эмигрантам, бывшим предводителям шуанов? Анрио упрекал себя в том, что облегчил Мале возможность тревожить безопасность государства, вызывать смуту во Франции, проповедовать возмущение, да еще в такое опасное, грозное время.
Его собственная ненависть к Наполеону нисколько не уменьшилась; он по-прежнему ненавидел всесильного монарха, не задумавшегося похитить его счастье, отняв у него Алису; но, как он сказал Мале, он был прежде всего солдатом и французом и не хотел ничего предпринимать против императора, пока о его армии не было известий и сам он оставался в далекой России, как борец за Францию, воплощая в себе ее славу и, может быть, спасение всей армии. Пока Наполеон сражался, его личность была священна в глазах Анрио. Он подавил свою ненависть и отложил мщение. Когда же во главе победоносных войск Наполеон с торжеством вступит в свою празднично разубранную столицу – тогда Анрио решит, что ему делать; но до тех пор особа императора для него неприкосновенна: разве его жизнь не была тесно связана с самим существованием Франции?
Под влиянием этих угрызений совести Анрио пришла мысль поспешить в крепость и предложить изменить пароль из-за того, что по неосторожности он стал известен посторонним лицам. Но таким заявлением он обратит на себя внимание, его станут подозревать, учредят за ним продолжительный надзор, в этом случае ему нельзя будет по возвращении Наполеона исполнить свое намерение и отомстить любовнику Алисы. Кроме того, первым последствием его заявления будет арест генерала Мале при выезде из Парижа; сравнительно легкое заключение будет заменено самым строгим; может быть, его отправят на Сейшельские острова. Анрио не мог выдать доверившегося ему узника. Ему оставалось только молчать и терпеливо ждать окончания этой ночи, благоприятной для бегства Мале. Если генералу по той или другой причине не удастся сегодня бежать, Анрио не даст ему больше никаких сведений. Впрочем, Мале мог и не выбрать нынешнюю ночь для своего побега, и Анрио совершенно напрасно тревожился. Приходилось предоставить все судьбе.
Но его совесть не была спокойна; он не мог отделаться от предчувствия громадной ответственности и косвенного бессознательного участия в каком-то деле, еще неизвестном, но очень серьезном, может быть – Даже ужасном.
Раздумывая и проверяя себя таким образом, молодой полковник дошел до Пале-Рояля; решив развлечься и прогнать обуревавшие его тревожные мысли, он вошел в знаменитые деревянные галереи.
В то время Пале-Рояль представлял собой город в городе. Здесь можно было найти все, чего только могла пожелать фантазия: каприз, роскошь, разврат, корыстолюбие. Теперь это кладбище с пустыми и гулкими аркадами, напоминающими Венецию и, подобно Венеции, представляющими призрак прошедшего; тогда здесь кипела шумная, страстная, лихорадочная жизнь; слышались звон золота, хлопанье пробок шампанского, звук поцелуев, песни, ругательства. Все это составляло странную и могучую симфонию, прерываемую иногда пистолетным выстрелом, которым какой-нибудь неудачный игрок кончал свою жизнь под одним из роскошных каштанов.
Прежний Пале-Кардинал, где регент вместе со своими приспешниками устраивал оргии, где Камилл Дэмулен, сорвав с дерева кокарду цвета надежды, увлекал народ к Бастилии, – Пале-Рояль сделался местом встречи иностранцев, праздношатающихся, военных, охотников до всяких новостей, спекулянтов всякого рода и публичных женщин. Весь легкомысленный и расточительный Париж, все прожигатели жизни сходились в этом привлекательном саду. В целом тогдашний Пале-Рояль был гораздо обширнее теперешнего. Деревянные галереи, замененные стеклянной вымощенной плитами галереей, известной под именем Орлеанской, походили на теперешние бульвары в первую неделю нового года. Ларьки и деревянные бараки представляли собой вечную ярмарку. Разрытые песчаные дорожки в дождливые дни превращались в болото, и толпа с ожесточением топталась в этой грязи.
Хозяевами этих примитивных лавок являлись книгопродавцы, торговцы модными товарами и парикмахеры. Галереи носили название «Татарский лагерь».
Различные любители новостей, зеваки, охотно ведущие политические разговоры на открытом воздухе, и мелкие биржевики всегда находили себе приют под гостеприимными каштанами Пале-Рояля. Попадались жалкие и смешные группы, встречающиеся теперь под деревьями у биржи, против улицы Банка. Сад был приблизительно такой же, как и теперь; посреди центрального бассейна возвышался деревянный цирк, впоследствии уничтоженный пожаром.
