Больше всего романных выдумок и неточностей связано з заминированными сокровищами, которые Али Тебелин оставил под надзором доверенного офицера (а вовсе не раба) Селима Тсамиса. Селим бодрствовал рядом с ними, держа в руках горящий факел, помня о приказе взорвать все, если султан не проявит милости, либо же, по условленному знаку погасить факел на случай, если Али будет прощен. В романе таким знаком является перстень "тирана Эпира", который француз-предатель обманом получил от Али и показал Селиму. На самом же деле, знаком этим были четки, которые паша носил на шее, а изменником, обезоружившим Али, была… любимая гаремная фаворитка, Василики!
Гречанка Василики была единственным человеком при янинском дворе, которая могла иногда гасить людоедские наклонности Али-паши. Христиане долгие годы вспоминали о ней с любовью, поскольку она защищала их редигию и святыни. Али забрал ее на остров вместе с несколькими слугами, личным секретарем, Танасисом Васиасом и придворной гвардией, состоявшей из наиболее верных паликаров ["Паликар" на ромейском наречии, которым пользуются греки и албанцы, в общем случае означает солдата, буквально же это означает: парень, храбрый юноша]. Поселились все они в одном из строений монастыря Святого Пантелеймона. В написанной белым стихом поэме современного греческого поэта, Касиса, имеются такие строки:
20 дней жил Али-паша с Василики в монастыре,
Надеясь на то, что нежное ее лоно сделается ему щитом.
Он запятнал святое место своим грязным присутствием.
Проживая последние мгновения своей гадкой жизни,
Забыл он о всех своих преступлениях и вероломстве.
Дикая бестия, чувствующая близящуюся смерть
И дрожащая от страха…
Али и вправду испытывал страх. Он боялся, что султан не проявит к нему милости. Единственным его обеспечением был Селим, которому было приказано дематериализовать сокровища с помощью пороха на случай отрицательного ответа из Стамбула. Разве что, если он получит четки, которых паша не снимал ни днем, ни ночью, и никто из непосвященных вообще не мог их коснуться. Днем их, понятное дело, коснуться не мог никто, а вот ночью? Ночью была Василики, которая неустанно размышляла над тем, что произойдет, если султан не простит пашу. Ответ было дать нетрудно: Селим, не моргнув глазом, сунет факел в ближайший бочонок, сокровища превратятся в пыль и затеряются в море руин, а разъяренные турки из чувства мести и разочарования вырежут все население Янины, ее братьев и сестер, поклоняющихся одному и тому же Богу, и молящих у Него милости. И тогда она приняла решение, становясь на одну ночь "суккубом" [В демонологии "суккуб" – это злой дух, который, принимая вид женщины, приходит к мужчинам во время сна] Али. Когда паша заснул, она сняла у него с шеи четки и послала туркам. Василики повторила историю Далилы, ведь четки Али Тебелина были тем же самым, что и волосы Самсона.
Турки показали четки Селиму, и верный солдат погасил факел. Все сокровища достались Куршиду, и теперь он уже мог не считаться с угрозами бунтовщика.
10
Сразу же после измены Василики на остров высадились 30 турецких солдат и вошли на двор монастыря. Сейчас он зарос давно не стриженой травой; повсюду сорняки, кусты яростно атакуют старые стены, а кроны платанов нависают над строениями. Здания эти не образуют ограды вокруг двора, они разбросаны, стоят свободно. Один дом, приклеившийся к скале, с балконом, растянувшимся на весь этаж, который подперт посредине кривой колонкой, с закрученной лестницей и много лет не подправляемой крышей – это как раз последнее место пребывания везира, о котором Касис написал: "Во всей истории не найдешь более чудовищного монстра".
Тремя десятками "коммандос" Куршида руководили офицеры: Киосе Мехмет и Кафтан-ага, который держал в руке султанский фирман с приказом отрубить Али голову. Дюма вложил в уста Гайдэ следующую версию событий:
" – Чего вы хотите? – спросил отец у двух человек, держащих лист бумаги, исписанный золотыми буквами.
– Мы хотим сообщить тебе волю султана, – ответил один из них. – Видишь этот фирман?
– Вижу.
– Так прочти. Султан требует твоей головы!
Отец расхохотался, и смех этот прозвучал страшнее, чем угроза – хохот еще не затих, как выпалили два пистолета: отец уложил обоих этих людей. Тогда паликары, которые лежали вокруг моего отца лицами к земле, сорвались на ноги и начали стрелять. В комнате сделалось темно от дыма. В тот же миг с другой стороны раздался залп, и пули продырявили доски вокруг нас. О, сколь великолепен и красив был везир Тебелин Али, мой отец! Он стоял, не обращая внимания на пули, держа в руке булат, а лицо его было закопчено пороховым дымом! И как бежали его враги!"
