Эмма взглянула на сестру.
— Значит, я иду в прибавку? Но правда, мы не можем разлучиться, — сказала она. — Я ушла бы, но разве могу оставить несчастного отца? Если и меня здесь не будет, то эти люди замучат его.
— Однако жизнь его нужна для них.
— Правда, и между тем они замучат его… Он одну меня знает и любит, я одна прихожу к нему с ласками и улыбкой. Что он будет делать, когда меня не станет? Я дрожу при одной этой мысли.
— О, ты лучше, ты добрее меня, — сказала Иза, помолчав немного. — Но скажи, — могу ли я покинуть тебя здесь, и неужели мы должны вечно оставаться в этом положении?
— Милая сестра, дни бедного старика сосчитаны, — грустно сказала Эмма. — А когда в этом доме останутся для нас только одни воспоминания о покойнике, да эта французская сорока, тогда идем, куда хочешь…
— Послушай, — прервала Иза, — а если б мы взяли старика с собой?
— Отца? — воскликнула Иза с грустною улыбкой. — Этого калеку, этого узника, которого стерегут бдительнее, нежели нас? Это смешно, положительно невозможно!
— Невозможно! — повторила Иза. — Да, для нас все невозможно, кроме несчастья…
И обе замолчали. Но это продолжалось недолго. Иза находилась под впечатлением двух утренних разговоров, а два этих решительных шага были так важны в ее жизни, что не могли не взволновать ее до глубины души. До сих пор она смиренно покорялась своей судьбе, знала ее обыденные условия, но теперь кинулась в область неизвестного, и из страдательного существа должна была сделаться существом энергичным и самостоятельным.
— Будь что будет, лишь бы новая жизнь! — она словно отряхнула с себя бессилие и сомнение.
— Ты сделаешь то, что сердце тебе подскажет, Эмма, — молвила она, — а моя судьба решена, я дала слово ему и себе и сдержу его.
Эмма посмотрела на сестру с удивлением и вместе со страхом.
— О если б не отец, — прошептала она, — пошли бы мы вместе.
— Что бы ни случилось, — прибавила Иза, — судьба моя повлияет на твою и не может от нее отделиться.
Голос Манетты, которая вбежала, по-видимому, в качестве шпиона, неожиданно прекратил беседу.
Когда Валек возвратился в Божью Вольку, то застал всех спящими после вчерашней оргии, исключая хозяина, железная организация которого могла выдерживать всякие излишества.
— Вот ранняя птичка! — воскликнул Богунь, увидя Лузинского, выходившего из сада. — Конечно, ты искал вдохновения, которое падает вместе с утренней росой, но ты выглядишь так, как будто бы вместо него встретил волка.
— Как же я выгляжу? Не понимаю, — сказал Лузинский.
— Словно испуган, устал…
— Да, устал и больше ничего.
Богунь осмотрел его с ног до головы.
— Есть кто-нибудь у тебя? — спросил Валек.
— У меня всегда кто-нибудь есть или я кого-нибудь жду, — сказал, засмеявшись, Богунь. — Полагаю, должен приехать вчерашний галицийский барон, который скучает в Турове. Я шепнул, чтоб приехал ко мне отдохнуть, а то в Турове можно, пожалуй, умереть со скуки с доном Люисом, господином дю Валем, графиней и хорошенькой Манеттой, и даже с двумя старыми кузинами.
При этом прилагательном Валек посмотрел на Богуня.
— Как старыми? — сказал он.
— Ну, и не молодые, а зрелые, очень зрелые; старшая даже начинает перезревать. Бедные девушки! Давно уже повыходили бы замуж, потому что богаты, хорошей фамилии, отлично образованы; но за ними зорко смотрят.
Валек взглянул насмешливо на Богуня. Вопреки предостережениям Мамерта, он позабыл снять с пальца весьма приметное кольцо. Богунь взглянул на него, поморщился, остолбенел даже на минуту, потом разразился смехом.
— Боже мой! Боже мой! — воскликнул он, заламывая руки. — Ах, триста чертей твоей ма…
Валек не понял, в чем дело, но, будучи щепетильным, обиделся.
— Что это значит? — спросил он.
— А то значит, что если кто от старой панны получает старый перстень, известный всем на сто миль в округе, необходимо повесить его на шелковом шнурке на шее, а не изобличать себя и не хвастать.
Валек побледнел, быстро снял кольцо и спрятал, но не мог скрыть факта.
— Заклинаю тебя милосердым Богом, чтоб это осталось между нами! — воскликнул он.
— Будь покоен, об этом никто не узнает, но ты должен мне в награду объяснить — каким чертом ты ухитрился? Не верю глазам своим.
— Ничего не могу сказать, но откровенно признаюсь, что так случилось на самом деле, и что болтовней можешь погубить два существа.