Главную приманку Пале-Рояля составляли игра и женщины, привлекавшие шулеров, опустившихся людей и кавалеров де Грие, ищущих своих Манон.
Игорных домов было очень много; из них № 113-й сделался легендарным; но это был притон низшего разряда, и в нем допускалась ставка в сорок су. Во «Фраскати» и в «Иностранном клубе» шла азартная игра; любимыми играми были: рулетка, тридцать и сорок, бириби, фараон и двадцать один. Здесь не существовало максимума ставки: иногда разыгрывалось сразу пятьдесят тысяч франков.
Одним словом, в Пале-Рояле собирались все классы общества, привлекаемые и объединяемые игрой.
Огромная толпа женщин каждый вечер шуршала своими более или менее обтрепанными юбками в «Татарском лагере» и по аллеям. Большинство из этих «нимф» Пале-Рояля, как их называли, гуляло в бальных платьях с большим вырезом и массой ожерелий и браслетов, усеянных грубыми имитациями бриллиантов и жемчуга.
Во времена империи в Пале-Рояле насчитывалось восемнадцать игорных домов, одиннадцать ломбардов, не считая массы тайных ссудных касс, и около тридцати ресторанов. В подвалах ютилась куча всякого сброда и помещались разные неприхотливые театрики и музеи редкостей. Мансарды были битком набиты женщинами. Кофе, кондитерские, мороженщики, торговцы съестными припасами, пирожники попадались на каждом шагу. Кроме того, там был вафельщик, который особенно славился, кабинет для чтения и лавочка ассоциации чистильщиков сапог с громкой вывеской: «Собрание искусств».
От массы всяких театров и развлечений разбегались глаза. Там были «Французский театр», «Театр Монтазье», «Китайские тени», «Театр фантош», в котором «Пирам и Тизба» постоянно привлекали массу народа, «Каво», «Консер де Соваж» и т. п.
Кафе Пале-Рояля посещались особенно охотно и многие из них стали историческими, как, например, кафе «Де Фуа», место свидания аристократов; кафе «Лемблен», где во времена реставрации обыкновенно собирались отставные бонапартистские офицеры и где происходила масса дуэлей; кафе «Де Валуа», посещавшееся роялистами; кафе «Борель», куда ходили слушать чревовещателя; кафе «Тысяча колонн», где двенадцать искусно расставленных зеркал давали иллюзию бесконечного ряда хрустальных колонн; наконец, кафе «Мон Сен-Бернар», куда случай привел Анрио, подавленного нравственно и усталого физически от длинной прогулки пешком из лечебницы доктора Дюбюиссона.
Это кафе было устроено наподобие современных аристократических кабачков или загородных шантанов. Оно было декорировано гротами, ущельями скал, хижинками, горными тропинками и пропастями. Прислуживающие гостям лакеи были одеты в костюм итальянских или швейцарских горцев. Отдельные кабинеты, устроенные в виде горных ущелий, позволяли желающим скрыться от любопытных глаз, не теряя из вида ни общего зала, ни маленькой сцены, на которой под аккомпанемент оркестра, состоявшего из четырех музыкантов, гримасничало и ломалось несколько гаеров.
Разыскивая свободный столик, Анрио проходил по одному из ущелий этого альпийского кафе, когда вдруг в одном из гротов сидевшие там мужчина и женщина сделали движение и радостно воскликнули:
– Это полковник Анрио!
– Ба, да это доктор Марсель!
Мужчины поздоровались, и доктор пригласил Анрио присесть к нему за стол и познакомил его со своей женой Ренэ.
Анрио пришел в Пале-Рояль только от безделья Ему хотелось в движении и шуме пестрой толпы уйти от упреков совести и опасений. Он уже давно знал Марселя, а о приключениях Ренэ ему очень много рассказывали и Сан-Жень, и добряк ла Виолетт. Поэтому он не видел никаких оснований отказаться от сердечного приглашения и присел за их стол.
Они обменялись несколькими равнодушными фразами, рассеянно глядя на сцену, где два клоуна разыгрывали комическую сцену. Но видно было, что это зрелище очень мало интересовало их; все трое были погружены в свои думы. Во взгляде Ренэ сквозила грусть; глаза Марселя и Анрио выражали задумчивое беспокойство, и если они физически и находились в кафе «Мон Сен-Бернар», то душой уже давно улетели далеко далеко…