На самом деле все было иначе, но не менее живописно, ведь жизнь сама является наилучшим сценаристом, с ее фабулами не сравнится ничто.
Везиру, который ожидал на балконе, приказали поддаться султанской воле, не говоря, однако, что написано в фирмане. Киосе вошел на внутреннюю лестницу (ведущую на балкон), но недоверчивый Али рявкнул:
– Стой, что несешь?!
– Я принес тебе жизнь, – ответил Киосе и сделал следующий шаг.
Чудная сцена, можно себе представить. Али неподвижный; Киосе крадущийся словно кот, все выше, напряженный, с непроницаемым лицом, может даже с фальшивой улыбочкой. Они глядят друг другу в глаза. 80-летний верховный жрец святыни лжи знал подобный взгляд и в мгновение секунды понял правду: да, ему несут жизнь, но в преисподней. Рука Киосе дрогнула, но может так лишь показалось, правда, времени на раздумья уже не оставалось. Али выхватил пистолет. Выстрелили они одновременно, и оба попали, оба были ранены. Лежащие на балконе паликары плюнули огнем, турки ответили им тем же самым. Киосе, перекрикивая грохот выстрелов, заорал Кафтану-аге:
– Отруби ему башку!
Кафтан-ага махнул кривой саблей, но Али увернулся, и клинок соскользнул по плечу, ударив в деревянный поручень балкона. В тот же самый момент один из паликаров убил Кафтана-агу, но и сам пал с простреленной грудью.
Финал произошел внутри дома. Али понимал, что это уже конец, он шатался, обливаясь кровью, но все еще отстреливался. Якобы, он крикнул:
– Эй, вы, что нарушаете свои присяги, неужто вы думаете, что вам удастся взять Али словно женщину?!!
Другая легенда говорит о том, что последними его словами был приказ Васиасу убить Василики. Лежащего на полу везира прошили пущенные снизу, сквозь доски, пули. Стреляли из прохода в сенях или же из комнаты на первом этаже. Попытки вырвать доски пальцами, вставленными в отверстия от пуль это уже вымысел Дюма.
Умирая, Али-паша мог бы повторить слова Дантона, стоящего на эшафоте: "Только не забудьте показать мою голову народу! Такую голову не каждый день можно увидеть!" Не забыли! В соответствии с приказом султана, голову "тирана Эпира" отрубили, забальзамировали, пропитали благовониями и, вместе с сокровищами стоимостью 45 миллионов пиастров отослали в Стамбул. По пути ее показывали народу, радующемуся, что жестокое чудище уже не живет. Над Босфором голову повесили на воротах сераля Топкапи в качестве символа карающей десницы падишаха. Там она висела месяц, после чего ее закопали на кладбище и привалили мраморной плитой.
Тело Али-паши сожгли в Янине, а прах захоронили в семейном склепе, неподалеку от Фетиш-мечети, во внутренней крепости Итч-Кале. Могила эта, солидно обмурованная, сейчас находится в очень хорошем состоянии. Я узнал, что до 1945 года она была окружена статуями, которые потом исчезли.
Танасиса Васиаса и красавицу Василики тоже отослали в Константинополь. К фаворитке там относились довольно хорошо. Ничего удивительного – благодаря ней, сокровища были сохранены. При виде отрубленной, выставленной взорам толпы головы мужа она вовсе не теряла сознание – как того желал Дюма – хотя, вне всяких сомнений, на нее глядела. О чем она тогда думала? Слыхала ли она про Иродиаду, Саломею, Юдифь? Головы мужчин, отрубленные женщинами, тем более – ночью, после любви. Какая же это божественная тема! И насколько же она банальна.
Много лет после смерти мужа Василики жила в Бруссе. В 1830 году она вернулась на родину и, после краткого пребывания в Трикали, осела в Мессолонгии. Умерла она в городе Аитоликон (Этоликон) в 1835 году. Говорили, что "умерла она еще до того, как ее прекрасных волос коснулся снег времени".
11
В доме, где оборонялся и где умер Али-паша, сейчас помещается микроскопический музей его памяти. Внутри двух помещений на втором этаже царит полумрак, на стенах висит старинное оружие и гравированный портрет Али; в углу одного из залов стоит великолепное ложе, на котором он спал с Василики, во втором зале находится восковая фигура фаворитки в натуральную величину, в оригинальном гаремном одеянии, сохраненном Пукевиллем.