— Тсс! Не пускайся в романы, потому что я тебе не верю. Два существа, два влюбленные существа, ха-ха-ха! Словно я не знаю Изы с малолетства и будто не ходил с тобою в школу! Конечно, графиня в атласном платье могла произвести на тебя впечатление, а твоя молодость и смелость повлиять на нее, но чтоб вы оба влюбились — мое почтение!
И пан Богуслав рассмеялся.
— Предоставь это мне, — сказал Валек.
— Очевидно, это не мое дело, — заметил Богунь. — Делай, что хочешь, но так как ты невольно открылся мне, то я считаю обязанностью предостеречь, что если тебя поймает дю Валь или выследит Мамертик, то дело плохо: оба грубияны.
— Перестанем говорить об этом!
— Пожалуй, перестанем.
— Приедет ли барон? — спросил с беспокойством Валек.
— Кажется.
— Один?
— Не могу ручаться. Но зачем тебе барон?
— Мне надобно с ним объясниться, — отвечал Лузинский.
— Будь покоен, я не стану тебя расспрашивать, — сказал Богунь, трепля по плечу приятеля. — Поверь, что от души предлагаю тебе помощь. Не знаю, удачный ли вы сделали, ты и она, выбор, но все же это для нее лучше, нежели завянуть на ветке. Всегда меня возмущала эта неволя, и надобно ее раз навсегда окончить. Однако пойдем пить кофе.
В доме мало-помалу начали просыпаться служащие, прибывшие ночью гости, просыпалась конюшня, и все хозяйничали у Богуня, как в собственном доме. Иные велели подавать кофе по комнатам, другие выходили завтракать во двор, кому-то седлали уже коня, а недалеко слышались выстрелы — должно быть, выпускали вчерашние заряды.
Богунь смотрел на эту ярмарку совершенно равнодушно.
— Куда как скверно иметь плохую память! — сказал он. — Право, не могу припомнить — звал ли я сегодня Люиса и барона обедать и обещались ли они приехать или нет?
И он подозвал усатого человека, который специально заведовал лошадьми в Божьей Вольке.
— Ротмистр, вы оставались вчера до конца?
— До конца.
— Обещал ли дон Люис обедать сегодня у меня со своим гостем?
— Право, не помню, — сказал ротмистр тихим голосом.
— Эх, какая память! Можно ли не заметить подобной вещи?
— А вы?
— Я? — воскликнул Богунь. — Я не могу всего упомнить… Да и для чего здесь все вы? Это Божье наказание.
Богунь отвернулся и вышел.
Валек тоже был рад забраться в свою комнату, отдохнуть немного, одуматься и сочинить какой-нибудь план на будущее. Ему хотелось бы уже уехать в город, но Мамерт велел ему повидаться с бароном, и потому надо было ожидать.
Конечно, в Божьей Вольке было хорошо, но шумное, склонное к ссорам и мало уважавшее Лузинского общество — ему не нравилось. Найдя в своей комнате какую-то книгу, Валек уселся и принялся за чтение или, лучше сказать, смотрел только на страницы, потому что в голове его роились фантазии относительно будущего.
Занятый гостями, лошадьми, завтраком и, кажется, каким-то кредитором, Богунь еще не показывался. Валек собирался уже спуститься в гостиную, как слуга постучался к нему в дверь и сказал, что его ожидают. Лузинский к удивлению нашел на дворе хозяина и барона Гельмгольда, гулявших рука об руку.
Лузинский как знакомый поклонился барону, но на этот раз они взглянули друг другу в глаза с особенным любопытством.
Валек был в смущении. Барон, хотя и умел владеть собою, однако скривился немного при мысли, что судьба посылала ему неподходящего товарища, без титула, без светского образования и простого мещанинишку; но надобно было проглотить пилюлю.
— Вам, господа, — сказал Богунь как-то насмешливо, — вероятно, нужно побеседовать о литературе, не правда ли? Идите же в сад и побеседуйте.
Барон что-то пробормотал, Валек опустил глаза, хозяин вышел, и оба гостя остались наедине. Сперва они молчали, потому что действительно начало разговора представлялось затруднительным.
— Пан Мамерт Клаудзинский желает, чтобы мы с вами условились, — сказал барон.
— А, очень рад, — отвечал Валек.
— Вы знаете мою тайну, точно так же, как и я вашу. Интересы наши одинаковы, и потому нам должно помогать друг другу.
И барон вежливо подал руку. Валек, непривыкший к подобному обращению, бормотал что-то сквозь зубы.
— Я буду свататься за панну Эмму, а вы, кажется, уже сошлись с графиней Изою, — продолжал барон. — Надеюсь, что я при помощи пана Мамерта приведу свое дело в хорошее положение. Итак, нам надобно идти вместе. Какой ваш план?
